Сказка о принце. Книга вторая

– Дома, – подняла голову Катарина, вытерла лоб согнутой в локте рукой. – Ох, лук щиплется. Входи, Августа, только ноги вытри, я полы помыла. Что это ты такая… запыханная?

– Ой, бабусь, в городе такое творится! Я на рынок пошла, думала – соли куплю, кончилась у меня, да меду, я как раз пирожки собиралась печь, вчера Лизетта яблок дала сушеных, у нее еще остались, а у меня кончились, да там совсем немного и надо, меду-то, а у меня кончился…

– Погоди, – Катарина отряхнула руки, отодвинула лук, взяла пучок свежего укропа, – не тарахти. Ты на рынок пошла, а город-то здесь при чем?

– Так я и говорю, – Августа села у стола, подцепила ложкой мед, которое Вета подмешивала Яну в кашу, – пошла. А в городе полицейских на каждом шагу, и на всех углах кричат, что король у нас теперь новый.

– Это как – новый? – спросила Вета и ловко отправила Яну в рот еще одну ложку каши. – А старый где?

– А старого убили, – наслаждаясь вниманием, сказала Августа. – Вчера…

– Ерунду говоришь, – отмахнулась Катарина. – Вета, подай-ка мне красную чашку.

Ян, пользуясь тем, что мать отвлеклась, зачерпнул кашу ложкой и вместо того, чтобы отправить в рот, вывалил на стол.

– Ты послушай сначала, бабусь! – обиделась Августа.

– А ты говори толком, не тарахти, – не осталась в долгу Катарина и закричала: – Эй-эй-эй, ты что же, неслух, делаешь! Вета! Он же сейчас всю кашу вывалит!

Вета быстро отодвинула тарелку подальше от маленьких цепких ручек, мокрым полотенцем вытерла сыну перемазанную мордашку.

– Густав наш, царствие ему небесное, вчера того… убили его. А убил его этот, ну который принц наш бывший, Патрик… который сосланный был. Пришел, сказал: ты, дескать, убирайся с моего места, и убил. И теперь будет сам король, ясно вам? На всех углах глашатаи кричат, народу объявляют. А в полдень, говорят, из пушки палить будут.

Яну надоело есть, и он, вертя головой, затянул какую-то песню.

Катарина перекрестилась.

– Ну, земля ему пухом, Густаву, если правда это. Может, другой-то получше будет и войну остановит.

– Самозванец очередной, – пожала плечами Вета. Каши оставалось еще много, но Ян, похоже, наелся и больше не будет.

– Да нет же, говорю вам! Тот самый, настоящий.

Старая боль шевельнулась внутри.

– Погиб Патрик. Все ведь знают.

– Ну, не веришь, так иди сама в город и убедись, – фыркнула Августа.

Снова хлопнула входная дверь.

– Катарина, дома ты? – послышался из сеней голос.

– Анелька, – определила Августа, недолюбливавшая эту соседку из дома напротив. – Что это она к тебе зачастила?

– Ой, Катарина, – в кухню влетела маленькая, верткая старуха, – в городе такое творится! Не слыхала?

Вета аккуратно зачерпнула еще одну ложку каши. Стало быть, очередной самозванец все-таки добился своего. Что ж, может, и правда – хуже не будет? Ян решительно сжал губы, завопил «Неть!» и замотал головой. Ладно, дружок, будем считать, что ты позавтракал, а кашу я доем сама. Самозванец, точно.

Слухи ходили один невероятнее другого, но все сходились на том, что хуже все-таки не будет. Если новый король остановит войну, то какая разница, кто он там – самозванец или нет. А к тому все и шло. Новый король в первые же дни установил твердые цены на хлеб и соль, и хоть были они выше довоенных, но спекулянтов-мешочников, торгующих хлебом на черном рынке, теперь арестовывали без разбора и разговоров. Карманники и щипачи на столичных рынках поутихли, в городе был введен комендантский час. Горожане, не зная, чего ждать от новой власти, привычно запрятали все что ни было съестного и старались после наступления темноты на улицу не выглядывать.

