Трансмутация

– Быстро к балкону! – скомандовал он, а сам кинулся в библиотеку, которая одновременно служила ему кабинетом.

– А ты?.. – крикнула Настасья, то Ивар уже тянул её за рукав – в её комнату, которая находилось над его спальней.

Там задымление оказалось не таким сильным: пол застилал толстый ковер, да и двери на балкон оставались открытыми. В их проеме лежала на боку лестница-стремянка с привязанным к ней коротким тросом. Должно быть, Петр Сергеевич выдернул его из старой туристической палатки Настасьиного отца. При помощи такого приспособления можно было без особого труда спуститься на этаж ниже. Но – в данный момент этажом ниже располагался эпицентр пожара.

– Дедушка, что нам делать? – крикнула Настасья и уже хотела бежать за дедом, когда тот ввалился в комнату, таща в обеих руках по пятилитровой канистре с водой.

– Доставай все простыни – какие есть! – велел он внучке. – И подушки тоже пригодятся!

Настасья вместе с Иваром кинулась к стенному шкафу, и они выбросили на пол с дюжину чистых простыней и две подушки.

– Жаль, у меня не нашлось длинного троса, – быстро произнес Петр Сергеевич, и коротким жестом потер левую бровь. – Ну, да ничего – без него обойдемся. Смотрите, что я стану делать, и повторяйте всё за мной.

Он разложил на полу одну из простыней, и Настасья с Иваром сделали то же самое, так что на пестром ковре словно бы возникли три белые заплатки. Потом Настасьин дед сложил свою простыню по диагонали и начал закручивать её жгутом, краем глаза следя за тем, чтобы Ивар и Настасья делали всё в точности так же. Те и делали – спокойно, не суетясь, хотя дым начал добираться уже и сюда, а исходящее от пола знойное тепло ощущалось даже через ковер.

– Связывайте концы жгута прямым узлом! – велел профессор; он давным-давно показал своим ученикам, как завязывать этот простой, но очень эффективный узел, который сам собой затягивается при натяжении.

Сам он первым связал концы своей простыни и снова положил её на пол, но теперь – выложив из неё равнобедренный треугольник. Ивар и Настасья проделали то же самое.

– Хорошо! Это будут наши страховочные привязи. А теперь – самое простое: берите по четыре простыни, и тоже связывайте их концы прямыми узлами. Желательно – побыстрее.

Последнюю фразу профессор мог бы и не произносить. Дым начал заползать через балконные двери в комнату, а со двора доносились заполошные крики. Жильцы, проживавшие на первом и втором этажах, явно разобрались в ситуации и догадались выбежать из дому. Оставалось лишь надеяться, что и позвонить в пожарную охрану они не забыли.

Ивар и Настасья связали вместе по четыре своих простыни, и Петр Сергеевич тоже соединил прямыми узлами несколько белых полотнищ.

– Ну, а теперь становитесь каждый перед своим треугольником – чтобы одна вершина была впереди вас, а две – у вас за спиной! – велел он внучке и её другу.

Те исполнили его распоряжение. И профессор, подойдя сначала к Настасье, а потом к Ивару, стянул углы обоих треугольников у них перед животами. А потом пропустил концы веревок, сделанных из простыней, через все три вершины обоих треугольников. Он крепко стянул их, а потом привязал противоположные концы веревок к перекладинам стремянки, подложив под них подушки – для уменьшения трения.

Только после этого он проделал то же самое и со своими простынями. Настасье показалось, что дедово приспособление для спуска выглядит как-то не так, иначе, чем у них с Иваром, но ни о чем спросить она не успела. Петр Сергеевич схватил канистры и опорожнил их: вылил воду на себя, Ивара и Настасью, на простыни и на подушки.

– Вот теперь, – сказал он, – можно приступать.

6

Первым дед велел спускаться Ивару, чтобы он потом подстраховал внизу Настасью. Но сама девушка подумала: чтобы проверить, хватит ли длины веревки, и не оборвется ли она. Впрочем, выбора-то у них не оставалось. Если бы веревка всё-таки подкачала, то погибнуть, разбившись оземь – это всяко было не хуже, чем сгореть.

Но Ивар добрался до земли вполне благополучно – и всего за несколько секунд.

– Я внизу! – крикнул он. – Спускайте Настасью!

И девушка уже шагнула к балконным перилам, когда дед неожиданно удержал её – схватил за черный рукав ветровки.

– Возьми на всякий случай вот это. – Он опустил ей в карман какой-то предмет в пластиковой упаковке: квадратный, размером не больше галетного печенья. – Если что, пароль – имя любимого писателя твоего папы, написанное задом наперед.

Одного слова «пароль» хватило бы, чтобы изумить Настасью: её дед сроду никакими паролями ничего не защищал. Но она только успела подумать – а знала ли она всю истину о своем дедушке, когда тот легко перебросил её через перила. И начал её спускать: аккуратно, без всякой поспешности, вытравляя самодельную веревку отрезками сантиметров по двадцать. Словно под ними и не бушевало пламя, и ему самому не нужно было спасаться.

Благодаря этому плавному спуску Настасья и успела всё разглядеть. Наверное, глупо вообще было смотреть в ту сторону – на двери балкона в квартире Ивара. Однако девушка не смогла удержаться – посмотрела.

Возле балконных дверей стояла, как шахматная пешка, неподвижная фигура: женщина в изорванном зеленом платье, с опущенным книзу лицом и с неловко согнутой спиной. Огонь подступил к ней настолько близко, что ткань её платья дымилась, а черные волосы – единственное, что уцелело от прежней Карины, – начали скручиваться на макушке. Но при этом (безликая) Карина даже не пыталась убежать – хотя бы просто выйти на балкон, где уж точно не так сильно припекало. И Настасья содрогнулась, поняв: сестра Ивара не сдвинется с места, даже когда начнет гореть заживо.

Видел ли сестру сам Ивар? Настасья понадеялась, что нет. Он быстрее проскочил свой этаж.

А потом комнату Ивара озарила вспышка света. Должно быть, ярко полыхнул пластик, из которого состояли модели электрокоптеров и электрокаров. И в этой вспышке Настасья узрела нечто, ужаснувшее её куда больше, чем вид безликой Карины. В дымовом тумане словно бы плавала неуклюжая рыба: Сюзанна ползала по полу, пытаясь подняться. Настасья попыталась разглядеть, куда именно та перемещается: к балкону или к выходу из комнаты? Выбравшись на балкон, Сюзанна могла бы еще спастись! И даже спасти жизнь (жизнь?) своей безликой сестры. Но тут Петр Сергеевич начал вытравлять самодельную веревку быстрее. И больше Настасья ничего рассмотреть не сумела.

Когда она очутилась на земле, Ивар подхватил её и помог выпростать ноги из страховочной привязи. Но еще раньше набросил ей на голову капюшон ветровки; сам он уже был в капюшоне.

– Надеюсь, – прошептал он, – твой дедушка спустится раньше, чем эти сумеют нас разглядеть.

Весь двор был запружен людьми. Сюда явно высыпали жильцы всех трех подъездов дома: не меньше двадцати человек. Никто из них никогда прежде не видел Ивара и Настасью взрослыми. И теперь девушка ощущала, как её ощупывают чужие взгляды: любопытствующие, жадные, пробирающиеся под её капюшон – как черви.

7

Но Настасья решила пока на соглядатаев плюнуть. Сделать вид, что их вовсе нет. Она запрокинула голову, придерживая капюшон обеими руками, и стала смотреть на свой балкон.

Недаром веревка из простыней, на которой должен был спускаться её дедушка, изначально показалась ей какой-то неправильной. Она была слишком короткой! Наверное, всего из двух простыней и состояла. И теперь Петр Сергеевич Королев болтался в своей привязи чуть пониже балкона в комнате Ивара.

Если бы в их доме имелись балконы еще и на втором этаже, у её деда еще оставался бы шанс. Он мог бы перебраться в квартиру, пока не охваченную огнем, и там дождаться приезда пожарной команды. Или использовать одну из простыней, чтобы спуститься со второго этажа – если не до самой земли, то почти до неё. Однако – в бывшем присутственном учреждении чугунные балконы были предусмотрены только на третьем четвертом этажах. Так что профессор завис метрах в семи-восьми над землей: слегка раскачиваясь вправо-влево, роняя наземь капли воды, стекавшие с намоченных им простыней.

«Дедушка, прыгай!» – хотела крикнуть Настасья, но осеклась, только успев сделать вдох. Двор их дома покрывал слой старого асфальта: ухабистого, выщербленного, исковерканного трещинами и вскипавшего пузырями острых кочек. Падение на него с высоты могло бы убить человека куда более молодого, чем её дед. И Настасья заозиралась по сторонам – думая, к кому бы обратиться с просьбой: вытащить из дому какие-нибудь матрасы или хотя бы одеяла, чтобы разложить их на асфальте.

Стал бы кто-то возвращаться в горящий дом, чтобы такую просьбу исполнить? Выяснить это Настасья не успела. Она вдруг услыхала крик Ивара:

– Петр Сергеевич, не надо! Не возвращайтесь за ними!

И вскинула голову, позабыв про капюшон, который тут же соскользнул с гривы её густых черных волос.

Её дед зацепился ногами за чугунные балясины балкона Ивара и пробовал перебраться через перила – которые наверняка успели раскалиться. И профессор пытался схватиться за них через простыню, из которой была сделана его веревка.

«Он обещал, что выведет их, – подумала Настасья с поразившей ею саму отстраненностью, – и хочет сдержать свое обещание. Он с самого начала так решил – потому и отдал мне ту вещь».

Она сунула руку в карман и нащупала упрятанный в полиэтилен квадратик. Однако вытащить его, чтобы рассмотреть – не успела. Её дедушка перебрался-таки на балкон третьего этажа и быстро глянул вниз.

– Уходите! – крикнул он внучке и её другу, взмахивая рукой – указывая в сторону подворотни, выходившей на улицу. – Прямо сейчас!

Но, конечно, Ивар и Настасья с места не сдвинулись – только смотрели на него во все глаза. Профессор задержал на них взгляд – но совсем ненадолго, на пару секунд. А потом ловко и сноровисто развязал узел на своей страховочной привязи, раскрутил свернутую в жгут мокрую простыню и накрылся ею с головой. После чего шагнул с балкона в комнату.

8

Настасья даже не понимала, что кричит, повторяя: «Дедушка, дедушка!..» Но тут Ивар зажал ей ладонью рот – как много лет назад, на пляже.

– Тише, ради Бога! – прошептал он, свободной рукой набрасывая капюшон ей на голову. – На нас и так все смотрят!

Первым побуждением Настасьи было – вцепиться зубами в его ладонь, как она уже делала. Но теперь ей было не девять лет. И она просто отвела от своего лица руку Ивара, перед тем кивнув ему – дескать, буду молчать.

И она вправду молчала, только поминутно переводила взгляд с балкона, на котором только что находился её дед, на двери подъезда – из которых валил черный дом. Ни в проеме балконных дверей, ни на выходе из подъезда её дедушка не появлялся. И сёстры Ивара, конечно же, не появлялись тоже.

Никто не выходил из дверей и двух других подъездов дома – не выносил свое имущество. Жильцы даже не пытались самостоятельно тушить пожар или спасать свои вещи. Как видно, такого добра в городе хватало с избытком: и брошенных квартир, и брошенных неновых вещей. Никто не сунулся бы в огонь, чтобы вытащить бывшее в употреблении имущество. И никто не полез бы спасать соседа – если бы даже хорошо знал его. А Настасьин дед всегда держался наособицу. И соседи не просто испытывали безразличие к его жизни или смерти – они даже не заметили бы разницы между тем и другим.