Трансмутация

Что и с чем он перепутал, расслышать они не сумели. Раздалось несколько частых приглушенных хлопков, после одного из которых пронзительно взвизгнула какая-то псина. А затем – будто разверзся собачий ад. Бешеный лай огласил пространство за окнами машины: разноголосый, перемежающийся с рыком. И Гастон тоже присоединил свой низкий, бухающий голос к этой какофонии. Да что там – голос! Ньюф не просто поднялся на задние лапы: он принялся яростно ударять правым боком в сетчатую решетку арестантского отсека.

5

– Ирма, стой! – закричал Макс, видя, что та подалась вправо – явно с намерением выскочить наружу. – Разблокируй задние двери! Нужно выпустить Гастона!

Макс увидел в зеркале её лицо: белое даже под косметикой, искаженное, как древнегреческая маска ужаса. Но потом её глаза приобрели более или менее осмысленное выражение.

– Я не знаю, как их разблокировать! – воскликнула Ирма – с нотками набирающей силу паники. – Эти твари разорвут Алекса! Почему он больше не стреляет по ним? Они что – уже отгрызли ему руку?

Её голос почти перекрывался неистовым лаем Гастона, и Макс сделал то, чего в жизни себе не позволял: схватил своего пса за морду и крепко сжал ему челюсти. Ньюф мотнул было головой, словно не узнавал хозяина и пытался вывернуться из его рук. Но потом всё-таки покорился и умолк – только скосил на своего человека укоризненный взгляд.

– Молчи! – приказал Макс. – Больше ни звука!

Он сразу же отпустил собачью морду, и Гастон встряхнул ею, как если бы выбрался из воды. Приказание хозяина он понял: не стал больше лаять. Но тут же продолжил таранить решетку арестантского отсека. И звуки дребезжащих ударов его корпуса о стальную сетку стали аккомпанементом к беснованию собачьей стаи снаружи.

– Ирма, слушай меня! – Макс попытался дотянуться до её плеча, просунув свои худые пальцы сквозь ячейки решетки; но только всколыхнул воздух. – Посмотри на кнопки с пиктограммами на приборной панели! Там должна быть кнопка разблокировки.

Барышня фон Берг послушно наклонилась вперед и вроде бы стала изучать символические изображения на кнопках. Но по окаменелости её плеч и по дрожащей от напряжения тонкой шее Макс понял: Ирма изо всех сил сдерживает истерику. И сейчас не то, что пиктограммы – буквы алфавита вряд ли сможет распознать. Гастон с особым исступлением кинулся на решетку, так что вся машина вздрогнула, но Ирма при этом даже не пошевелилась.

– Ирма, Ирма! – стала звать Настасья. – Мы не сможем помочь Алексу, если останемся здесь! Ищи кнопку! Быстро!

И эти слова белокурая барышня услышала: зашевелилась, начала водить пальцем с ярким ногтем по приборной панели, касаясь всех кнопок по очереди. Откинулась крышка багажника машины, заработали дворники и замигали на крыше полицейские огни, но задние дверцы всё не открывались – сколько ни толкали их Настасья и Макс.

А затем в собачью разноголосицу влился человеческий крик: вопль ярости и боли, перешедший в стон. И барышня фон Берг не выдержала: бросила изучать кнопки, распахнула правую переднюю дверцу машины и выскочила на разбитую асфальтовую дорогу.

И всего на пару секунд позже усилия Гастона увенчались-таки успехом. Решетка рухнула вперед, и, если бы Ирма осталась на переднем сиденье, то заработала бы как минимум сотрясение мозга. Гастон пробежал по стальной сетке, которая под ним прогнулась и только чудом не прорвалась; но огромному черному псу это было до лампочки. Вырвавшись, наконец, на свободу, он рванул в ту сторону, где кричал терзаемый собаками человек.

Ирма ринулась было туда же, куда и пёс. Но у неё, как видно, имелся надежный ангел-хранитель. Белокурая барышня была в туфлях на высоких каблуках, так что почти сразу она подвернула ногу на какой-то кочке, покачнулась и упала – рыбкой: вытянув руки вперед. Её спутники увидели это, когда выбрались из машины по обрушенной Гастоном решетке.

– Настасья, останься с ней! – велел Макс, а сам кинулся к открытому багажнику полицейского электрокара.

