Трансмутация

– Меня воспитывал дедушка, – сказала она. – И вот он поначалу и вправду был не очень рад, что мне дали такое мое имя-отчество. Часто выговаривал за это моим родителям. А потом… В общем, его стали волновать совсем другие вещи. Но давайте дальше вы будете называть меня просто Настасьей, без отчества. А я буду звать вас Максом, хорошо?

– Хорошо, – кивнул он.

– Так что же насчет Китеж-града, Макс? И я, конечно, не про оперу сейчас говорю.

4

Он знал про не оперный Китеж-град. Был одним из немногих, кто по-настоящему знал о нем – и здесь, в Балтийском союзе, и в Евразийской Конфедерации. А Конфедерация была огромной! Изначально включавшая в себя только Россию, Белоруссия, Казахстан и Киргизию, она впоследствии приняла в свой состав Болгарию, Сербию и Монголию. А статус ассоциированных членов и вовсе имели больше десятка государств. Однако – хватило бы пальцев на руках, чтобы среди многих миллионов конфедератских жителей пересчитать тех, кто на самом деле был осведомлен о китежской коммуне. Исключение, конечно, составляли поселенцы самого Нового Китежа, но они старались без крайней необходимости не покидать его пределы. Да что там – старались вообще их не покидать.

– Красота может быть сущим проклятьем – в точности, как для Настасьи Филипповны из романа Достоевского, – сказал Макс – больше самому себе, чем девушке.

– Это уже не имеет значения. – Пациентка села на смотровом столе, свесив ноги. – Но я хочу, чтобы вы всё-таки ответили мне.

– Да, я знаю о Новом Китеже, – сказал Макс. – Но вот откуда вы, Настасья… – (он чуть было не прибавил: Филипповна), – о нем знаете?

– Мой дедушка рассказал мне про этот Китеж, перед тем, как… Ну, неважно. В общем, он хотел, чтобы мы – я и мой жених, Ивар, – вдвоем туда отправились.

Макса так неприятно поразило упоминание о женихе, что он сам на себя удивился. Ну, что это за ребячество? Какая разница, есть у этой девушки жених или нет? И всё же его голос прозвучал как-то неестественно, когда он спросил:

– И где же он теперь – ваш жених?

Девушка сразу сникла, и уголки её пухлых, почти детских губ опустились книзу.

– Он остался на мосту ЕС, – сказала она. – А на мне осталась его кровь.

Говоря это, она повела плечами – словно пытаясь обратить внимание Макса на свою ветровку, покрытую подсыхающими красно-бурыми пятнами. Однако по её интонации легко было понять, что, говоря: на мне его кровь, Настасья подразумевала не только буквальный смысл этих слов. Но по-настоящему Макса смутило – и заставило испугаться! – совсем другое. «Мост ЕС…» – подумал он.

А девушка тем временем прибавила:

– Но я могу вам его показать – моего Ивара. – Говоря это, она сунула руку под свою ветровку.

– Он мертв, надо полагать? – спросил Макс. – Там, на мосту, осталось его тело?

– Они все – мертвы. – Подбородок Настасьи дернулся, но было видно, что при этом она крепче сжала какой-то предмет, находившийся у неё под ветровкой. – И там его тело, да.

– И вы по-прежнему не хотите обратиться в полицию?

– Никто не убивал Ивара. Это был несчастный случай. Ну – почти. А у вас не найдется чего-нибудь попить?

– Да что же это я! – огорчился Макс, но мысленно сделал для себя заметку: позже уточнить, что значит это почти. – Я должен был сразу вам предложить. Но погодите: сейчас мы всё исправим! У нас есть для таких случаев маркитант. – И радуясь удивлению девушки, он повернулся к своему ньюфу: – Гастон, рюкзак туриста!

Черный пес тут же вскочил и понесся прочь – в ординаторскую. Этот трюк был одним из многих в репертуаре ньюфаундленда. Порой Макс и Гастон даже устраивали небольшие представления для пациентов, которые все ньюфа обожали: и взрослые, и, уж конечно, дети. А сейчас Гастон меньше чем через минуту вернулся к дверям смотровой, держа в зубах небольшой рюкзачок цвета хаки. Макс подошел и взял принесенную вещь.

