Трансмутация

– Не спеши. Главное, не упади сама. – Голос Ивара доносился словно бы из какой-то потусторонней дали. – Я не сорвусь.

Настасья быстро оглядела боковую часть пешеходного уровня и всего в паре метров от пролома в ограждении увидела узкую металлическую лесенку. Так что четверти минуты не прошло, как девушка уже добралась до её поручней и полезла вниз. «Отчего мы не догадались спуститься раньше? – сокрушалась она. – Зачем ввязались в эту гонку с безликими?..» Объяснение могло быть только одно: чудовищная, отупляющая усталость. И еще, пожалуй – страх, что в любой проезжающей через мост машине могут оказаться новые охотники за головами.

«Надо будет поподробнее расспросить Ивара о добрых пастырях, – думая Настасья, перебираясь с лестницы на проезжую часть моста. – Сделаю это, как только помогу ему слезть. Быть может, они не так уж опасны для нас – мы же не безликие…»

Думая так, она подбежала к тому месту, где повис над землей Ивар и крикнула:

– Ты как?

Её друг ей не ответил. И только теперь Настасья уразумела, что ни за какую железяку рукой он не цепляется. Это железяка зацепилась за его левую руку: пробила её насквозь в области запястья. На черной ветровке Ивара кровь была не особенно заметна, так что, глядя на него сверху, девушка ничего не разглядела. Зато увидела сейчас: светло-голубые джинсы её друга и его белые летние туфли не просто окрасились в ярко-алый цвет – они продолжали напитываться этим цветом всё больше и больше. Кровь выливалась из руки Ивара пульсирующими толчками.

4

– Ивар! Ив!..

Когда она позвала его в третий раз, он чуть разлепил глаза и даже попытался ей улыбнуться, но не сумел выговорить ни слова. И снова смежил веки. Настасья понимала: он повредил артерию, скорее всего, лучевую или локтевую. Дедушка объяснял ей, что в подобных случаях нужно накладывать давящую повязку немедленно. Самое большее – в течение двух минут.

Немедленно – это слово пульсировало у неё в голове с таким же упорством, с каким кровь вытекала из тела Ивара. Но – внутри этого слова, как бы под ним, прятались два других: слишком поздно. Настасья пыталась их отогнать, отбросить, однако они нагло лезли вперед и не собирались отступать.

Она позабыла о безликих, позабыла о пастырях с их шестами, позабыла даже о (чуди белоглазой) двух почти утопленниках. Её взгляд метался по четырехполосному шоссе моста в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы ей пригодиться. И – она такую вещь углядела. У обочины проезжей части, возле обращенного к реке края моста, круглился на асфальте продолговатый бок то ли какой-то бочки, то ли маленькой цистерны. Настасья кинулась туда и в самом деле обнаружила пустую емкость в форме цилиндра: примерно метр в высоту и полметра в диаметре. На ней было что-то написано краской: от руки, неровными буквами. Но Настасья не разобрала из-за темноты, что именно.

Емкость оказалось пустой, и Настасья тут же покатила её туда, где висел на ограждении Ивар. К великой её радости, тот всё-таки пришел в себя – проговорил, когда увидел её:

– Хорошо, что ты это нашла. Я надеюсь, ты сумеешь подобраться ко мне поближе.

– Конечно, сумею! – воскликнула Настасья, ставя цилиндрическую емкость вертикально и взбираясь на неё. – Вот, сейчас…

Её руки не дотянулись до Ивара: кончики пальцев рассекли воздух сантиментах в двадцати от подошв его туфель. А по крышке бочки будто забарабанил дождь, и на ней возникла россыпь мелких алых пятен округлой формы. От отчаяния девушка даже взвыла, а из глаз у неё брызнули слезы.

– Ничего, – прошептал Ивар. – Еще есть время.

Он произнес это с такой пугающей уверенностью, что Настасья даже перестала плакать. Что-то в его интонации было не то. Какой-то в ней прятался подтекст. Но какой именно – ей некогда было думать.

