– Любовь прошла, завяли помидоры,
Сожрал картошку колорадский жук.
Отколосились хлебные просторы,
И сразу пожелтел зелёный лук.
Любовь прошла, потрескались арбузы,
И на корню клубника погнила.
Не вызрели початки кукурузы,
И вишня до плодов не дожила…
– Вот такой мой безутешный плач души «Любовь ушла», – сказал он, положив гитару на диван.
– Куда ушла? – брякнул я.
– В неизвестность… Эх, Никфырч… «Жизнь прошла мимо. Но на секунду сегодня вернулась и отвесила мне подзатыльник». Собственная жена – пускай мы и в разводе! – зажилила супружеский должок! В такой день… Самая большая потеря человечества на сегодня – торжественное покрытие дорогой ебилейши не состоялось… Исторический факт! И всё же я выдержал марку порядочного товарища… Не стал силой брать свою сладкую Бастилию. А ка-ак горел зуб! Жестоко взломать богатый лохматый сейф[126 - Взломать лохматый сейф – изнасиловать.] и никаких дебатов в кулуарах! Но… Славь Бога, удержал себя. Как же она влипла мне в душу… День рождения… Насиловать в такой праздник свою жену, с которой развёлся… Никакой же прокурор не поймёт… Да и не такой уж я оторва половой гангстер… Любовь с криком[127 - Любовь с криком – изнасилование.] не мой конёк… А всё горе вот где… Своей Лидоне я нужен, как лысому вшегонялка…[128 - Вшегонялка – расчёска.] Ну… Н-ничего… Ничего… Отступая, лев приседает, чтобы прыгнуть дальше… Главное, с перепоя не перепрыгнуть горячий сладкий объект… Уж я постараюсь не мазнуть… Гордо залижем раны на бедном сердце. Я своего никогда не потеряю. Просто отложу на энный срок. За такую вздрочку она ещё распишется собственной рукой в получении… Подай-то, Боже, время!.. А на перспективоньку… Если она умрёт раньше меня – поставлю памятник: злая бройлерша[129 - Бройлер – толстяк.] на метр стоит над землёй с раскрытым, лающим ртом. В руке мешочек с ядом. Мешочек с кулак. Хватит отравить всё Бусиново.
Свою вину он усугубил ещё и тем что, уходя, как-то по нечайке цапнул бутылку кагора.
Это дало Лидии повод заявить:
– Ты не в дом – из дому всё тащишь! «Его выбросило на обитаемый остров и через полгода остров стал необитаемым». Разве это не про таких, как ты, писалось в одной газете? Л-ладно… Переживу. Всё питьё, что снесли и не выпили гости, я сплавила Верке в магазин. Осталась я с барышом.
Он обнял гитару, вальнулся на бок и тут же заснул. Как отрубился.
Я не хочу его будить. Маленького, обиженного, незлобивого. Я снимаю с него «гумовские» башмаки, накрываю его одеялом и на цыпочках выхожу из комнаты.
Лёгкого тебе сна, горький старый мальчик.
30 сентября
Вернулась Аккуратова из отпуска. Привезла на себе пуд солнца. На весь год!
На неё смех напал. Всё утро грохочет.
– Может, закроемся? – спросила она.
Гробовое молчание было ей ответом.
Она прожгла к окну и закрыла.
Татьяна села редактировать. Оставила авторский заголовок «Лесная архитектура завода».
Медведев насупился:
– Разве архитектура может быть зелёной? Можно сказать: зелень и архитектура завода. Но нельзя сказать: зелёная архитектура.
– Можно! – пробормотала Ия, зевая. – Например, зелёная тоска.
2 октября
Смехота
Чужие деньги считать неприлично, а свои – грустно.
В.Зуев
Больнее всего, когда бьют рублём.
А.Вансович
В коридоре меня перехватил Беляев:
– Распишись!
И протягивает какой-то листок.
– За что расписаться-то?
– Что переводишься в литсотрудники на 120 рэ. Это общий список. Ты не один.
– Я подумаю.
– Подумай. Не подпишешь – автоматически вылетишь из сотрудников ТАССа.
Мда-с… У всякого додика своя методика. Спесивый пендюк Колесов – пальцы веером, спина шифером! – уже целый год навязывает свою идиотскую перестройку. И соль её в том, чтоб всех редакторов перевести в литсотрудники. А зачем? Какой смысл?
Вот этого никто и не знает. И сошлись на одном.
Колесов – главный редактор главной редакции союзной информации. И вокруг на этаже тьма-тьмущая рядовых редакторов.
Разве это порядок?
Кто я, пан Коляскин? И кто они? Но все мы редакторы!
Это непорядок! Редактор должен быть один! Я! Главный! Коляскин! А их не должно быть. Пусть перескакивают в литсотрудники. В общее стадо. В общак.
Иной причины пертурбации так никто и не доискался.
Я к Медведеву:
– Беляев велит расписаться. В новой должности я теряю тридцать пять рублей. Чистыми у меня будет выходить одна смехота.
– Ничего. Будешь писать. Будешь получать не менее двухсот.
И я расписался.
8 октября
Краснопресненское овощегноилище