– У нас в больнице столовая по ночам не работает, – сказал он. – А те автоматы, в которых раньше были напитки и еда, давно вышли из строя. Так что я приношу с собой из дому термоконтейнер с кофе и горячим ужином.

Девушка не стала ломаться: приняла угощенье с благодарностью. А, как только она закончила есть, Макс спросил:

– Когда вы были на мосту ЕС, то ничего необычного там не заметили?

Настасья медлила с ответом не меньше минуты, и Макс терпеливо ждал. Наконец, она сказала:

– Смотря что считать необычным. К примеру, когда я уже уходила с моста, меня предложил подвезти какой-то человек на красивой машине. Я сначала испугалась – думала, что он из колберов. Но я так устала… Да и, к тому же, мне его лицо показалось смутно знакомым. Вроде как – это был известный политик, если я только ничего не напутала.

– Я не этого водителя имел в виду.

– А кого? Так называемых добрых пастырей?

Максу почудилось, что ему брызнули на спину анестетиком: вдоль позвоночника у него побежали мурашки.

– Стало быть, вы их видели, – сказал он.

– Видела. – У девушки исказилось лицо, как от судороги, и на миг она даже показалась некрасивой. – Если бы не они, то Ивар был бы сейчас жив.

«Странно, что хоть вы-то сейчас живы», – подумал Макс.

– А они вас видели? – спросил он.

– Возможно. Скорее всего. Хотя на мне был капюшон, мост освещался плохо, и вряд ли они разглядели мое лицо.

– Я бы на это не особенно рассчитывал. Думаю, вам нужно уходить отсюда как можно скорее. Вам есть, куда пойти?

– Вот потому-то я и спросила про Китеж-град, – сказала девушка. – Возможно, мы заключим сделку.

И она наконец-то извлекла из-под черной ветровки предмет, который всё это время сжимала в ладони.

5

Макс глядел на то, что отдала ему Настасья, и хотел поверить: он просто спит. Уснул в кресле дежуранта, и ему всё это приснилось: и девушка небывалой красоты с поразительным именем Настасья Филипповна, и тот политик на стоянке электрокаров, и, самое главное, эта вещь: капсула с содержимым. Теперь-то он понял, что имела в виду его пациентка, когда предлагала показать ему своего жениха.

Да, её жених, Ивар, был ей под стать, что правда, то правда! Макс рассмотрел его изображение в индикаторном окне колбы. Но – красота этого юноши словно бы служила лишним подтверждением нереальности всего происходящего. Как двое этих детей сумели столько времени прожить в городе, который давно уже приобрел черную славу европейской столицы колберов? Макс ощутил искушение ущипнуть себя за руку, а еще лучше – уколоть палец иглой шприца, чтобы уж точно пробудиться от этого дикого сна. Однако – девушка была настоящей. И принесенная ею капсула с экстрактом Берестова – тоже.

– Откуда это у вас? – Он чуть приподнял капсулу, которую Настасья почти насильно вложила ему в руку.

– Ивар велел мне забрать его экстракт, когда… когда его не станет. Он понимал, что…

Голос девушки так задрожал, что Макс поспешил её перебить:

– Я не о том. Откуда у вас взялась сама эта вещь?

– А, колба? В смысле – капсула Берестова/Ли Ханя? Вы не поверите! Родные сестры Ивара хотели с ним сделать – как это называли в Глобалнете: принудительную экстракцию.

– Отчего же не поверю? Бывали случаи, когда матери продавали колберам своих детей. А вы говорите – сестры!..

– Да, я же совсем забыла! – Настасья потерла рукой лоб. – Мы с Иваром видели ночью недалеко от моста девочку. В смысле – безликую. Так что, наверное, мне придется всё-таки позвонить в полицию.

– Если она находилась около моста, – сказал Макс, – то вряд ли она всё еще там. Вы же видели, что делают с безликими добрые пастыри. И, в любом случае, сообщать о девочке в полицию вам нельзя: я сам позвоню, анонимно.

Настасья хотела было запротестовать, но, как видно, у неё уже просто не осталось на это сил. Так что она сказала: