Следуй за белой совой. Слушай своё сердце

Он промолчал.

«Надеюсь, он не вздумал в меня влюбиться!» – подумала я и сказала:

– Откуда знаешь португальский?

– У меня отец из Сан-Паулу, – неохотно ответил парень.

– А живет здесь, на острове?

– Он умер… И мама тоже.

Я закусила губу.

– Прости… Ты живешь один?

– С дедом. Зачем вы спрашиваете, делая вид, что вам интересно? – с раздражением спросил Панчо.

– А что, если мне и правда интересно?

– В таком случае мне тоже интересно – у вас кто-нибудь есть? Познакомились уже с кем-нибудь из местных?

– Ты забываешься, Панчо! – уже раздражаясь, перебила я. – Поешь ты хорошо, а вот разговаривать как взрослый еще не научился.

Парень тряхнул головой, тронув струны гитары.

– Ладно, Франциско, останемся друзьями, да? – несколько двусмысленно предложила я.

Он поднялся с травы.

– Si, se?orita, solo amigos[5 - Si, se?orita, solo amigos – да, сеньорита, только друзья.], – ответил дерзкий парень и пошел прочь от школы.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Когда Франциско ушел, я снова огляделась по сторонам, все еще не зная, что мне делать. Я взглянула на часы и была неприятно удивлена тем, что стрелка показывала только 11 часов утра, в то время как, по моему ощущению, должно было пробить уж не меньше часов четырех.

Я подумала тогда, что, похоже, в этой огнедышащей духоте время застыло над городом, словно плавленый сыр, загустевающий на зубчиках вилки и медлительными жирными каплями стекающий на подставленную тарелку – маленький островок среди бескрайнего колыхания моря.

Занятая этими мыслями, скорее напоминающими бред томящегося в горячке больного, я машинально направилась к первому же «объекту», который предстал перед моими воспаленными от жары и усталости глазами – небольшому аккуратному фонтанчику, расположившемуся в конце улицы и сулившему изнемогающим от солнца прохожим каплю живительной прохлады.

К фонтану вела та самая коричневая грунтовая дорога, по который мы с Анабелью добрались до места нашей работы и которая здесь же, около школы, и заканчивалась, и начинались густые и устрашающе высокие заросли сахарного тростника. Здесь город плавно растворялся в пригороде с его многочисленными фермами и плантациями овощей и фруктов, экспортом которых в основном и жила эта маленькая заокеанская республика.

– Эй, Ана, – окликнул меня чей-то женский голос, по чуть хрипловатому и веселому выражения которого я поняла, что зовет меня моя «напарница» Анабель, появившаяся рядом со мной, словно из под земли. – Что так долго? Я уже успела познакомиться с нашими соседями. – Анабель заговорщически прищурилась и заулыбалась хитрой улыбкой, кивая головой куда-то в сторону.

Я сделала непонимающее лицо, но тоже улыбнулась. Честно сказать, тогда мне хотелось только одного – повалиться на постель и заснуть, и ни о каких соседях и знать я не желала.

– Я имею в виду парней с фермы. Вот этой, – Анабель указала рукой на заросли тростника, в глубине которых я разглядела красную крышу какого-то здания, напоминавшего не то большой сарай, не то старый склад. – Здесь работают 16 человек. Из них пятеро – неженатые мужчины, – довольно добавила моя новая подруга.

– О, я вижу, ты времени зря не теряла, – растерянно и несколько безразлично отозвалась я, почему-то не особо разделяя энтузиазма Анабели по поводу знакомства с фермерами.

– Да, пойдем, – бодро сказала она и, схватив меня за руку, потянула прямо в заросли, при этом продолжая что-то тараторить, даже не обращая внимания на то, слушаю я ее или нет.

– Ты ведь тоже не замужем. Тут надо брать быка за рога, чем быстрее – тем лучше, – щебетала она о каких-то завидных для меня, по ее мнению, партиях.

