Худой, очень худой, высокий человек стоял на пороге, тяжело опираясь на палку, и смотрел на гостя, смотрел – словно не веря. Потом прошептал:
–
Патрик?
Патрик сделал шаг навстречу.
–
Марк?
Человек на пороге кивнул. Медленно вошел, аккуратно прикрыл за собой дверь.
Несколько секунд они стояли неподвижно, глядя друг на друга.
–
Не узнаешь? – так же тихо спросил вошедший.
И только после этого они кинулись друг к другу. Свалился с грохотом, попавшись под ноги, стул, упала стоящая у двери напольная ваза. Они вцепились друг в друга, в локти, в плечи – и замерли. И долгие несколько мгновений не разжимали объятий.
–
Марк… – Патрик провел ладонью по коротко обрезанным волосам друга – белым-белым, точно выкрашенным. Если б не помнил прежние смоляные пряди, подумал бы – так и было. – Седой?
–
Живой? – спросил Марк и хрипло засмеялся. – Ты – живой? А я не верил…
–
А я не верю тому, что это ты. Живой.
–
Да…
–
Марк…
Не расцепляя рук, они жадно оглядывали друг друга.
Он стал худым, этот прежде толстоватый и добродушный увалень; худым, как щепка, жилистым, как сплетенный из ремней канат. И – жестким, угловатым, точно из камня вырубленным стало прежде мягкое, детское лицо, запали и потемнели глаза, и не осталось в них прежнего добродушия. Узловатые руки, морщины в углах губ, шрам на щеке и на шее, жесткий, оценивающий, недобрый взгляд…
–
Марк…
–
Зато вернулся, – улыбнулся де Волль, и очень усталая была эта улыбка.
–
Марк…
–
Не надо, Патрик. Или к тебе обращаться теперь только «Ваше Величество»?
–
Марк… не надо.
Они сели, наконец, все так же глядя друг на друга.
–
Кто еще вернулся? – спросил Марк после молчания.
–
Пока – только ты. Остальные… еще едут.
–
Все живы?
Патрик отвел глаза.
–
Нет…
Марк помолчал, потом спросил – очень спокойно:
–
Кто?
–
Жанна. Кристиан. Анна Лувье. И Ян.
Непослушными пальцами Марк оттянул ворот камзола.
–