– Держитесь, – скоро всё закончится.
– Подходят наши?! – радостно встрепенулась Абакумова, – Вы что-то знаете?
– Красная Армия спешит нам на выручку, – проклиная Гаврилова за такое неуклюжее желание успокоить женщину, встреваю я, – больше, увы, сказать пока не можем.
– Идите к раненым, – нашёлся, наконец, майор.
– Да, конечно… – засуетилась военфельдшер, прижимая к груди фляги с водой.
Незаметно подталкивая Гаврилова к выходу, киваю на прощание этой замечательной женщине.
– Михалыч, ты что плетёшь? – свистящим шёпотом возмущаюсь я, как только мы оказываемся в коридоре, – Кто тебя за язык тянет?
– Да ты и сам хорош! Красная Армия спешит на выручку! – передразнивает меня майор.
– А что я должен был сказать? Что послезавтра половину из нас похоронит под обломками, а остальных возьмут в плен?
– Ну, не знаю…
– Иногда, лучше жевать, чем говорить, – вспоминаю рекламу из будущего.
– В каком смысле?
– В прямом! Лишнего не болтай!
– Ладно, признаюсь, – погорячился. Доволен?
– Закрыли тему. Куда дальше?
– Пошли теперь к женщинам, – вперёд, по коридору.
Честно говоря, я думал, что ничего более тягостного, чем стоны и крики раненых, уже не увижу. Увидел.
В каземате, где располагались женщины и дети, на полу стояла одинокая лампа. Света она давала немного, но разглядеть находящихся здесь людей позволяла. Шинели, гимнастёрки, одеяла, – видимо, бойцы стащили сюда почти всё, чтобы хоть как-то защитить от подземной сырости обитателей этих отсеков. Везде, куда падал взгляд, лежали и сидели женщины, прижимая к себе детей. Многие спали, остальные с немым ожиданием смотрели на нас. Меня поразила царящая здесь тишина: ни плача, ни криков. Даже малыши, – и те молчали. К нам, баюкая на руках грудничка, подошла совсем молодая девушка:
– Вот, товарищ командир, Олечка моя, – всё есть просила, кричала, а теперь не просит. Видать, от голода сознание потеряла.
Взглянув на застывшее личико её ребёнка, я с ужасом понял, что дочь этой женщины мертва.
– Ничего, солнышко, вот прогоним немца, покушаем, и опять у мамы молочко появится. Подожди ещё чуть-чуть, ладно? Ненаглядная моя, кровиночка, потерпи… – прижимая свёрток к себе, ласково продолжала ворковать девушка.
В накинутой на плечи шинели, к ней подошла пожилая женщина, поправляя выбившуюся из-под косынки седую прядь волос. Приобняв девушку за плечи, она тихо сказала:
– Лидочка, – она умерла, голубушка, – не мучай себя, положи ребёнка.
– Ну что Вы, Клавдия Ивановна, такое говорите? Олечка просто уснула и скоро проснётся.
– И так, – со вчерашнего вечера, – горестно произнесла женщина, обращаясь к Гаврилову.
Я посмотрел на майора, – его лицо окаменело, он невидящим взглядом смотрел в пустоту.
– Мама, а мы тоже умрём? – вдруг раздался детский голос из темноты.
– Ну что ты, сынок, – конечно, нет! – поспешила успокоить своего ребёнка мать, – Скоро вернётся наш папа и освободит нас.
– А Вася у тёти Нади лежит весь холодный и больше не встаёт, – он что, – заболел?
– Вася? Не знаю… Наверное…
– Дяденька командир, а где мой папа? – ко мне подошла маленькая, лет пяти, девочка.
Я, честно говоря, растерялся и даже не сразу сообразил что ответить. Она, тем не менее, доверчиво глядя на меня, продолжала:
– Мама говорит, что он сражается здесь. Тогда почему он не приходит к нам? Он, что ли, занят?
– А как у твоего папы фамилия? – наконец, нашёлся я.
– Лейтенант Яковлев.
Опустившись на корточки, ответил серьёзному маленькому человечку:
– Ты знаешь, я здесь боец новый, – только сегодня ночью пришёл. Поэтому, извини, но папу твоего пока не встречал. Думаю, он действительно занят, раз не приходит. Но ты не беспокойся, – когда встречу твоего отца, – обязательно передам, чтобы зашёл. Договорились?
– Хорошо. А ты не забудешь?
– Ну что ты! Обещаю!
– И не дашь немцам нас убить? Мама говорит, что они хотят, чтобы мы умерли.
– Нет! Больше никто из вас не умрёт! – вставая, горячо заверил я девочку.
Гаврилов, наконец, вспомнил зачем мы здесь:
– Товарищи женщины! Командование считает, что далее вам здесь находиться нельзя. Мы… Мы, к сожалению, не в силах обеспечить вам защиту… Поэтому, утром вы покинете форт.
Новость потрясла обитателей каземата: женщины зашумели, сразу заплакали дети.
– Да как же мы вас оставим? – всплеснула руками Клавдия Ивановна, – В плен, значица, сдаваться? Вы – здесь, а нам, – к германцу идти?
– А кто за ранеными будет ухаживать? Да как мы мужей бросим? Немцы нас расстреляют! – понеслись выкрики со всех сторон.
– Тихо! – рявкнул Гаврилов, – Прекратить базар!
Шум не сразу, но стих.
– Разрешаю остаться только тем, кто состоит на службе и имеет воинские звания! Остальные уйдут. Это приказ и он не обсуждается! – повысил голос майор, пресекая возникший было снова ропот, – Ваша главная задача, – спасти детей. Здесь, в форту, их ждёт неминуемая гибель. Да и нам будет легче сражаться, зная, что вы в безопасности. Сейчас, – пять утра. На сборы и прощание, – даю два часа. В семь, – выход. Готовьтесь.
Женщины снова загомонили, окружив нас с Гавриловым. Майор ещё раз объяснил, что их с детьми выход, – дело решённое. Кому уходить и кому оставаться, – решит ответственный за эвакуацию, который вскоре сюда прибудет. С огромным трудом вырвавшись из гудящего, как улей, каземата, мы направились к штабу.