Я быстро разделся, лёг.
Больной должен по штату лежать.
Сердитый удар грома услужливо подсветила молния.
Под нервные всплески молний вбежала мама. Зонтом держала над головой перевернутую чайную кошёлку.
– От дождяка учесал!
Я плотней свёл веки. Молчу.
– Спыть наш больнуша… Нагуливае себе здоровьячка… Молодчага!
Она выставила на крыльцо кошёлку, положила на край стола ком какого-то желтоватого месива и луковичку. Её завтрак. Утром не успела съесть, взяла на чай. Не съела и там. Домой вот принесла.
Крушительную ветвистую молнию торжественно благословил вселенский удар грома.
В испуге мама дрогнула, торопливо, будто кто поталкивал в спину, прошила в угол.
Верной собачкой за ней пробежала капельная дорожка.
В углу вместо иконы у нас жила «Сикстинская мадонна». Митечке подсадили в нагрузку к книгам. Тогда Митечка прикупил и «Ивана Грозного и сына его Ивана».
«Мадонну» мама суеверно приняла.
Сама повесила на кнопках.
А от «Грозного» отказалась.
Трубочкой поставила тут же. В угол.
– Не. Не треба такое на стенку. Кровь… Чи они за шо подрались?..
– Ойё-ё! – выпел Митечка. – Да вы хоть знаете, кто этот?.. С посохом?.. Сам царь! И знаете, за что примочил сыночка-царёнка? За ле-бе-дя!
– Ца-арь? А ума и с прикалиток нема! За двойку убить сына?! А ну назавтра сын пятёрку принеси? Шо тогда делать?
– Ждите! Мёртвые много чего натаскают. А картинка воспитательная. Урок нашим архаровцам. Чтоб знали, как двушки хватать!
– Дельно-ой!.. Делопут!.. – скептически отмахнулась мама. – Не всем с пятёрками обжиматься. Худо-бедно, наши чужие баллы не берут, из класса в класс без задержки переезжают. Ни один нигде два года не канителился. Ехали на троечках, на четвёрочках. Антоненька и пятёрочки густо пристёгивал. Экзаменты хороше сдавали, лишние баллы не брали…
Редко, в яростную грозу, мама молилась Мадонне. В тревоге и мы к Богу, а по тревоге забыли о Боге.
Митечка подшкиливал:
– Это разве икона? Это совсем не божественное! Просто картинка. На что молитесь?
– И ты б помолился, рука не отсохнет.
– Неспособный я к этому… Как-то раз хотел перекреститься, чуть глаз не выколол себе. И вообще… Не могу я сотворить со лба на пуп. Комсомол!
– И-и… Нашёл чем хвастаться?
Мама поклонилась Мадонне.
– Отче наш, – зашептала, крестясь, – сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; Хлеб наш насущный дай нам днесь…
Куражливый богатырский гром тряхнул её, она заторопилась рукой, словом:
– И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого, ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь.
Мама не могла сразу свести благостных глаз с Мадонны, и от открытия, сделанного мною в этот миг, я чуть не вскрикнул. Да наша мамушка красива, как Мадонна на картине! Лицом, статью разве хуже? Про одёжку смолчу. Так зато обе босиком!
Мама опустила налитое божьим светом лицо. Пока стояла в молитве, с неё сцедилось разливанное море. Острый нос воды пиратски летел к печке.
– Э-э-э… девуша… Потоп принесла, – попрекнула себя.
Вытерла тряпкой воду, переоделась в сумерках у двери в сухое. Кинула месиво со стола на сковородку.
Скоро сковородка засипела на керогазе.
Самый раз открывать глаза.
Хватит прикидываться засонькой.
– Вставай, сынок. Обед греется.
– Да нет. То Ваш завтрак мёрзнет на огне. Пока не съедите, не притронусь я к пшёнке.
– Дела! Штрахонул!.. А знаешь, меньшь ешь, лучше бегаешь. Зимой, как кабана зарежем, бувало, мяса поем – сердце стучит палкой по ребрах. Бух! бух!! бух!!! Выйду на двор – в глазах райдуга. Идёт человек, не вижу – маяк в цветку.
– Разве Вам мясо кто навяливает?
– Мясо… Я щэ молода була, помню. В церкви к батюшке подошла стара жинка. Каже: «Батюшка, я не постюся в посты». – «Почему?» – «Да я прибаливаю. Мне молоко надо пить». – «Знаешь, сколько я учился, сколько батюшкой ни читал – не встречал, что человек от постного умер. Если ты слыхала, объясни мне». – «И я не слыхала». – «Надо поститься. Надо молиться и ходить на источники». Бачь, як? Здоровье в постах!
– Поститесь, поститесь… Грешника я б ещё понял. Разлетелся в рай пролизнуть. А Вас не понимаю. Да Вы будете в раю и без постов!
– Наскажешь… Я в раю нэ була. А ад бачила во сне. Иду. Моя знакомка в смоле сажает картошку. Какая картошка в смоле?
Месиво на сковородке засерчало, заворчало, как сырое поленце. Пригляделся – зябкий намёк на кукурузный хлеб.
– Ма, вот по книгам, по кино везде дети говорят с родителями на ты. Нас никто не учил, но мы с Вами на Вы. Почему?
– Ну как это отцу-матери ляпануть ты? Иль отец-мать уличный товаришок? Да у нас в Собацком, если девка назовёт мать на ты, её протянут скрозь игольное ушко. Её в жёны не возьмут. Всех будет тыкать! Кому снадобна такая ига?
Без охоты мама поела свой размяклый липкий хлеб.
Макала луковичку в соль и ела. Как на чаю.