Наши в ТАССе

– Не застёгивайте ваши штанишки. Можете продолжать.

– Вы любезны.

– Не менее вас.

– Я виноват, что не уступил сразу.

– Будьте мужчиной. Не раскаивайтесь. Продолжайте. Да благословит вас Господь.

После ухода Абрамова (сейчас он главный редактор на радио) Александрова стала учётчицей печатаемости тассовской информации. Она просматривает газеты, вырезает тассовские куски, разносит авторам, ведёт ежедневную ведомость, где указывает, сколько и каких материалов сдала каждая редакция.

Из ведущего редактора она превратилась на старости дней в девочку на побегушках. Только по-прежнему держится важно, носит чёрную бабочку, которую видел сам Иосиф Сталин.

Старикам ТАССа это примелькалось, стёрлось. Молодые же ничего не знают об этой бабочке.

– И партайгеноссе Шишков, – добавляет Саня, – жгуче любил чужих женщин. Ка-ак он любил машинистку Виноградову! До парткома дело докипело. И Лукьянов был легендарный ходок по клубничке, и Герман, начальник отдела кадров, не раз подгорал на женьшенихах. Он рекомендовал меня на работу за границей. А я, тупарь, не пошёл. Теперь я частенько говорю себе: «Дурак ты, боцман! И шутки у тебя дурацкие!»

9 апреля

Мжаванадзе

В конференц-зале была встреча с Мжаванадзе.[244 - Василий Павлович Мжавана?дзе (груз. ?????? ?????????) (1902 – 1988) – первый секретарь ЦК КП Грузии (1953–72), кандидат в члены Президиума-Политбюро ЦК КПСС (1957–72).]

Решили сделать снимок.

И с кем же захотел сняться Мжаванадзе?

Он усадил рядом с собой нашу Лидочку Шергину, техническую секретаршу. Она бальзаковского возраста, белокура, мила.

Василий Павлович был любезен. Настойчиво приглашал приезжать в Грузию.

– Да-а, – сказал Медведев. – Вот приедет она в Тибилиси с этой фотографией, покажет на вокзале, спросит, как пройти к этому человеку. Её золотом осыпят и разорвут на радостях.

– Мы все просто зверски завидуем ей! – пыхнула гневом Ермакова. – Вот лет через тридцать напишут историю снимка. Напишут о Лиде, а не о нас. И было у неё всё просто и естественно. Позвали – села и снялась. Обыденно. Не было у неё никакой подготовки, никакого маскарада. Как у Евтушенки. Утром он пьёт водку и заедает мясом с кровью. Вечером, чтоб не горели щёки румянцем, пудрится и наводит синяки под глазами, чтоб выйти на сцену «юношей бледным со взором горящим».

12 апреля

Наша бригада вернулась с работы в Кремле на 24 съезде. Медведев в белой рубашке. Как покойник.

– Александр Иванович! – подлетела к нему Аккуратова. – Расскажите же о главном ляпе журналистов на съезде. Ка-ак появились после поминальника усопших вождей эти дурацкие «Аплодисменты» в «Медицинской газете»!?

– А-а! – кисло махнул он рукой. – Конечно, это дичь. В своём докладе Подгорный[245 - Николай Викторович Подгорный (1903 – 1983) – Председатель Президиума Верховного Совета СССР (1965–1977), член Президиума – Политбюро ЦК КПСС (1960-1977).] просил почтить память Ворошилова, Шверника, Хо Ши Мина… И после перечня усопших медики всадили в скобках свои «Аплодисменты». Ещё бы поставили, как мы иногда даём в торжественных отчётах: «Продолжительные аплодисменты, переходящие в бурные овации. Все встают». «Медики» сразу ткнули пальцем в крайнего: так передал ТАСС. Вся наша доблестная бригада в полном составе дрогнула. Проверили. Не давали мы так. Оказывается, ответственный, он же безответственный, секретарь медгазеты взял гранки «Гудка». Секретарь «Гудка», чтоб потом не перевёрстывать, вставил «Аплодисменты» там, где предполагал. Эту ориентировочную полосу взяли «медики» и без поправок дали. «Гудок» после внёс уточнения в соответствии с тассовскими и, естественно, вышел без ошибок. Письмо пришло в ревизионную комиссию съезда дней через восемь после публикации. Какой-то архибдительный читатель с Колымы прислал. Зато никто из крёмлёвских вождей этого подвоха не заметил.

