Трансмутация

– Нет, сладенький, – ответила Ирма, – ничего менять мы не будем.

И они – уже с выключенной сиреной – понеслись по улицам, выруливая на северо-восток.

3

Из города они выехали около семи часов вечера. И солнце, клонившееся к закату, светило им в спину. Макс видел свой серый абрис на перегородке, отделявшей передние сиденья полицейской машины от арестантского отсека. И сам не заметил, как принялся беззвучно шептать финальные строки любимого стихотворения своего отца:

Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, –

И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, –

Знаю, – больше никогда![7 - Э.А. По. «Ворон» (пер. В. Брюсова).] –

Только Гастон уловил этот легчайший шепот своего хозяина; запрокинув голову, он сочувственно глянул на него. А затем с ясно слышимым вздохом опустил морду на вытянутые передние лапы. Пес хорошо знал эту дорогу и догадывался, что хозяин, как и всегда, впадет в меланхолию, когда они будут ехать по ней.

Впервые Макс проезжал здесь без малого пять лет назад – направляясь из Конфедерации в Ригу. Тогда Гастон, дремавший на заднем сиденье его машины, был еще подростком – хотя уже вымахал размером с немецкую овчарку. Да и машина у Макса была другая – не та винтажная модель, на которой он ездил потом. И он в который уже раз спросил самого себя: а не глупец ли он был, что решил пересесть на другую машину – во всех смыслах?

– Ты знаешь, куда мы едем?

Макс даже вздрогнул, услышав голос Настасьи.

– Да, знаю. Мы едем к пропускному пункту на границе между Балтсоюзом и ЕАК. До него примерно двести пятьдесят километров. Лухамаа – так этот пункт называется.

– Лухамаа, – повторила Настасья, будто пробуя незнакомое слово на язык, а потом нахмурила черные, как бархат на старинном камзоле, брови: – Но ведь и там есть телевидение! Или полиция могла связаться с погранслужбами по своим каналам.

– Об этом не беспокойся. Я потому и выбрал этот пункт, что знаю людей, которые мне помогут. – Он хотел прибавить: за вознаграждение; но это и так подразумевалось. – Главное – не попасться на глаза случайным свидетелям. А они там вряд ли появятся. В Конфедерации приняли закон: иностранные граждане, въезжающие на её территорию, обязаны иметь при себе денежные средства в сумме не менее одной тысячи червонцев. Так что сейчас этот пропускной пункт в основном пустует.

Настасья глянула на Макса как-то по-новому. А потом спросила, понизив голос и перегнувшись к нему через туго набитую сумку:

– Откуда у тебя столько денег, а, Макс? Ну, то есть, это не мое дело, конечно. Но ты, быть может, контрабандист? Ты много раз пересекал границу, судя по всему?

Макс рассмеялся так громко, что Ирма поглядела на него через плечо с заметным удивлением. А в зеркале он поймал недоуменный взгляд Алекса.

– Только не думай, что я тебя осуждаю! – Настасья вспыхнула, словно возможность такого осуждения показалась ей постыдной. – Как по мне, это даже романтично! Просто – мне нужно знать, насколько тебе может навредить сделка со мной. Она ведь уже навредила – тебя обвинили в убийстве. И я должна тебя спросить: может быть, когда ты проводишь меня до Китеж-града, то захочешь…

Но Макс её не дослушал.

– Нет, романтичная барышня, – все еще смеясь, проговорил он, – я не контрабандист. И никакого дополнительного вреда наша договоренность мне причинить не может. Не забивай себе этим голову. Лучше отдохни – попробуй поспать. И я тоже немного вздремну, с твоего позволения.

Он подумал: «Заснуть-то я, конечно, не смогу. Но должен закрыть глаза хотя бы пять минут». И он их закрыл.

4

Разбудил его неистовый, захлебывающийся лай Гастона. И поначалу Макс думал, что продолжает спать: еще ни разу за всю свою жизнь его пес-молчун так не лаял. Но оглушительные, будто идущие из железной бочки звуки всё не прекращались. Так что Макс кое-как разлепил глаза. И обнаружил, что его ньюфаундленд словно бы спятил: задался целью перебудить всю округу.

Правда, потом до Макса дошло: будить в той местности, где они очутились, было некого. Они отъехали от Риги уже, наверное, километров на двести: за окнами успело стемнеть. И сейчас полицейский электрокар Алекса стоял, освещая фарами негустую полосу смешанного леса. Однако Макс не увидел за рулем самого служителя порядка. А Ирма – та сидела, вся вытянувшись в струнку. И явно пыталась разглядеть нечто, находившееся за пределами подсвеченного фарами пространства.