6

Он отключил для себя все звуки, наполнявшие ночь: лай озверевших псов, стоны Алекса, крики и плач Ирмы, голос Настасьи, пытавшейся её успокоить. И всё свое внимание сосредоточил на содержимом багажника. Ему повезло, что Ирма случайно багажник открыла и обеспечила его подсветку красно-синими огнями полиции. Да еще и в небе желтела полная луна. Так что Макс почти сразу увидел то, что ему было нужно: помповое ружье с фирменным знаком в виде бородатого мужчины, который верхом на лошади преследовал волка. Это был знаменитый помповый дробовик марки «Лев Толстой» – названный так оружейными мастерами Тульской губернии в честь гениального земляка. Неизвестно, что сказал бы по поводу такого названия сам граф Лев Николаевич, в молодости – страстный охотник, а под конец жизни – вегетарианец и пацифист. Но во второй половине XXI века дробовик, получивший его имя, считался самым убойным личным стрелковым оружием в мире. Макс хорошо знал эту марку: такое же ружье имелось у его отца.

Это была новейшая модель «Толстого»: с магазином на шестнадцать патронов и лазерным прицелом. Конечно, такой прицел был почти бесполезен для дробовика, но и он мог пригодиться – с учетом того, что госпитальный волонтер в последние годы почти не практиковался в стрельбе. Ружье было заряжено, а рядом лежала еще и коробка патронов к нему.

– То, что надо! – прошептал Макс.

В этот момент Алекс прокричал какую-то фразу, из которой Макс разобрал только последние слова: «…лежит в бардачке». Ему показалось, что друг Ирмы имел в виду какое-то оружие. Но уже не было времени его искать. Макс запихнул коробку патронов в карман своей джинсовой куртки и побежал мимо машины вперед по шоссе – ориентируясь на свет валявшегося у обочины включенного фонарика.

Подбирать его Макс не стал: для стрельбы ему требовались обе руки. Он пробежал мимо светового конуса и устремился дальше, на звуки остервенелого собачьего лая – в котором голоса Гастона он почему-то не улавливал. Однако раньше, чем он добрался до эпицентра этой какофонии, его ждала находка: на краю лесополосы, между двумя старыми березами. И Макс понял, из-за чего грызлись между собой одичавшие псы.

На истоптанной траве, черной в лунном свете, лежал человек. Не мертвец, а еще живое существо мужского пола. Обнаженное и безгласное, истекающее кровью, оно ежесекундно содрогалось в конвульсиях: рефлекторных, не требующих нормальных мозговых реакций и потому возможных даже для безликого. А безликим это несчастное создание являлось теперь в куда большем смысле, чем прежде: все мягкие ткани с передней части его головы были обгрызены собаками. Как обгрызены были его кисти и предплечья, голени и стопы, ребра и гениталии. Впечатление возникало такое, словно его освежевал какой-то безумный мясник. Или же – существо это перебралось сюда прямиком из Дантова ада, из его седьмого круга, где расточителей и мотов загоняют гончие псы. Глаза безликого, в которых отсутствовали радужки, были приоткрыты. Изувеченный людьми и псами человек, находился на пороге смерти, агонизировал, но все никак не мог умереть. Осатаневшие от крови собаки бросили его – не довели дело до конца, явно отвлекшись на другую добычу.

Макс не хотел этого делать, но знал, что должен: он остановил красную точку лазерного прицела точно между глаз безликого, а потом спустил курок. Дробовик разнес и без того изуродованную голову, как если бы это была гнилая тыква. Но звук выстрела оказался куда более тихим, чем Макс ожидал. Очевидно, у «Льва Толстого» имелся встроенный глушитель, дабы служители порядка в случае чего не напугали пальбой законопослушных граждан. Макса это слабый звук совсем не порадовал: он-то рассчитывал как раз на другое. Но выбора не оставалось. И он побежал дальше.

В лесополосе имелся разрыв: её пересекала довольно широкая грунтовая дорога. По ней, надо думать, и шла толпа безликих, из-за которых Алексу пришлось остановить машину. Макс даже не подозревал, что теперь, в конце двадцать первого века, подобные дороги где-то еще сохранились. И, как ни странно, не замечал эту развилку прежде – когда ездил по шоссе «Рига-Псков».

Здесь, на этой диковинной грунтовке, Макс и увидел всех участников фантасмагорической псовой охоты.

7

Первым, кого он заметил, был Гастон. Пес, получивший от хозяина команду молчать, по-прежнему её исполнял: не издавал ни звука. Он молча стоял, растопырив лапы, над каким-то громоздким предметом, лежавшим на земле. А со всех сторон на него наседали скалящие зубы, истекающие пеной бездомные собаки. Они норовили вцепиться ему в бока, повиснуть на нем, повалить его наземь.