Она еще раз огляделась по сторонам, и тут её осенило. Ивар-то висел на частично оторвавшемся фрагменте ограждения – и этот фрагмент уперся теперь нижней частью в принесенную ею бочку. То есть – превратился почти что в лестницу.

Настасья ступила на первую перекладину, потом – на вторую, и псевдо-лесенка заскрипела, закачалась пол ней. На миг девушка даже уверилась, что ограждение сейчас полностью оторвется, а сама она рухнет спиной вниз, на асфальт проезжей части. И Настасья замерла, не двигаясь – но ненадолго. Едва убедившись, что импровизированная лесенка по-прежнему упирается нижним краем в пустую бочку, она полезла дальше. Железная конструкция ныла и дрожала, но Настасья игнорировала это. И скоро её лицо оказалось на одном уровне с лицом Ивара, который снова открыл глаза. И заговорил.

– Та колба, что была у Сюзанны – я видел, ты её подобрала. Она всё еще при тебе? – спросил он.

Настасья сперва опешила, но потом, крепко держась за огражденье одной рукой, вторую сунула под ветровку и проверила карман кардигана.

– При мне. – Она даже представить не могла, зачем Ивару понадобилось это знать.

– Тогда слушай. Не пытайся меня отцепить. Я намного тяжелее тебя, и ты меня не удержишь. А если я упаду, то могу разбить себе голову. Так что лучше оставь меня так.

– Но как же?..

– Погоди, дай мне сказать. Я хочу, чтобы ты дождалась момента, когда всё со мной будет кончено. Думаю, это случится скоро: я уже не чувствую ни рук, ни ног. Не перебивай – у меня мало времени. А когда я… когда я уйду, ты должна произвести экстракцию. Я хочу, чтобы ты это сделала. Время у тебя будет: процесс можно осуществить в течение тридцати минут после смерти объекта. Я читал об этом. Засеки время по часам…

Он закашлялся, и только тут, увидев огромные кровавые пузыри у него на губах, Настасья вспомнила о том, что у Ивара еще и сломаны ребра. И всё же – признавать неизбежное она не желала.

– Нет, – она замотала головой, – я даже слышать этого не хочу. Сейчас я придумаю, как мне освободить твою левую руку. И ты ни за что не упадешь, если будешь правой рукой…

Она хотела сказать: держаться за ограду. Но, даже и без сломанных ребер, как бы он стал держаться, если руки его и вправду ничего не чувствовали? И главное: как ей было снять его с арматурного прута, на котором он висел? Чтобы отцепить Ивара, ей пришлось бы его приподнять. И не имелось даже призрачных шансов, что ей удастся это сделать.

А её названный жених между тем продолжал:

– Мне всё равно не выжить – с такой кровопотерей. Но капсула с моим экстрактом – она поможет выжить тебе. Это – твой билет в Новый Китеж. Твой дедушка хотел, чтобы я отвез тебя… – Он снова закашлялся, и кашлял целую минуту кряду; кровь двумя струйками потекла у него по подбородку.

Настасья отдала бы всё, что у неё осталось: и пустую капсулу, и даже загадочный дедушкин подарок – за возможность просто расплакаться. Если бы она могла заплакать прямо сейчас! Но – тогда бы она точно ничего не сумела разглядеть в окружавшей их с Иваром темноте, едва подсвеченной тусклыми фонарями на мосту. А она так хотела наглядеться на него! Пусть лицо его было бледным и в крови, пусть фиалковые глаза покрылись красноватыми прожилками, пусть вьющиеся волосы сбились и торчали патлами – он всё равно был самым красивым парнем на свете. Лучшим парнем на свете.

– Не умирай, Ив, – прошептала она – ненавидя себя за то, с какой жалкой, беспомощной интонацией выговорила это. – Я люблю тебя. – Никогда прежде она не говорила ему этого. – Не умирай, ладно?

Он поглядел на неё так, словно был перед ней в чем-то виноват. Потом сказал:

– Мы еще встретимся – когда-нибудь. Я тебе обещаю. Ты не веришь в реинкарнацию, а я – верю. И я к тебе вернусь. Я тоже тебя люблю. Всегда тебя любил. И всегда буду.

