Пепельные цветы

Его охватила ярость. Потому что не она его сюда привела, не эта черномазая дрянь. Он сам пришёл! И убьёт он её не потому, что она так хочет. Маклахен тебе не орудие, дрянь! – не верёвка, не яд и не море вот это мёртвое. Маклахен – судья твой и палач. И ты будешь трястись и биться и молить его, чтобы не убивал тебя, вошь цыганская!

– Не-ет! – выдавил он, наклоняясь, быстро выплёвывая слова ей в грязное от пепла ухо. – Нет, чернозадая! Ты жить хочешь. Все хотят. И ты хочешь. У тебя внутри сейчас рвётся всё от страха. Я ж чую. Чую, как дрожишь ты.

Она отстранилась, повернула к нему лицо. Улыбнулась, потом рассмеялась – тихо, насмешливо, презрительно.

– От холода дрожу, – сказала. – Давай уже, убей меня. Хоть согреюсь.

– Врёшь падаль, – оскалился он, силясь тоже насмешливо улыбнуться. Но ничего не получалось – рот перекосился в бессильной злобе и ненависти. – Врёшь. Все вы врёте. Твари вы бесполезные. Все. Я и этих кончу, ты что думаешь. Удавлю всех потихоньку. Я, может, тебя и не стану убивать сейчас. Напоследок оставлю, чтобы увидела ты, как они все передохнут.

Она покачала головой.

– Нет, мой золотой, не получится так. Их судьбы не в твоих руках.

– Х-ха!.. Ну-ну… Ладно, уговорила. Сдохнешь сейчас. В аду с ними встретишься, они тебе расскажут, как Пирс Маклахен их пресёк.

– Не получится так, – покачала она головой. – Я тебя за собой уведу, не думай. Я приду за тобой потом. С верёвкой.

– С верёвкой? – он ощерился, ударил её в лицо.

Она не охнула, не поморщилась, а только молча смотрела ему в глаза. Из носа её стекла на губу тонкая струйка крови.

Тогда он схватил её за горло.

– Ну?! – крикнул ей в лицо. – Ну, что? Согреешься, говоришь, да?! Согреешься, тварь?! Ну, давай, давай!

Он скрипел зубами так, будто хотел стереть их в порошок, и тряс Джайю за шею, которая, казалось, вот-вот сломается. Цыганка не пыталась ни сопротивляться, ни освободиться, ни закричать. Только молча смотрела в глаза.

А он сдавливал, сдавливал её горло, изо всех сил, и всё удивлялся, что стал так слаб. Или эта черномазая так живуча… Сдавливал, пока, наконец, эти чёрные глаза не погасли…

Долго стоял над мёртвым телом, трясясь от озноба и ярости, задыхаясь от пепла, забившего горло.

Потом оттащил тело Джайи подальше от причала, туда, где берег нависал над морем пологим карнизом. Сходил к сараю. Кое-как прикатил оттуда каменный жернов, доставшийся ещё от деда…

Долго смотрел на круги, расходившиеся по мёртвой воде.

Кивнул:

– Ну и ладно, стало быть.

И пошёл в дом…

– А что ты думала, тварь? – прошептал Пирс Маклахен, выплывая из омута воспоминания. – Ведь это ты отравила Меган, как пить дать. А с чего бы ещё ей вот так взять да помереть, а? Отомстила мне, да? За весь ваш поганый род отомстила! Вот и корми рыб теперь.

Хотя, какие к чёрту рыбы…

Пойти, что ли, посмотреть, как там Моуи, коровка моя ненаглядная?..

Подожди, подожди, что ж это я… Какая коровка-то!.. Плохой ты стал совсем, Пирс Маклахен. Совсем плохой…

В гостиную ворвался улыбающийся дурак. При виде Маклахена сразу сник, замер нерешительно, улыбка на губах растаяла. Он медленным шагом, вдоль стены направился к выходу.

– Эй, какого чёрта? – окликнул его Маклахен.

– Что? – застыл на месте придурок.

– Какого чёрта ты носишься туда-сюда с идиотской улыбкой на морде? Тебе нечем больше заняться? Бездельники чёртовы!

– Я… Мы… – залопотал этот слизняк. – Мы идём пускать фейерверки.

– Чего-о? – у Маклахена глаза полезли на лоб.

Идиоты! Они вообще ума лишились. Не сегодня завтра подохнут, и они идут "пускать фейерверки". Идиоты.

– Какие к дьяволу фейерверки? Ты совсем спятил?

– Честное слово! – этот шут гороховый протянул Маклахену какой-то свёрток. – Вот, видите? Это петарды.

– Пе… Петарды?! Да ты что, болван, решил мне отель спалить?!

– Нет, что вы, господин Маклахен, конечно нет! – задрожал этот идиот. – Я… Мы аккуратно. Петарды будет пускать Липси. Или даже Деллахи – он же солдат, умеет обращаться с такими вещами… Хотя, нет, я совсем сбился – Деллахи же с нами нет. Ну, тогда – Липси, да. Я думаю, он прекрасно умеет запускать петарды. Наверняка. Он вообще довольно…

– Заткни фонтан! – рявкнул Маклахен. – Я не собираюсь слушать твои бредни! Ещё чего не хватало – петарды! А ну-ка, давай их сюда.

– Но… У меня день рождения… – дурак нерешительно топтался на месте, пряча свёрток за спину. – Скоро. День рождения скоро. И мы хотели…

– А ну, быстро мне сюда эту дрянь, болван! – крикнул Маклахен, поднимаясь.

– Позвольте, я позову Беатрис? – плачущим голосом протянул Ллойд. – Или Липси. Они вам лучше объяснят, что…

– Ты что, сморчок, не понимаешь меня?! Мне взять кочергу, идиот?

– Не кричите на меня, пожалуйста, – затянул знакомую песню этот слизняк.

– Я не только кричать буду, – прошипел Маклахен. – Я тебе ещё и зуб выбью, щенок. Чёртов артиллерист!

– Не надо!

– Надо! – Маклахен пошёл к нему, качая головой, как отец, который намерен выпороть непослушного мальчишку. – Чтобы ты знал наперёд, как не слушаться хозяина отеля.

– Я буду, буду слушаться! – запричитал слизняк, прижимаясь к стене и бледнея. – Только не бейте меня! Я боюсь боли, очень боюсь боли!

– Как вы все мне обрыдли! – простонал Маклахен, подойдя и остановившись напротив, заглядывая в эти белесые от ужаса глазёнки, впитывая его страх. – Насекомые! Мелкие, гнусные насекомые! Вши! Вам бы только жрать, жрать, жрать…

Дурак трясся, как в лихорадке. Он был так бледен, что Маклахену показалось даже, что этот недоумок грохнется сейчас в обморок. Или обделается напоследок от страха и подохнет.

– Я не хочу есть! – причитал он. – Не буду больше есть! Не кричите. Пожалуйста.

– Не указывай мне, насекомое! – напирал хозяин. – Ничего, ничего… Скоро вы все передохните.