Подробности того, что случилось в тот день во дворце, ходили по городу, обрастая самыми разнообразными слухами. Вета слушала их краем уха; какая разница, кто – ведь тот единственный, кто мог быть настоящим королем, остался под маленьким холмиком в поместье ее отца. Но не проходило и дня, чтобы к Катарине не забегали соседки и не вываливали на нее очередной ворох сплетен, а в сплетнях этих было все: и отравление, и убийство ночью, и какие-то древние свитки, которые предъявил «самозванец». Потом вариант убийства стал звучать все чаще и наконец трансформировался в поединок. Пришел человек, вызвал Густава на дуэль и убил.

–… и говорят, у них был обычай: если ты наследный принц, ты можешь вызвать короля на дуэль и убить, и станешь сам править, – рассказывала Августа, блестя глазами. – Старый, говорят, обычай, и уж триста лет как никто им не пользовался, а тут – вспомнили.

Вета, только что уложившая спать Яна, услышала конец фразы, входя в кухню – и замерла.

Поединок. Старый обычай.

– Что ты, девонька? – прозвучал смутно, издалека, голос Августы.

– Что ты? – испуганно спросила Катарина, взглянув на девушку. – Плохо тебе? Вета?

– Нет… – слабо ответила она. – Все хорошо.

– Аж побелела вся… Иди-ка сядь. Августа, налей ей воды!

– Нет, ничего, – на негнущихся ногах Вета дошла до лавки, упала на нее. – Тетка Августа, а дальше что?

– Что – дальше? – не поняла Августа, уплетая за обе щеки свежие ягоды с огорода.

– Ну, про поединок… что говорят?

– Да я все уж сказала. А, ты ж не слышала. Ну, говорила мне Лючия, она во дворце швеей служит, а ее мать мне все время шить приносит, я же шью-то сама видела как, мне и белошвейкой стать предлагали, да глаза уже не те…

– Тетка Августа!

– А… ну да. Так вот Лючия и рассказала, я ее давно не видела, у них там во дворце теперь все с ног сбились, им и выходные отменили пока, говорит: работы много, обшивать, говорит, принцессу надо…

– Какую принцессу? – крикнула Вета.

– Ну как какую – нашу принцессу, ее высочество Изабель, она же в монастыре была, а теперь вернулась, ее король вернул, или нет – она же в тот день уже была там, только…

– Тетка Августа! – взмолилась Вета. – Ну, говорите же вы толком! В какой день? Откуда вернулась?

– А ты, девка, не перебивай, – рассердилась Августа, – а то и себя, и меня запутаешь. Говорила мне Лючия, что в тот день король злой был и нервный какой-то, ну это дело привычное. Уже к полудню шло, король уезжать куда-то собрался, как вдруг услышали они звон, точно кто-то на оружии дерется, в коридоре где-то, ну и кинулись туда. Пока прибежали, глядь: король на полу лежит мертвый, а над ним стоит оборванец какой-то, страшнее черта, весь в крови и говорит: я, мол, король истинный, я вашего Густава на поединок вызвал и убил, потому что он у меня трон отнял. Ну, и все на колени опустились, мол: да здравствует король! А что им еще оставалось: этот ведь и прибить мог. Ну вот, теперь царствует. Какие-то, говорит, доказательства предъявил, что он – тот самый принц, который сосланный был, и что он не виноват был в том, за что сослали, и что истинный наследник. Вот… говорит, скоро коронация будет.

– Доказательства… – беззвучно повторила Вета. – Какие доказательства?

– А я знаю? – Августа пожала могучими плечами. – Вот как в следующий раз Лючию увижу, так расспрошу, что там и как. Только нескоро это будет.

Какие это могли быть доказательства, если тот, кто мог что-то предъявить, давно мертв? Кто был этот самозванец, Вету не интересовало бы, если бы… если бы не поединок. Если правда то, что болтают, если это был в самом деле тот старый обычай… да нет, чушь какая! Кто, кроме Патрика, мог? А он – убит. Значит, самозванец.

Она повторяла себе это, просыпаясь среди ночи и лежа до рассвета без сна. Говорила днем, укачивая Яна или стирая белье. Она перестала есть и спать… говорила – и то верила, то не верила. Поединок. Если это правда, то Патрик…

Нет, не может быть.

– Вот что, милая, – сказала однажды вечером бабка Катарина, когда Вета разбила третью чашку и посыпала кашу Яна солью вместо варенья. – Что-то неладное с тобой творится. Ты не пузата часом?