Я не слушала ее. Оранжевый закат разливался обжигающим ромом по небу. Солнце катилось вниз.

Знакомство с местными парнями с фермы мне не запомнилось ничем, кроме того, что я сбежала оттуда под каким-то ужасно надуманным предлогом и в тот же вечер прослыла среди них недотрогой и высокомерной иностранкой.

ВТОРОЙ ДЕНЬ

Удивительно, но, заснув около семи часов вечера, я не просыпалась до самого утра, проспав, таким образом, более 12 часов.

Я не помню то утро, не помню, как шла в школу на свой второй урок, не помню, каким был этот урок.

Прошло столько лет, но дело, в сущности, не в этом.

Просто события следующих шести дней затмили все, что было неважным, оставшись в моей памяти яркими обрывками воспоминаний, словно из кусочков разорванных на клочки фотографий, собирающимися в одну ностальгическую картину.

Об утре того второго дня на Эсперансе я помню только, что было безумно жарко и, кажется, в классе было несколько новых учеников, которых я не видела вчера. Может быть, те, кто присутствовал на первом уроке, рассказали друзьям, что все не так страшно, а даже скорее, наоборот, – интересно, и новые ученики пришли на мой второй урок… А впрочем, я не помню…

Уже в 8 утра было жарко, а к полудню воздух буквально раскалился добела.

Да… Да, все было белым от солнца, и я вышла из здания школы, щурясь и почти ничего не видя – в классе стоял полумрак, и мои глаза не могли привыкнуть к бешеному солнечному свету, разлившемуся по улицам, словно топленое молоко с медом, вязкое и отвратительно горячее молоко, которое обычно пьют во время болезни.

Я вышла из школы почему-то не через главные двери, а на задний двор. Совсем рядом пробежала стайка мальчишек, гнавшихся за серым и почему-то очень смешным, оттого что он весь был изрисован надписями «Viva el presidente![6 - Viva el presidente! – да здравствует Президент!]», мячом, катившимся прямо в заросли кукурузы.

А может, и не было никаких надписей, а мне все это чудится сейчас, а были только веселые крики детей и шумное дыхание большой рыжей собаки, распластавшейся у моих ног на ступенях школы.

Я нагнулась к собаке, погладила ее и услышала за спиной шаги Анабель, вышедшей из школы вслед за мной.

– Надо сходить в церковь, – сказала она мне, – посчитаю камешки в мозаике во время мессы.

Я безразлично посмотрела на возвышавшуюся над городом башню старой часовни.

– Значит, ты достаточно религиозна, чтобы ходить на мессу, но не слишком, чтобы ее слушать? – бросила я, шаря в сумочке и пытаясь отыскать солнцезащитные очки.

Моя приятельница посмотрела на меня так, как будто хотела сказать: «В церковь надо ходить, вот и все, что я знаю», – но ничего не сказала, только кивнула мне на прощание, и мы разошлись в разные стороны.

Я побрела к берегу – хотела прогуляться вдоль линии прибоя и послушать спокойное дыхание океана. А Анабель направилась к хрущевке, где ей так же, как и мне, правительство предоставило однокомнатную квартиру.

Я вышла к океану и застыла в немом восторге.

Вот ради чего я ехала. Вовсе не высокопарная миссия борьбы с неграмотностью в стране третьего мира, не бегство от неудачных, оставшихся в Москве отношений. А эта изумрудная бесконечная лазурь, подернутая легким соленым бризом, нежно обволакивающим и лицо, и плечи, и усталые мысли в голове.

Через несколько часов (ощущение времени тогда совсем стерлось из моего сознания) мы снова встретились с Анабелью на вечерней мессе. Кажется, она проходила в семь часов.

Я никогда не бывала на католических богослужениях, но в тот вечер я почти не смотрела на падре и не слышала ничего, что происходила вокруг.

Темные своды церкви действовали на меня почти гипнотически. Я стояла, словно завороженная, и слушала, как медлительно, нежно и чисто поют в моем сердце голоса отживающих тревог и сомнений.