Макс поверх головы своего пса дважды выстрелил в воздух, надеясь отогнать от него озверевших шавок. Но – случилось то, чего он и опасался: приглушенные хлопки «Льва Толстого» их совершенно не впечатлили. Казалось, они даже не услышали их за собственным лаем, рыком и визгом. И, как ни странно, их даже не отвлекло появление нового действующего лица. Они были полностью поглощены своими наскоками на лохматого, невиданных размеров пса, который самим фактом своего существования будил в них первобытную злобу и ошеломляющую зависть.

– Гастон, держись! – прокричал Макс. – Я сейчас тебе помогу! – И прибавил мысленно: «Если только пойму, как это сделать». Открывать стрельбу по собакам, атакующим ньюфаундленда, он боялся: даже лазерный прицел мог не защитить ньюфа от случайного попадания дроби.

Пес бросил на хозяина очень быстрый, экономный взгляд – не желая даже на миг выпустить из поля зрения своих бесчисленных противников. В глазах его Макс прочел не просто отвагу и решимость: в них читалось намерение сражаться до последнего вздоха, но не сойти со своего места.

Пока что Гастона спасало то, что он был намного крупнее своих противников. И, как все ньюфаундленды, обладал водоотталкивающей шерстью – очень скользкой. Нападавшие вцеплялись в неё, но почти тут же и срывались. И Макс надеялся, что никому из них не удалось прокусить исключительно густой подшерсток ньюфа – добраться до его боков.

Однако неуязвимым его пес отнюдь не был. Он крутил башкой и с рыком клацал зубами, но какой-то мелкий беспородный кобель на глазах Макса вцепился ему в правую заднюю лапу. Ньюф извернулся, крутанул шеей и ухватил своего обидчика зубами точно поперек туловища. А потом резко мотнул круглой башкой, отшвыривая в сторону пса-людоеда – как рыбак закидывает в лодку извлеченную из сети рыбину. Раздался короткий взвизг – и противник Гастона упал на землю со сломанной шеей.

Только вот – нападавших было слишком уж много: не меньше двух десятков. И тут же еще один пес, высоко подпрыгнув, цапнул Гастона за свисающее треугольное ухо – основательно его порвав. По морде ньюфа заструилась кровь, крупными каплями падая вниз.

И главное – куда-то запропал Алекс. Будто сквозь землю провалился. Вместо него Макс видел лишь новые свидетельства собачьего пиршества, происходившего здесь. Чуть в стороне, примерно в десятке шагов дальше по грунтовой дороге, возле обочины светлели четыре или пять обнаженных тел. Макс не сумел понять, были мужчины это или женщины – прежде. Зато разглядел, что их изгрызли и разодрали куда сильнее, чем того несчастного, которому он из милосердия выстрелил в голову. Собаки практически выпотрошили их. Оставалось лишь надеяться, что они были уже мертвы к тому моменту, как псы начали пожирать их внутренности.

На созерцание и осознание всего этого у Макса ушло три или четыре драгоценные секунды. И дольше медлить было нельзя. Гастон оборонялся из последних сил. Макс опять вскинул винтовку и навел лазерный прицел на самую неуемную тварь, которая бросалась ньюфу под ноги – явно намереваясь повалить его. И готов был уже спустить курок – лишь чудом не успел этого сделать.

Предмет, над которым встал Гастон, закрывая его собой – это оказалась не какая-то неодушевленная вещь. На земле распластался Алекс: грязный, окровавленный, явно лишившийся чувств. В неподвижной руке молодого полицейского все еще был зажат пистолет – матово блеснувший вороненой сталью в красном свете лазерного прицела.

– Да чтоб меня!.. – воскликнул Макс. – Чуть было не грохнул его!..

Тут же он подумал, что от пистолета в ближнем бою будет куда больше проку, чем от громоздкого дробовика. И, передернув ружейный затвор, дважды выстрелил в землю возле Алекса – надеясь, что сумеет не ранить лежачего полицейского. Тот застонал и слегка пошевелился, но явно не из-за того, что в него угодила дробь. Псы, возле которых выстрелом разметало землю, отпрыгнули в стороны. И Макс метнулся к пистолету, зажав дробовик под мышкой.

