Я посматриваю на неё и не знаю, куда и положить её руку, чтоб она согрелась, – то к сердцу поднесу, то к губам и дышу на неё, то к карману. Я сунул её руку в тепло своего кармана и иду молча.
– Ты где? – спрашивает она. – Ты о чём думаешь?
– Я здесь… И ни о чем не думаю.
Она молча улыбается.
И может, мне б всё это и сказать в один дух ей, но мне как-то совестно показаться сентиментальным, не так понятым, и я глажу её холодную руку, и говорю про то, что вот мамушка моя хорошо вяжет, я напишу ей, и она обязательно свяжет и пришлёт хорошие шерстяные перчатки ей, Гале, и Галя будет носить, и ей никогда не будет холодно.
Уже вечер. Звонок. Галина:
– Привет, мое сокровище!
– Ого, как ты меня!
– Это не я, а любовница Голованя. Это она тебя так назвала. Мы с работы ехали вместе. «Садись», – говорит. – «Надоело. Сидишь на работе и дома». – «А готовит вам обед мама?» – «Нет. Для этого у меня муж есть». – «У него что, ночная работа? Или у него такая хитрая работа, что он дома?» – «Да, у него хитрая. Он и покупает, и убирает дома, и готовит». – «Где ж ты такое сокровище откопала? Там нельзя больше взять?» – «Наверное, можно».
– Кого, Гришу или ты меня ссыпать хочешь?
– Ну да! Видишь, как я тебя расхвалила! А ты не ценишь.
– Ну-у… А вот тебе, – подаю ей бандерольку, – прислала из Питера Нина Слободенюк.
Она вскрыла и ахнула:
– «Табулятор»! Я на эту книжку с нею на Невском подписывалась. Вот получил магазин. Нинка выкупила и… Золотая подружка! И как ко времени прислала! Завтра ж я веду урок у себя на машиносчётной станции «Молодёжь в борьбе за качество и производительность труда».
– А почему именно ты ведёшь?
– Да потому что кто везёт, на того и наваливают…. Такая я… А серьёзно если, я одна у нас на станции со спецобразованием. А остальные так… Самоучки… Мне и поручи. Мол, смотри, учи, подтягивай остальных до своего уровня. Вот мне эта книжечка и поможет… Полистаю свои техникумовские конспекты, почитаю цэушки сверху…
Она радостно погладила рисунок перфокарты на обложке:
– На всех наших книжках по механизации учёта перфокарта как ритуальный жест…
– Да… Видишь, тебе книжку прислали… А я ничего не стал с тобой читать.
– Разве можно что-нибудь читать, когда мы вместе? Я читаю на работе. Мне нравятся книги, где есть серьёзные мысли. Например, Бальзак сказал: «Разум – рычаг, которым можно перевернуть мир». Или Драйзер: «Заботливость – это тот родник, который питает супружескую жизнь»…
– И я заметил, ты стала ко мне относиться заботливей. Мы в последние дни стали намного ближе, буквально за несколько дней сроднились так, на что нужны годы иным людям. Значит, книги учат?
– Миленький, ты меня извини, не отвлекай. У меня завтра урок.
– Ладно. Ты читай там своё. А я тебе буду печь блины со сметаной.
– Это можно. А пока я возьму яблоко.
Она ест яблоко, стоя на диване на коленях, с карандашом читает газеты под вой радио.
– Иди ешь блины.
– Не хочу.
– Что-то подозрительно.
– Ну… Я один съем.
Она видит, что я пишу, толкает в локоть бедром:
– Злодей! Блин горит!
Я кидаюсь к сковороде:
– Где?
– Надо же как-то тебя оторвать от машинки… Где варенье сливовое, которое тебе горчит и ты хотел выбросить? А я съем с блинами и отравлюсь. Может, умру. А то ты давно ждёшь. Заждался!
– Да ты только обещаешь!.. Шучу, шучу!.. Не кусай в шею. Там недалеко мозговой центр.
Она ест блины, не отрываясь от газет.
Было душно. Мы приоткрыли на ночь окно и дверь на балкон.
25 октября 1976. Понедельник.
Должно!
Галинка потягивается.
– Оеньки!.. Надоело просыпаться каждый день!
– Ну просыпайся только по праздникам!
– Я не то хотела… Каждый день надоело вставать… При открытой двери спалось хорошо. Никаких снов ни в одном глазу.
Я сочинил ей омлет.
Она торопливо ест. Я на вздохе:
– Как-то у моей не прожаренной бедами рыбки пройдёт урок?
– Хорошо пройдёт, карасик мой. Слушай! Что ж я наделала! Я ж хотела вчера борщ сварить. Мясо лежит в тумбочке на балконе, в воскресенье брали. Ты собой все борщи затмил. За тобой всё забываю. Что ж ты будешь есть?
– Пойду ловить рыбку. Пускай просижу до вечера, так в шесть она точно приплывет. Я её поймаю и зажарю!
Уже шесть. Звонок.
Открываю.