Трансмутация

Гастон, как и Макс, был в госпитале волонтером. Конечно, в прежние времена, до 2076 года, никто не пустил бы собаку в лечебное учреждение. Однако с тех пор многое переменилось. Так что пятилетний ньюфаундленд, натренированный вытаскивать тонущих людей из воды, пришелся госпиталю как нельзя кстати – после скандального случая, когда тронувшаяся умом медсестра утопила в бассейне всех до единого пациентов особого отделения.

Может быть, руководство госпиталя и не придало бы значения этому досадному происшествию, однако родственникам утопленников пришлось выплачивать серьезные компенсации. Так что повторения инцидента никто не желал. И Гастон каждый раз спускался в подвальное помещение, где находился бассейн, когда туда приводили пациентов. И обычных, и безликих – которых заводили только в мелкий детский «лягушатник». Гастону-то было без разницы, безликие они или нет. Если б они стали тонуть, он бы спасал их даже ценой своей собственной жизни.

Правда, теперь бассейном почти не пользовались – после того, как пропал без вести техник, ведавший его обслуживанием. Но Гастон расстраивался и скучал, когда его оставляли дома одного. И Макс решил: он будет возить своего пса с собой на дежурства. Объяснит, что тот хорошо обучен и не станет заходить никуда, кроме коридора приемного покоя и своей вотчины – бассейна. Однако никто из руководства Общественного госпиталя присутствия Гастона даже и не заметил.

И вот теперь, когда Макс на своем планшете смотрел по ночному телеканалу старый сериал о зомби, Гастон внезапно встрепенулся: вскинул голову, навострил уши. А потом вскочил и потрусил к дверям приемного покоя, шлепая по полу своими широкими, как снегоступы, лапищами.

На полдороге он обернулся, словно бы спрашивая хозяина: ну, ты идешь? Он был нетерпелив – прямо как его хозяин в прежние времена. Так что Макс поднялся с кресла и поправил на ремне кобуру, в которой был пистолет с усыпляющими полуоболочечными патронами. Всех дежурантов снабжали таким оружием. Эти пистолеты еще много лет назад получили ироническое наименование Рип ван Винкль – в честь героя Вашингтона Ирвинга, проспавшего двадцать лет кряду. Для приобретения этого не летального оружия даже не требовалось никакого разрешения; достаточно было зарегистрировать его при покупке прямо в магазине. И за последние десять лет оно превратилось в один из самых популярных товаров во всем мире.

Вот так: с Рипомван Винклем, а не с докторским саквояжем – Макс и пошел по коридору следом за своим псом, который явно услыхал шуршанье шин подъезжающего электрокара.

2

Из черного седана, что припарковался на стоянке перед госпиталем, вышли два человека: мужчина и молодая женщина. Причем первый – водитель, задержавшийся, чтобы запереть машину, – был Максу знаком. Это был не кто иной, как сенатор Балтийского союза Мартин Розен. В прежние времена, когда телеканалов в Балтсоюзе было намного больше, чем теперь, его лицо частенько мелькало на экране. К тому же, он был одним из попечителей Общественного госпиталя. Розен огляделся по сторонам, читая надписи на неоновых указателях, и двинулся прямиком к дверям ожогового отделения больницы. Похоже, он собирался навестить кого-то из тамошних пациентов. Так что Макс сразу же потерял к нему интерес.

Иное дело – пассажирка электрокара. Она тоже оглядела стоянку, но движения её казались замедленными, вязкими, почти сомнамбулическими. И такой же походкой сомнамбулы она побрела по направлению к Максу, который стоял прямо под неоновой надписью «Отделение неотложной помощи». Шла она, припадая на левую ногу. И Макс поспешил её навстречу – на всякий случай разложив одну из стоявших возле дверей электрокаталок, которая тут же своим ходом поехала за ним. Гастон же с отчетливо слышимым вздохом сел возле дверей приемного покоя. Он уже имел опыт и осознавал: пациенты, не знающие, что он тоже волонтер, могут в первый момент его испугаться – черного лохматого гиганта в три четверти центнера весом. А Макс даже забыл отдать ему команду сидеть: всё его внимание приковала к себе идущая по стоянке девушка.

Она была не старше двадцати лет, в черной ветровке, перепачканной кровью, и в разорванных на левой ноге джинсах. Голову её прикрывал капюшон, но она сбросила его, когда увидела Макса. И первое, что тот подумал при виде неё: он в жизни своей еще не встречал никого красивее. Да, лицо её было измученным и серым от пыли, но там, где его не покрывала пыль, кожа казалась прямо-таки светящейся. Глаза цвета морской воды, и без того – большие, на осунувшемся лице девушки выглядели просто огромными. Черные волосы, сильно растрепавшиеся, всё-таки блестели как шелк. А главное – Макс мгновенно понял, что этой необычайной красотой она обладала от рождения, а не приобрела её в процессе трансмутации.

– Я могу вам помочь?

Он обратился к девушке по-русски, откуда-то точно зная, что и для неё это – родной язык. И протянул руку, чтобы её поддержать, хотя казалось, что даже с раненой ногой (резаная рана, кровотечение остановилось) она стоит вполне твердо. И так же твердо она выговорила:

– Да, мне нужна помощь.

Но после этого её серо-зеленые глаза вдруг закатились, колени подогнулись, и Макс едва успел её подхватить, чтобы уложить на каталку с электромотором.

3

Он довез её до смотрового стола и без усилий переместил на него: в девушке, наверное, и пятидесяти килограммов не было. А когда он разрезал штанину её джинсов, чтобы обработать рану, объявился Гастон. Черный пес уселся в раскрытых дверях смотровой, полностью их перегородив, и уставился на незнакомку своими янтарно-карими глазами.

