Пепельные цветы

– Правда?

– Ну конечно правда, глупый!

Он быстро поднялся, подхватил её под руку.

– Идём! Скорей! Это будет салют в твою честь. В честь Беатрис – моей любимой и самой прекрасной женщины на свете!

22. День двадцать первый. Шон Деллахи

У смерти особый запах. И этот запах Деллахи хорошо знал. Поэтому, едва войдя в бельевую, где жила Джайя, он сразу поморщился и замер, глубоко вдыхая ещё сохранившийся здесь особый запах стираного белья, мыла и дерева.

Несколько сушилок стояло вдоль стены. Другую стену от пола до потолка занимали стеллажи, на которых лежали простыни, наволочки, одеяла, матрацы и ворохи разномастного белья непонятного назначения.

Джайя устроила себе лежанку на широкой скамье, стоящей под окном. Окно сейчас было занесено толстым слоем пепла и снега, едва пропускало внутрь свет.

Деллахи без всякой надежды найти что-нибудь облазил всё помещение. Потом открыл тощую дорожную сумку.

Юбка… три кофты… бельё… пара гребней… монисто…

Следов крови не было.

Он почти не сомневался, что не найдёт здесь никакой записки. Джайя и писать-то, скорей всего, не умела.

Разумеется, деваться цыганке было некуда. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что если Джайи нет в доме, значит её нет и в живых. Но только теперь, по тому особому запаху, Деллахи совершенно точно определил, что цыганка мертва. И почти уверен был, что её убили. И ни секунды не помедлил бы с ответом, если бы его спросили, кто убийца. Он бы даже, не сомневаясь ни минуты, списал на Маклахена и Меган. Зачем этому человеку больная лежачая жена – какая от неё польза? Вошёл к ней, придавил спящую подушкой… А, Маклахен? Ведь переправил жёнушку свою на тот свет? Мразь.

Наверное, здесь, на острове можно избежать разных формальностей. Можно довольствоваться подозрениями и чутьём – достать пистолет, пойти и разнести Маклахену башку.

Можно?..

Можно.

Ну, а если этот деревянный Маклахен не причастен?

И вообще… Суета это всё. Смерть – вон она, за окном. Пялится на на них на всех своими серыми глазами, ждёт. Недолго ждать ей осталось. Она бы и больше ждала, с её-то терпением – сколько надо, столько и ждала бы.

Ну и ладно…

Вышел из бельевой, тихонько притворил за собой дверь и отправился в гостиную.

Там было пусто. Стоял только слабый, почти неуловимый запах духов Беатрис. Значит, вышла она отсюда не больше минуты-двух назад.

Когда раздался внезапный треск очередей, он не задумываясь повалился на пол, откатился к дивану, замер, пытаясь определить, откуда стреляли.

Стреляли на улице.

Петарды. Он увидел взмывшие в небо за окном зелёные, жёлтые, красные огоньки.

– Чёртовы придурки, – донёсся из коридора недовольный голос Маклахена. – Они всё-таки взялись за эту забаву! Забыл я отобрать у дурака хлопушки. Проклятая баба, сбила с панталыку!

Он толкнул дверь и уставился на Деллахи, который как раз начал подниматься с пола. С тех пор как потерял ногу, делать это быстро так и не научился.

– А ты чего это тут валяешься? – вопросил Маклахен.

– М-мэ-э-мышь, – не нашёлся, что ответить Деллахи.

– Какая ещё ммэмышь?

– П-пэ-э-пробежала.

Маклахен посмотрел на него, по сторонам.

– У-у-у, – промычал он. – Ну-ну…

– Н-надо п-пэ-э-лыть на большую з-землю, – сказал Деллахи, садясь на диван.

– На кой чёрт? – Маклахен подошёл к столу, дёрнул стул, уселся.

– П-продукты. П-пойдёшь с-сэ-э-со мной?

– Я что, дурак совсем? – поднял брови хозяин. – Какие там продукты? После бомбёжки. Нет уж, я и здесь подохну ничуть не хуже, чем там. А ты – иди, если хочешь. Жрать совсем не остаётся, так что один рот со счетов долой – будет очень здорово.

– У т-тебя м-мэ-э-моторка, я видел. А б-бензин?

– Ради такого дела найдётся, – кивнул Маклахен.

– Л-лодка на х-ходу?

– У Маклахена всегда всё на ходу.

– Где Джайя?

– Это кто? – в лице хозяина ничего не изменилось. Ни один мускул не дрогнул, не осёкся голос, не забегали глаза.

– Г-гэ-эде она?

– Это черномазая, что ли?.. А я почём знаю. Я за ней по пятам не ходил. Но думаю, утопилась она.

Деллахи посмотрел в деревянно-безразличные глаза хозяина, покачал головой.

– С чего бы это? – спросил.

– Да вы тут все пришибленные. Не удивлюсь, если завтра и ты вздёрнешься.

– Угу. Ладно.

– Угу.

– П-пойдём, посмотрим.