Трансмутация

И тут Новый Китеж всё-таки начал движение. Только это было не легкое инерционное покачивание: их потянуло вперед – вместе со всем остальным поездом. В этот же самый момент Макс шагнул вперед – к профессору Королеву. И прижал ему к горлу короткий, но необычайно острый рыбный нож – позаимствованный прямо здесь, на кухне, из стального ящика с кулинарными принадлежностями.

– А теперь слушай меня, брат, – повернулся он к Денису. – Если хоть кто-то сдвинется с места, технология профессора Королева так навсегда и останется в его голове. И сама его голова при этом не останется у него на плечах.

Глава 17. Братья

1 июня 2086 года. Суббота

Тверская губерния

1

Ньютону показалось, что он наблюдает пародию на финальную сцену «Ревизора»: все застыли на своих местах в картинных позах. И только постарались расставить ноги пошире – чтобы удержать равновесие в набиравшем скорость составе.

– Ну, и чего ты добиваешься, брат? – выговорил, наконец, Денис. – Разыграл эту комедию с отцеплением электровоза и думаешь – ты меня переиграл? Ты разве не в курсе? Эта ветка круговая – ведет в обход водохранилища. Мы просто вернемся к моим вертушкам, которые стоят на рельсах. Только подъедем к ним с противоположной стороны. Уж тогда умнее было бы потребовать, чтобы я убрал их.

– А ты бы согласился?

– Это вряд ли. Да и, в любом случае, кому-то нужно было бы перевести для вас стрелку. А мои люди этого делать не стали бы.

Ньютон поразился тому, что эти двое ведут чуть ли не светскую беседу, когда Максим держит у горла профессора острие ножа. И – никому не кажется странным, что профессор даже не протестует. Еще не кажется.

– По крайней мере, – сказал Ньютон, – пока мы катаемся с тобой вместе, Дениска, мы будем в безопасности. Разве нет? Уверен: ты уже заготовил какой-нибудь кунштюк. Ты же весь в свою мамашу – Викторию Денисовну.

Денис переменился в лице. И впервые – не только за эту ночь, а и за всю жизнь, – ему, Алексею Берестову, удалось увидеть на его лице подлинную ярость. Он задел его – чего и добивался.

– Папа, помолчи. – Макс говорил напряженно и даже отвернулся на миг от своего заложника.

– Да, папа, лучше уж помолчи, – поддакнул Денис. – Иначе можешь получить ответы даже на те вопросы, которые ты не задавал. Верно, брат?

Должно быть, он хотел придать своему голосу особый сарказм. Но тут поезд сильно подпрыгнул на стыке старых рельсов, и окончание его фразы вышло смазанным. А Новый Китеж всё мчался, набирая скорость. И Ньютон знал: это – только первая часть их плана. Когда Денис поймет, какова вторая часть, ему точно станет не до усмешечек. И всё-таки – он, Алексей Берестов, ощущал свою перед ним вину. Потому и сказал:

– Всё еще можно решить мирно. Мы можем остановить состав. И ты, Дениска, сойдешь с него вместе с нами. А потом – просто разойдемся. Если профессор Королев захочет продать твоей корпорации патент на свое изобретение – что же, это будет личное дело профессора. Если ты захочешь основать это твое «Возвращение» – флаг тебе в руки. Пусть каждый получит, что он хочет.

– Эй, – подал всё-таки голос профессор, – а вам не нужно узнать, чего хочет вот этот придурок – который голову мне собрался отрезать?

И Максим не стал дожидаться, пока его спросят.

– Я хочу, – сказал он, – чтобы ты, Денис, исполнил свое обещание. Я ведь встал у тебя на пути – разве нет? И мой отец – наш отец – как раз находится здесь.

Ньютон перехватил взгляд своего сына – совсем не вязавшийся с его тоном. Глаза Максима – новообретенные глаза юноши – словно бы говорили: «Пожалуйста, прости». И еще – он указал взглядом на часы, висевшие на торцевой стене вагона-кухни. Никто, кроме самого Алексея Берестова, этого заметить не мог.

– Так он – ваш общий папа? – Рыжая спутница Дениса захихикала и даже зажала себе ладошками рот. – А тут некоторые еще меня обвиняли в том, что я не любила своего брата.

– А я вот своего брата любил, – сказал Денис. – Что, Макс, разве нет? И моя мать любила тебя – чуть ли не больше, чем даже меня самого. Еще бы – ты ведь так был похож на её хахаля. Пусть даже и бросившего её – в интересном положении.

2

Гастон метался по купе почти с того самого момента, как поезд тронулся. Настасья поначалу пробовала успокоить ньюфа: заговаривала с ним ласково, пыталась гладить. Но на пса это не действовало: он будто обезумел. И очень быстро его беспокойство передалось Настасье. Она знала: сейчас они отъедут подальше от места их внезапной остановки и остановятся. А потом-то и начнется самое главное: то, из-за чего Сергей Ильич (она даже мысленно не могла именовать его Огюстом Дюпеном) эвакуировал всех пассажиров.

Хотя – похоже было, что не всех. Настасья готова была поклясться, что мимо двери её купе кто-то прошел, двигаясь к хвостовой части поезда – к вагону-ресторану и кухне. Причем был это не один человек, а группа – минимум из трех-четырех мужчин, если судить по тяжести их шагов. Сперва Настасья подумала: это кто-то из службы безопасности проверяет поезд – все ли покинули его. Но тут же поняла: будь это так, в её купе постучали бы. Уж точно кто-то поинтересовался бы, всё ли у неё в порядке.