– Тяжко нам досталось, – разбито тянет ивановский корреспондент Баринов. Он был включён в бригаду. – Выдали двадцать пять страниц поправок к речи Брежнева! И вдруг: «Баринова – к генеральному!» Бегу. «Дайте отклик на съезд с оттенком лирики». О-о… Тяжела тассовская лирика. Голову в руки, строчу. Дал! Нет генерального. А Ошеверов, зам, прочитав, тоскливо сморщился: «Слишком лирично». И мой шедевр полетел в корзинку под столом.

14 апреля

Пустые трудовые ряды

9.03.

Бузулук по телефону:

– Коленька! Забеги.

Вошёл Великанов, заместитель председателя профбюро.

– Коль! – говорит ему Олег. – Ну что за дела!? Смотри, пустые трудовые ряды. Вот парторг Новиков опоздал на три минуты. Я рублю ему в очко![246 - Рубить в очко – говорить в глаза.] Нет Медведева. Он с одиннадцати. Нет Аккуратовой, Калистратова, Марутова, Петрухина, Панченко. Где они? За дисциплину обсуждали Бузулука. А где эти? Эти негодяи?

Вальяжно вошла Аккуратова.

– Вот, – показывает на неё Бузулук, – на семь минут! Записывай, Коля.

Выглянув за дверь, Молчанов доложил:

– Косильщик Калистратов с толпой вразвалочку дефилирует. Еле шевелит тухлыми помидорами.[247 - Шевелить помидорами – идти.] На одиннадцать минут опоздал!

– Товарисч Калистратов, – говорит Коля, – входите живей. Почему опаздываете?

– Спроси Татьяну Сергеевну Смирнову, твою шефиню. Из-за неё! Лифт вызывали. Вежливо говорили. С почётом сопровождали. Я не знал, что дисциплина – хобби Оноре де Бузульюка. Недавно профком разбирал этого Оноре за отсутствие на работе в течение трёх часов. Или это – прилив после накачки домашних: Лизы, деток и иже с ними? И он тебе накапал, минуя нашего профорга Санжаровского. Бузульюк нарушил конвенцию, устав… Толя, – кивнул мне Сева, – поступило предложение разобрать Бузулука за нарушение профсоюзных норм. А тебя, товарищ Бузульюк, мы ещё проверим на работе, на качестве правки. Это хобби мы у тебя отобьём!

– Я удивлена, – принципиальничала Татьяна, – откуда у Бузулука такая злость? Скорее приходил бы Медведев, чтобы была тишина.

Олег окрысился:

– С твоим желанием тишины жить бы тебе на кладбище!

Я предупредил:

– Там покойники сильно храпят, и хнычут по ним живые.

– Укромное местечко можно найти, – сказал Олег. – Скажи, Толя, этим опоздунам пару горячих слов! Кинь перчатку им!

Я усмехнулся:

– Тепло. Перчатки уже не ношу. Бросил дома.

Подсуетился Калистратов:

– Толя, поступило предложение. Говори. Все опоздавшие возмущены. Если это была проверка, то надо предупредить. И мы бы не опоздали. А то наскоком. Кто так делает? Несолидно.

Олег выкрикнул:

– На то и проверка, чтоб проверить!

– Это самозванство! – стоял на своём Калистратов. – И никто не давал тебе на это право. Из каких побуждений ты это сделал?

– Наверно, из высокой гражданственности, – предположил Марутов. – Не по делу выступает.