Настасья не сдержалась и всё-таки заплакала. А, чтобы слезы не застилали ей глаза, потянулась левой рукой – вытереть их. В тот же миг её левая нога потеряла точку опоры, и девушка не сумела сохранить равновесие – заскользила по ржавому огражденью вниз.

5

Она всё-таки не упала на асфальт. Какая-то острая кромка вспорола ей штанину джинсов и глубоко пропахала левую икру, Настасья ободрала об ограду обе ладони, но смогла извернуться и спрыгнуть на крышку пустой бочки.

– Всё хорошо, Ив! – крикнула она. – Я уже лезу обратно.

Ответа не последовало, но она тут же принялась перебирать руками по перекладинам ограды, отталкиваясь правой ногой. Левая её нога болела так, что казалось: боль ввинчивается, как штопор, прямо в мозг. И Настасья старалась не смотреть вниз – чтобы не увидеть, насколько быстро её джинсы краснеют. Однако она не сомневалась: эта травма, в сравнении с теми, какие получил Ивар, может считаться пустяшной. Да и потом, по крышке бочки больше не стучала кровавая капель. Выходило, что и её рана не так уж сильно кровоточила, и повреждение на руке Ивара закрылось само собой.

– Ив, я уже здесь!

Она попробовала улыбнуться, всматриваясь в его широко распахнутые фиалковые глаза; и ей показалось, что Ивар тоже улыбается перепачканными в крови губами. Но кровотечение из его руки и вправду прекратилось. Так что, вероятно, никакая артерия всё-таки не была повреждена.

– Ив, кровь уже не идет! – воскликнула девушка радостно. – Может быть, ты попробуешь упереться ногами в ограду, а после этого мы с тобой вместе…

Настасья осеклась на полуслове: улыбка её жениха выглядела бесчувственной, застывшей. А его глаза… Она могла бы поклясться: во взглядах чуди белоглазной, проплывавшей под мостом, и то просматривалось больше выражения, чем в теперешнем взгляде Ивара.

– Ив, что с тобой? – Настасья почему-то перешла на шепот. – Ив?..

Он ей не отвечал. И только теперь она поняла, что его чудесные глаза всё это время глядели на неё, не мигая. Рискуя снова сорваться, Настасья протянула руку и коснулась его щеки. Кожа юноши показалась ей холодной и какой-то резиновой.

Настасья переступила на шаг ближе к Ивару – и конструкция под ней, как ни странно, даже не вздрогнула. Секунду или две девушка держала руку на весу, но потом всё-таки прижала пальцы к его шее. И держала их прижатыми целую минуту. А потом, поменяв руку, снова попыталась нащупать пульс. Но биения не было. И раскрытые глаза Ивара так ни разу и не моргнули за это время.

Настасья испытала такое чувство, будто на неё свалилась громадная груда камней – каждый размером с человеческую голову. И с каждым её вдохом численность этих камней прибывала, как если бы их всё сбрасывали и сбрасывали на неё.

В этой груде имелись камни старые: воспоминанья о её маме и папе, о гимназии, в которую они с Иваром ходили и об их прежнем городе. Но такие камни составляли только нижний слой груды; они давили на Настасью, но давление это не грозило ей смертью. Иное дело – свежие камни: её дедушка, вступающий в горящую квартиру Озолсов; горящий мертвец на асфальте двора; безликая девочка, нянчащая свою куклу. Однако и это давление Настасья могла пережить. Знала, что могла.

Но вот камень, который всю эту пирамиду увенчал… Это было уж чересчур. Ну, не мог же, в самом деле, Ивар – её Ивар: всегда храбрый, всегда оптимистичный, всегда знающий, что нужно делать, – умереть вот так? С какой стати ему было умирать? Им было только по восемнадцать. И разве не для того дедушка прятал их от колберов целых девять лет, чтобы они могли прожить счастливую и долгую жизнь? А её дедушка был мудрее всех людей на свете! Почему же он тогда не предвидел, как всё закончится?

– Почему, дедушка? – Настасья даже не заметила, что говорит вслух. – Почему ты не придумал другой план? Почему полез в огонь? Почему позволил Ивару умереть?