За вечерний упруг[96 - Вечерний упруг – период работы от обеда до вечера.] выжал норму. Пятнадцать кило!
Глеб схватил клок газеты, карандаш и стоя прилип к столу:
– Хоть цифирь штука и кислая, но мы люди прочные… Не прокислимся… Устоим… Живо наведём арифметику!.. Сделаем маленькую раскладочку… На кило идёт две с половиной тысячи чаинок… Умножаем на пятнадцать… Оппушки! Ма, да наш стакановец почти сорок тысяч раз мотнул сегодня ручками!
– Ото дела! – подивилась мама. – А сколько ж Груня мотае? По центнеру ж в день рвёт!
Меня повело в спесь.
– Так Ваша Половинкина геройша. К её годам я тоже, может, проломлюсь в герои!
– Оюньки! – присмехнулась мама. – Не заблудилось бы наше теля на ярмарке… Шо тоби, стахановец, на вечерю? Шо ты скажешь, то и будэ всем.
– Яичницу. Только из свежих яиц… Вот в обед собирал.
Печка уже топилась.
Я подал маме миску с яйцами.
Мама взяла верхнее.
Как-то удивлённо глянула на него:
– Шо-то оно дужэ лёгкое…
Нерешительно разбила о бортик горячей сковородки. (В детстве я называл её скобаба?.)
Яйцо оказалось пустое.
Мама торопливо швырнула скорлупу в плохое ведро. Хлоп второе. И в это хохлатки забыли плеснуть желтка с белком. И в третье. И в четвёртое.
Мама разгромленно повела вокруг глазами.
Пятое она уже боялась брать.
Я деловито погладил через рубаху горящий на боку след от корзинного ремня. За полдня успел прилично натереть.
– Хвалёнок Ваших, ма, стахановками не назовёшь, – сыпнул я с попрёком. – Вот так курочки! Яйца крупные, много и – все пустые. Вал собачки гонят!
– Количество превыше всего! – подпел Глеб.
Мама растерянно молчала.
В обед четыре верхние яйца я проткнул булавкой, высосал. Она ж велела что-нибудь скомбинировать. Я и скомбинировал. А то пустой хлеб в горло не лез.
Я пока подожду докладывать о своих штуках. Пускай знает, как мельничку отшатывать Глебуле.
22
Валять дурака легче, чем его свалить.
Л. Сухоруков
А наутро мы с Юркой отправились как обычно в школьную сторону.
То ли я зевнул на развилке повернуть влево, в Махарадзе, то ли связала лень, и нас весело понесло прямо.
В Кобулеты.
– Куда? – крикнул сзади Юрка.
– Туда! – дёрнулся я вперёд.
– А именно?
– Куда доедем. Ты был на море?
– Нет.
– И я.
– Куда нам спешить? Мы во французском отпуске…[97 - Французский отпуск – прогул занятий в школе.] Попутешествуем… Может, за линейку сиганём[98 - Сигануть за линейку – уехать за границу.] с горя? – смеётся Юрка.
– Какое ж у тебя горе? Это у меня горе… Бэз матэры нэ приходы!..
– А я тебе не друг? Твоё горе – моё горе! Нормальный человек разве не пришпилен к горю своего друга?
– За линейку, конечно, не полетим. Но почему не доскакать до самого Батума? Мимо Кобулет… Мимо Чаквы… До Батума шестьдесят кэмэ. Назад наверняка не короче. Осилим?
– Дорогу осилит идущий. Слыхал? А едущий и подавно.
– Как там наши лебёдушки?
– Лично я не пообижусь, если заплывут в чужие дневники. Гуляй до понедельничка, ненаглядная школушка!
Заявись я сегодня, всё равно ж выпрут. Подавай мать! А что изменится, как прочтут ей моралку за меня? Первомайскую демонстрацию не вернёшь. А потом, разве я на праздник жабкам глазки колол? Кто за меня кукурузу сеял? Папаня Арро, этот мохнатый кукиш?
По-хорошему, надо б и сейчас, как вчера обещал Почемучке, на огородишко. Чтоб он сине сгорел… Пускай денёк отдохнёт от меня. Даю отгул за прогул!
Заартачится школка в понедельник, не примет, приеду ещё через три дня. Кто кого умором свалит? Неправда, устанет ненаглядушка Арро, натянет вид, что ничего такого не было, и отвянет.
Вон Глеб как-то за одну неделю сумел выхлопотать четыре утки.[99 - Утка – двойка.] Башка у братанки стоящая. Только туго в неё всё впихивается.
Мне хватит два раза прочитать и пятак мой. Зато не успеют просохнуть чернила в дневнике, я прочненько всё забыл.
Глебша читает сто два раза, ненавидя себя, ненавидя стих. Зато будет помнить его до второго пришествия.
Мой котелок похож на постоялый двор, куда заглядывают на ночь все проезжачие, и утром навсегда покидают его. Но я с похвальным листом выпорхнул из совхозной восьмилетки – у бедного братца четыре лебедя на неделе.