Следуй за белой совой. Слушай своё сердце

– А ведь сегодня, Ana, вы исповедовались мне! – вдруг сказал Карлос и пристально посмотрел на меня. Посмотрел так, что у меня мурашки по коже пробежали.

Мою улыбку словно смыло с лица. Мне даже показалось, что я покраснела.

– Да ведь это… обман!.. – почти прошептала я.

– Почему же? – спросил он и вдруг быстро подошел ко мне так близко, что я почувствовала у себя на щеках его горячее дыхание.

Теперь я действительно покраснела. Конечно, я не могла этого видеть, но я почувствовала, что к лицу прилила кровь, а щеки стали горячими. Я не в силах была посмотреть на Карлоса.

– Как здесь жарко, – прошептала я, отодвигаясь от него подальше, – я искупаюсь.

Я завязала концы рубашки на животе узлом и побежала в море прямо в шортах, так как купальника у меня не было.

Когда вода дошла мне до колена, я остановилась и оглянулась на Карлоса. Как мне почудилось в изменчивом вечернем свете, он был очень бледен.

– Так вы знаете теперь обо мне так много? – крикнула я, чувствуя, как меня охватывает сильнейшее негодование и даже злость вслед за уступившей им место растерянностью. – И вы, конечно, сразу узнали меня по голосу? Но вы говорили вчера, что не будете на мессе.

Я думала, он смутится, начнет извиняться или просто уйдет, и смотрела на него как победительница.

– Да, я узнал вас, – просто ответил молодой священник, снова подходя ближе ко мне. – Вы ведь знаете, как здесь все говорят: «Где мне найти свою половинку? Свадьба! Я теперь женатый человек!»?

– Но не священники!

Он схватил меня за руку, и я почувствовала, что его рука дрожит. Я не вырвала руки и ничего не говорила, это продолжалось мгновение, и я не выдержала, поднесла руку к его лицу и коснулась кончиками пальцев его щеки.

Карлоса как током ударило. Он бросился от меня прочь.

– Ты посвятил себя Богу! – крикнула я ему вслед и почему-то сама испугалась своего голоса и своих слов.

Я понимала, что завтра, когда он наденет сутану, он снова станет благочестивым священником, ни о чем не помышляющим, кроме служения Господу.

Я подумала, что сегодня он специально оделся так для меня. Но он не был готов пожертвовать любовью к Богу ради меня, даже скорее ради одной ночи со мной.

И мне было страшно при мысли о том, что тем вечером я могла разрушить его священный обет, стала бы его грехом… и, возможно, счастьем в одно и то же время.

Я погубила бы его душу, но почему эта душа так быстро поддалась искушению?

Этот вопрос мучил меня на протяжении всей дороги домой, в пятиэтажку, и всю следующую ночь, в которую я не могла заснуть до самого утра. Только когда забрезжил свет, а это означало, что на часах около четырех, я провалилась в сон.

ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ

Встала я через три часа, бледная, в ужасном настроении – болела спина, ныли руки и ноги от сильного волнения вчера вечером и плохо проведенной ночи. Выпив кофе, я вышла из квартиры и позвонила в соседнюю – напротив меня жила Анабель Норьега, с которой мы каждое утро вместе шли в школу.

Это был только четвертый день моего пребывания на Эсперансе, и я не представляла, как долго будут тянуться те три месяца, которые должен был продлиться мой контракт.

– Ты не знаешь Карлоса, молодого падре из нашей церкви? – спросила я у Анабели, когда мы спускались по лестнице – лифтов, разумеется, в хрущевке не было.

– Лично не знаю, но я видела его на мессах, на которые хожу каждый день. Говорят, он такой хороший молодой священник. Мне про него рассказывала сеньора Рамона Гарсия, повариха в ресторанчике на западном берегу, в той части города.

Alguna vez

– Hola! Que tal?

– Asi-asi, se?orita![14 - – Hola! Que tal? – Привет! Как жизнь? – Asi-asi, se?orita! – Так себе, сеньорита!] Что желаете?

– Простите, а se?ora Мария Дукарну сейчас здесь?

– Нет, сеньорита, она выйдет на работу, насколько я знаю, на следующей неделе.

– А, ясно, – сказала я, окидывая взглядом небольшой зал ресторанчика.

– А вы… Вы учительница, да? – спросила девушка, глядя на меня как будто с некоторой завистью, но словно осознавая мое превосходство над нею.

Так девочки-провинциалки смотрят на столичных девиц, щеголяющих в модных нарядах. Я сразу поняла, что девушка мечтает уехать с острова.

– Да… Я – Ана.

– А я – Аналиса, – улыбнулась молоденькая повариха.

Я тоже улыбнулась.

– Слушай, Аналиса, я приехала сюда только четыре дня назад, но успела уже познакомиться с некоторыми жителями Эсперансы…

– Да, у нас это быстро. Глядишь – и ты знаешь уже всех, кто проходит мимо тебя по улице. Это ужасно.

– А разве ты не местная?

– Я-то местная, а вот моя мать – она тоже здесь работает…

– Сеньора Гарсия?

– Да, так вот, она приехала сюда из Новой Гаваны! – с досадой сказала Лиса.

Я снова улыбнулась.

– Из Штатов переехать в это… – я чуть было не обозвала остров захолустьем, но, заметив, что Лиса очень ждет это мое слово, я остановилась.

– Договаривайте, сеньорита. Именно – в захолустье! Из Майами на Эсперансу может уехать только либо полная дура, либо женщина, умная настолько, чтобы не думать о том, где она оказалась.

– И твоя мать, разумеется, – умная женщина, и у нее были причины переехать сюда?

– Да, но я не такая умная. И не хочу быть такой… Она поехала сюда за отцом. Здесь, в стране, произошел переворот, и отец, военный, уроженец этих мест, поехал сюда помогать повстанцам. Отец погиб, а мать осталась здесь со мной, мне тогда исполнилось только два года. Она рассказывала мне, как поначалу было трудно. Режим, за который сражался мой отец, не удержался, и мы попали в разряд политических преступников… или как там это называют… Палома была разделена на две зоны…

– Да, – вздохнула я. В университете я писала диплом по переворотам в латиноамериканских странах и хорошо изучила эту тему. Но сейчас мне нужна была другая информация. – Знаешь… Я тут хочу с одним парнем познакомиться…

Аналиса насторожилась.

– Если это кто-то из солдат, охраняющих президентский дворец, то они все заняты!