Как раз в этот момент девушка очнулась, несколько раз удивленно сморгнула и – тоже воззрилась на Гастона, а не на Макса. Волонтер ничуть этому не удивился: прекрасные барышни не баловали его своим вниманием.

– Это кто? – спросила девушка почти с благоговейным восхищением.

И по её интонации Макс понял, что неверно определил её возраст: двадцати ей наверняка еще не было. Хорошо, если ей исполнилось восемнадцать.

– Это – мой ньюфаундленд, – сказал он. – Его зовут Гастон. Он – служебный пес, опытный спасатель. Не бойтесь его! Он очень добрый и миролюбивый.

Пес понял, что говорят о нем: склонил голову набок и приоткрыл пасть в довольной улыбочке. Макс порадовался, что по своему обыкновению надел ему на шею завязанный сзади узлом хлопчатобумажный платок-бандану: в уголках пасти Гастона нитками повисли слюни и начали капать на этот импровизированный слюнявчик. Девушка тоже улыбнулась черному ньюфу, и горестная складка, только что рассекавшая её лоб, волшебным образом разгладилась.

– Хороший мальчик, – проговорила она, и пес от восторга даже слегка подпрыгнул, приветственно шлепнув передними лапами об пол.

А Макс, благодарный Гастону, что тот отвлек внимание пациентки, уже занимался её раной: обработал её голень антисептическим и анестезирующим спреем, выровнял края раны скальпелем и скрепил их саморассасывающимися стяжками. И уже накладывал на рану пластырь «Лист подорожника», когда заметил, что девушка больше не глядит на собаку. Взгляд её огромных серо-зеленых глаз был теперь обращен на него. И Макс вынужден был напомнить самому себе: минули те времена, когда его могли волновать взгляды юных барышень.

Он обработал антисептиком ободранные ладони пациентки, после чего покрыл их заживляющей пленкой, а потом проделал то же самое с неглубокой ссадиной у неё на щеке – словно бы оставленной тонким хлыстом. И подумал: по-хорошему, он должен был бы предложить ей раздеться, чтобы более тщательно её осмотреть. Но во всем отделении неотложной помощи никого из людей, кроме них двоих, не было. И Макс не хотел выяснять, как в подобной ситуации девушка воспримет его предложение. Ему и без того почудилось нечто странное в её взгляде: она глядела на него испытующе, словно бы хотела что-то о нем понять.

Её внимание Макса удивляло. Он хорошо понимал, как он сейчас выглядит: худой альбинос тридцати лет с хвостиком, с острыми чертами невыразительного лица и без всяких претензий на импозантность. Но этой своей внешности он был даже рад. Ни один колбер уж точно не заинтересовался бы его персоной. А Гастон – оставшийся его единственным другом – любил его независимо от внешних данных.

– С вашей ногой всё будет в порядке. – Макс наконец-то поглядел девушке в глаза. – Шрама не останется. Вам только нужно будет каждый день менять пластырь. Вы останетесь в больнице или хотите пойти домой? Если домой – я выдам вам запас пластырей на неделю.

– А вам не нужно… ну… как-то зафиксировать мое обращение?

Он пожал плечами:

– Это – по вашему желанию. Я сегодня здесь один: заменяю дежурного врача. Так что, если вы не хотите себя называть, я никаких записей делать не стану.

– Я думала, это вы – дежурный врач, – удивилась девушка.

– Нет, я просто волонтер. – Он указал на свой бейдж.

– Понимаю. – По взгляду пациентки казалось, будто она и вправду что-то поняла.

Было даже странно, что это юное создание разглядывает его столь бесцеремонно. Но Макс решил: это, возможно, следствие психологического потрясения.

– Вы, быть может, хотите обратиться в полицию? – спросил он. – Я могу туда позвонить. С вами ведь что-то случилось? На вас напали?

Девушка секунду поколебалась, потом ответила – непонятно:

– Не совсем. И в полицию я обращаться не собираюсь. Не вижу смысла. – А потом вдруг задала вопрос – без всякого перехода, так что Макс даже вздрогнул: – Вы знаете что-нибудь про Китеж-град?

Теперь уже он воззрился на неё изумленно и испытующе.

– Так знаете или нет? – снова спросила девушка.

– Да я даже имени вашего не знаю, – попробовал он отшутиться.

– Меня зовут Настасья.

– А я – Макс. Ну, Максим Алексеевич, если хотите. Ну, а вы – Анастасия?..

Он сделал паузу: здесь, в Риге, среди русскоязычного населения вошло в обычай обращаться к малознакомым людям по имени-отчеству, независимо от их возраста.

– Я не Анастасия и не Настя, я – Настасья, – с почти детской важностью произнесла девушка. – Настасья Филипповна Рябова. У меня так записано и в метрике.

– Как-как?! – От удивления он чуть было не выронил упаковку пластырей, которую уже приготовил для пациентки.

Гастон от его возгласа даже вскочил на все четыре лапы. Но тут же снова сел: понял, что хозяин просто поддался эмоциям – никакой угрозы ему нет.

– Настасья Филипповна, – повторила девушка, ничуть не смущаясь. – Мой папа обожал Достоевского. И, когда у них с мамой родилась я, имя для меня было готово заранее.

«Папа – обожал, – подумал Макс. – Выходит, её отца уже не в живых».

– А ваших родителей не смутило то, что они назвали свою дочь в честь литературной героини… скажем так: с не очень счастливой судьбой?

– Не смутило – они были не суеверны.

И Макс понял: обоих её родителей уже нет на свете. Оставалось только поражаться, как она – с этакой красотой! – сумела не попасться в лапы колберам. А юная пациентка будто прочла его мысли.