Вот после того, как по коридору прошли эти неизвестные, на Гастона и накатило что-то вроде собачьего сумасшествия. А сумасшествие – штука заразная, все это знают.

Но вот – Новый Китеж начал тормозить. И Гастон, до этого не издававший ни звука, тихонько заскулил, а потом подбежал к двери купе и начал царапать её передними лапами, оставляя на роскошной полировке глубокие борозды.

– Ты что, мальчик? Нам нельзя выходить!

Настасья шагнула к ньюфаундленду, а тот, запрокинув голову, глянул на неё жалобно – почти умоляюще. Пес просил, чтобы она выпустила его.

– Ну, ладно. Ладно. – Настасья покивала – не Гастону: самой себе. – Сейчас мы выйдем. Просто чтобы осмотреться.

И она достала модернизированный маузер, который передал ей Макс. А потом сдвинула рычажок предохранителя, как он её научил.

3

Денис всё говорил и говорил – явно у него накипело за столько-то лет! Но Ньютон почти не слышал его. Всё это он уже знал – от его матери. Молодая и красивая, с незнакомым лицом, она сидела тогда на диване в квартире Алексея Берестова на Большой Никитской и говорила в точности так же: не умолкая, словно боясь, что кто-то не позволит ей дорассказать её историю.

Виктория пришла к нему в гости, уже будучи изрядно навеселе. Да еще и принесла с собой початую бутылку коньяку, к которой периодически прикладывалась: пила прямо из горла, хоть Ньютон и поставил рядом с ней хрустальный коньячный бокал. Его – в наборе из двенадцати штук – еще Света покупала.

– Знаешь, Лешка, – говорила Вика, и язык её почти не заплетался, невзирая на количество выпитого, – я ведь уже знала, что беременна, когда ты бросил меня – и укатил в Москву с моей лучшей подругой.

Ньютон только поморщился. Считать он умел. И легко произвел несложные вычисления, когда узнал, что у его бывшей пассии – к тому времени уже выскочившей замуж за его некого Михаила Молодцова, – родился сын. Однако ему удобнее было не знать наверняка. Когда он бывал потом в Питере вместе со Светой – навещая её родителей, – то неоднократно встречался с Викторией. Но та ни разу не заводила разговора о его предполагаемом отцовстве. А он сам – никаких вопросов ей не задавал.

И он презирал себя тогда, в тот её визит, когда спросил:

– Почему ты никогда мне об этом не говорила?

– А что изменилось бы? – Вика пожала плечами, а потом еще раз отхлебнула коньяку из горлышка бутылки. – Ты втюрился в Светку, едва только её увидел. Я это сразу поняла. Сколько ночей я потом не спала: проклинала себя, что вас познакомила. Ну, а когда ты уехал, подвернулся Миша – он был обычный, не такой, как ты. И я подумала: а почему нет? Гадала, почувствуешь ли ты хоть что-то, когда узнаешь, что я вышла за другого. А ты, я как сейчас помню, прислал мне даже поздравительную открытку по Глобалнету – с целующимися голубками. – Виктория то ли засмеялась, то ли всхлипнула. – Ну, а когда Дениске было полгода, я узнала: у тебя и Светы тоже родился сын – Максим. Светка мне тогда позвонила – счастлива была невозможно. Голос у неё был такой… Ну, как если бы она рассказывала, что сбылся её лучший сон…

Ньютон спросил – содрогаясь мысленно:

– Она знала? Ты говорила ей о нас?

– Зачем? – Виктория искренне удивилась. – Мне нужно было, чтобы она пребывала в неведении. Не ради её спокойствия, не ради моей выгоды – просто ради безопасности. Я, видишь ли, уже тогда задумала кое-что…

Она снова приложилась к опорожненной наполовину бутылке: сделала три или четыре больших глотка. Ньютон решил: после этого у неё уж точно язык не будет ворочаться. Но – ошибся. Увы, он ошибся.

– В тот вечер, в июне 2060 года – я ведь была там, – сказала она.

– Где? – Осипший голос выдал его: он мгновенно уразумел, о чем Виктория ведет речь.

– Там, там. – Она тоже сразу поняла, что он догадался – слишком уж хорошо знала его. – На той вечеринке, где были вы со Светой. Ты меня не видел – ты вообще ничего не видел, когда она находилась рядом. А у меня была с собой Китайская стена. Я просто прошла мимо вашего столика и пронесла руку над твоим бокалом – в котором был простой лимонад. Еще бы: вы собирались возвращаться домой на твоем байке, и ты не мог себе позволить даже пивка выпить!

– Ты – убила её?!

Ньютон еле-еле сумел это выговорить: и его язык, и всё тело одеревенели точь-в-точь как после принятия китайского наркотика. Не случись этого – он просто подскочил бы к ней тогда и задушил на месте. А так – всё, что он сумел: слегка наклониться в её сторону.

– Случайно! – Пьяный голос Виктории прозвучал почти искренне. – Я рассчитывала на другое: что насмерть убьешься ты. А она – просто покалечится. Ну, думала: если мне очень повезет – её парализует. Или ей ампутируют её чудесные длинные ноги. Но вышла незадача. Она – погибла на месте. А ты – даже царапины не получил. Сперва я расстроилась, когда узнала об этом. Но потом поняла: так – намного лучше. Ты никогда не сможешь себя обелить в глазах Светкиных родителей. Они тебе никогда не отдадут Макса. А ты сам – никогда себя не простишь. За то, что в той аварии погибла именно она. Не ты.