Мы ссыпались с дерева.
– Нэ с мэста! А то громко стрэл-ляю! – Сморчок наставил на нас палку как ружьё.
Занятно было смотреть на этого старого очковтирателя.
Как он собирался палить из ольховой коряги?
– Хозяин эщо нэ подошла – ви ужэ падал на зэмля… Трусики… трусишки… Руки вверх! Сами всэ ввэрх! Ввэрх! Ввэрх!
Надрывчатыми жестами горелый пень велел снова лезть на черешню.
– Да мы уже наелись… – замялись мы.
– О! Это не считаэтся! Всэ навэрху!
– Ав, – разморенно, кротко приказала собачка. Поддержала хозяина.
Гусь степенно поводил головой. Ну чего подпекать владыку? Лезьте, лезьте. Кому сказано?
Сказано было нам.
И мы полезли. Вяло. Без огня.
Какую-нибудь подлянку затевает старый пим. Но какую? Подержит до подхода чингисханят помоложе? Чтоб влили, дали суходушины за черешню?
– Кушяй! F,f, много кушяй! – дребезжал снизу дедок. – Грузины тожэ люди. Развэ мне жалко какой-то там черешни? Кушяй!..
Голос вроде не врал. Мы посмелели, зашелестели.
– F,f, ви нэ знай, пачаму болит голове? Пряме мозги на плэчо… Буль-буль… буль-буль… Что там пэрэливают?
– Что-нить да переливают из пустого в порожнее, – выразил предположение Юрец.
– Да, да, – согласился старик. – Утром пэрэливают… Обэд пэрэливают… Ноча пэрэливают… Бэз виходных… Бэз праздник…
Странно.
У нас в животе с голодухи булькало. А с чего у него в черепушке булькает?
Дед не умолкал. Говорил о себе с насмешкой. Вроде того, что торчит меж людей, как пугало на огороде. Было похоже, скучал он по слову.
– Вы одни живёте? – спросил я.
– Зачэм один? У мне жэна эст. Умни. Говорит: «Иракли, что отдашь – всё твоё, а что не отдал – пропадёт». У мне ничаво не пропадай!.. И нэмножко трудни мой жэна. Легче управлять государством, чэм жэной. Не хотел идти мне замуж. Хотел монашки пойти. Я сказал: «Монахи и монашки – полни ад! А в раю я один». Она пришла ко мне в рай… Э, кошку так лови, чтоб когтем не задэла… Шутит моя кошечка: «Иракли, ти уже стареньки пони, не можэшь ходи на дереву». Я сказал, могу. Принэсу черешни! Сама нарву!.. Нэмножко нэправда будэт… Нэмножко хвастливи я… Но чито делать? Горбатого могила исправит, иногда и она бессильни… F,f,bxt,j[101 - F, f, b z t, j (аба, бичебо) – ну-ка, мальчики.]… Ви мои руки. Спасайте стареньки пони. Нарвите мне полни шапку! Полни!
Эвва! Полно спать, пора на тот свет запасать!
Дед сгрёб с себя малахай, всем сторонкам помахай. Опустил уши, связал ботиночные шнурки с металлическими наконечниками.
Мы в темпе насандалили ему черешни с пузом. Горушкой!
Дед ликующе держал шапку за связанные шнурки, как ведро за дужку. Алые ягоды горели весёлым костерком.
Из кустов выбежала курица, Парашка в белой рубашке. Сломила голову набок, посмотрела на черешню и обомлело пропела:
– Ко-о-око-ко-о-о!
Похвалила черешню. А может, заодно и нас?
Мы деликатно засобирались уходить.
Пока бабка не расколола своего удалика, надо отчалить.
– Оставайтесь. Кушайте эщо! Эщо!
– Нет, нет. Спасибо Вам большое.
Мышку на перину укладывали, а её тянуло в норку. Норка была ей родня.
Мы простились с дедом за ручку и в путь.
Теперь ехалось ещё резвей, ерепенистей.
С черешни меня повело на стишата.
Я дуря запел-заорал, что катилось на ум.
– Что ты по моргу гуляешь,
Песенки поёшь
И ножку под номером третий
Всем под нос суёшь?
Ат, дичь вислоухая! Натурально перекушал дядя черешенки.
Юрке тоже захотелось попеть. И он затянул своё:
– Как надену портупею,
Всё фигею и фигею!
Нарастал угорышек.
Дорога вырублена в скалах. Глянцевито-чёрной спиралью тужится-ползёт в солнечную прохладу небесной сини.
Мимо прохлопал форсун на козе с моторчиком. Нам включать нечего. Прилипли к попутке полуторке. На перевале отпали.
Дальше катился спуск. Пологий, долгий, без поворотов.
Дед говорил, что море за горой.