– Что-то произошло? Нас остановили? – После сна у Макса пересохло в горле, и голос его звучал так сипло, что он сам себя едва слышал.

Но Гастон сразу же уловил, что его хозяин-соня наконец-то соизволил пробудиться. Обратив к нему морду, на которой читалась немыслимая для ньюфа бешеная ярость, пес перестал брехать. И мягко ухватил Макса зубами за правое запястье – будто желая куда-то его утянуть, заставить пойти вместе с ним.

– Похоже, – сказала Настасья (почему-то шепотом, что казалось совершенно бессмысленным после оглушительного речитатива Гастона), – тут на дороге – какие-то люди. И собаки. Только мы не можем разглядеть ни тех, ни других. Алекс вышел посмотреть, что там такое.

– Его нет уже четыре минуты, – заговорила Ирма: не шепотом, но таким отрешенным, чужим голосом, что Макс немедленно вспомнил про угрозы фон Берга поместить свою дочь в санаторий. – Он сначала светил себе фонариком, но потом выронил его. И почему-то не стал поднимать.

Макс вытянул шею, пытаясь оглядеть пространство за окном. Шагах в двадцати от машины, на обочине дороги, он увидел маленький световой конус: Алекс выронил свой фонарь не выключенным. А самого полицейского нигде поблизости не было.

– Мне показалось, – еще тише проговорила Настасья, – что он фонарик не уронил, а швырнул о землю.

Ирма ничего на это не ответила – может, просто не расслышала тихих слов. А Гастон слегка сдавил зубами запястье хозяина: очень аккуратно и в то же время настойчиво. Макс потрепал своего пса свободной рукой по холке:

– Спокойно, мальчик, спокойно!

А потом высвободил из собачьей пасти правую руку и принялся отстегивать поводок от ошейника ньюфа.

– Вы не пробовали окликнуть его – Алекса? – обратился он к Ирме.

За неё ответила Настасья:

– Мы не решились. Видишь ли… Мы ведь остановились не просто так: перед нами переходила дорогу целая толпа из… – Девушка запнулась и покосилась на Ирму, явно не желая ранить её чувства.

– Из безликих, – закончил за неё Макс. – Понимаю. И что было дальше?

Говоря, он расстегнул на Гастоне еще и ошейник – на всякий случай. Он знал, что в незнакомой обстановке собаке лучше быть голой: без ошейника или иной амуниции, которыми можно зацепиться за что-то и получить травму.

– Дальше – Алекс затормозил, и мы стали ждать, когда они перейдут шоссе. – Настасья понизила голос до едва слышного шепота и, перегнувшись через дорожную сумку, почти что прижала губы к уху Макса. – Ирма распсиховалась: решила, что и тут орудуют добрые пастыри. И гонят безликих… ну, как она сказала: на заклание. А тут еще Гастон будто сошел с ума: вскочил с пола, встал передними лапами на решетку и ну брехать! Может, он унюхал что-то, окна-то у нас приоткрыты.

Они были приоткрыты только спереди – не в заднем отсеке. И это явно оказалось к лучшему – с учетом дальнейших слов Настасьи:

– Мне кажется, – продолжала она шептать, – если бы он мог вылезти в окно, то сорвался бы с поводка и выскочил из машины. И тут ему ответили – в смысле, другие собаки.

Девушка упоминала о каких-то других собаках уже во второй раз, но Макс не видел и не слышал их. Равно как не видел и никого из безликих – которые, похоже, проследовали куда-то в лес.

И тут его будто ударило.

– А те, другие собаки – давно они замолчали? – спросил он.

– Минут пять назад. Они просто перестали лаять и начали… Как бы тебе сказать… Грызться между собой, что ли.

«Или, может быть, грызть что-то, – подумал Макс. – Или кого-то – кто не мог даже позвать на помощь или закричать от боли».

– Тогда-то Алекс и вышел из машины, – сказала Настасья.

– Собаки – они были одни? Или кто-нибудь… – Макс едва не сказал: натравливал их, но всё-таки смягчил формулировку: – …кто-нибудь руководил ими? С ними были обычные люди – не безликие?

Ответить ему Настасья не успела: раздался крик Алекса. Он-то мог подать голос, и теперь орал во всю глотку:

– Ирма, запри дверь машины! И не выходи! Ни в коем случае не выходи! Я попытаюсь отбиться от них сам. Но я перепутал…