Он даже не понял, откуда взялась собака, которая кинулась на него в тот самый момент, когда он потянулся за пистолетом. Её зубы клацнули в миллиметрах от его щеки; как видно, человеческое лицо стало любимым лакомством для озверевших тварей. И собака-людоед промахнулась только потому, что её отшвырнул Гастон, сделавший, наверное, самый непростой выбор за все пять лет своей собачьей жизни: кого именно из людей он должен спасать? Он прыгнул вперед, спасая хозяина – и оставив без защиты молодого полицейского.

8

– Гастон, вернись к нему! – закричал Макс, хватая полицейский пистолет и направляя его на того людоеда, который был к нему ближе остальных.

Но ньюфаундленд застыл между хозяином и Алексом, вертя головой и пытаясь определить, кому он будет нужнее прямо сейчас. Макс хотел приказать ему вторично, но понял: ньюф станет исполнять то решение, которое примет сам. И решил довериться ему. Прицелившись, он нажал на курок и – услышал только сухой щелчок. Магазин пистолета оказался пуст («Какой я дурак! Он стрелял бы, оставайся у него патроны!»).

Макс, как был – в полуприседе, – попытался снова взять в руки помповое ружье. Однако оно каким-то образом зацепилось прикладом за карман его куртки. И он пожалел, что не был в этой схватке голым, как его пес. Тут же на Макса кинулась сбоку еще одна собака, и Гастон клацнул зубами в её сторону, но промахнулся. Псина прыгнула и повисла у Макса на рукаве куртки – на правой его руке, под мышкой которой у него находилось застрявшее ружье. Он попытался взмахом руки отбросить от себя шавку, но вместо этого потерял равновесие и начал опрокидываться на спину.

Упасть он не успел: Гастон оказался позади него, подставил мягкий бок, в который Макс уперся левой рукой. А потом развернул помповое ружье так, чтобы его дуло смотрело в противоположную от ньюфа сторону, и нажал на спусковой крючок. У собаки, повисшей на рукаве Макса, зарядом дроби снесло всю заднюю половину туловища. Но – даже мертвая, она не расцепила зубов. И её передняя половина осталась висеть на руке человека, похожая на диковинное инопланетное существо. А ружье всё-таки высвободилось из кармана Макса и, отброшенное отдачей, отлетело далеко в сторону.

И тут же снова закричал Алекс: псы-людоеды, до этого сдерживаемые Гастоном, накинулись на него. Один из них сомкнул зубы на кисти его правой руки, которой молодой полицейский пытался защитить лицо. Другой – принялся с остервенением грызть его левую голень, из которой и без того уже были вырваны клочья мяса.

Гастон прыгнул, корпусом отбросил от Алекса обеих тварей. Но те немедленно кинулись обратно – как и полтора десятка остальных. Макс ударил одного из псов рукоятью полицейского пистолета по загривку, но тот словно бы и не ощутил этого. Запах крови ударил псам-людоедам в голову. И Макс припомнил, что он читал об этом: если собака хоть раз попробовала человечины, остается только усыпить её. Поскольку – от подобного рациона она не отвыкнет уже никогда.

Он встал наконец-то в полный рост, шагнул к Гастону и вместе с ним приготовился отразить новую атаку осатаневших бестий, наступавших на них с трех сторон. Макс был уверен: ни он сам, ни его пес, ни полицейский Алекс не переживут этой ночи. И надеялся только, что смерть их окажется милосердно быстрой. Сам он, быть может, и не заслуживал такого послабления, но вот его пес и молодой друг Ирмы – они-то уж точно имели право уйти без мучений.

Макса кольнула мысль о Настасье. Он обещал доставить её к Новому Китежу, а в итоге – не смог даже перевести через границу. И, уж конечно, теперь девушка не сможет отыскать Китеж-град никогда. Никакие инструкции деда (которые Настасья даже и не прочла), не помогли бы ей туда попасть. Новый Китеж взаправду оставался невидимым для всех, кто не был посвящен в его тайну. А вот Макс – был посвящен, и он мог и должен был проводить Настасью туда. А теперь – в самом лучшем случае, Ирма заберет её с собой обратно в Ригу. Да еще и захочет ли Ирма ей помогать – с учетом того, чем эта помощь обернулась для её друга Алекса?

Все эти мысли пронеслись в голове у Макса за долю секунды – как если бы они сжались в тугую пружину, которую придавили сверху каменным надгробьем. Чуть ли не впервые за тридцать четыре года своей жизни Макс ощутил подлинный страх смерти. И не какой-нибудь экзистенциальный ужас, а примитивное, животное нежелание умирать.