Падение в небеса, или «Все будет хорошо!»

– О чем?

– Дурочку из себя не строй. Заявление писать будешь?

– Какое?

– Такое. О том, что он пытался тебя ограбить в лесу. Забыл?

– Я что-то не очень вас понимаю. Кто, пытался меня ограбить?

– Иван. Ты, что совсем идиот, что ли? В общем, давай так, – доверительно склонился капитан к парню, – Ты мне сейчас быстренько пишешь заявление о том, что он пытался тебя, там, в лесу, ограбить и беги со своим малышом на электричку. Если нет, то я оформляю на тебя дело за покушение на убийство, и, ты, отправляешься ночевать в камеру. Как тебе такая перспективка? Давай, соображай быстрее. Поезд тебя ждать не будет. Ну, что? Будешь писать заявление?

– А нельзя сделать так, чтобы ни у кого, ни к кому не было бы никаких претензий, – одарил торговец блюстителя порядка обаятельной своей улыбкой, – Лично у меня к нему нет никаких претензий.

– Нельзя. Или, ты, пишешь или пишу я. Понял? Время пошло. У тебя три минуты на размышление. Вот бумага, вот ручка. А пока, ты, думаешь, я буду составлять протокол задержания. Посмотрим, кто из нас первым закончит свою писанину. Если ты, протокол твой. Если я – то можешь засунуть себе свое заявление… ну, ты, знаешь куда. Так что, давай. Думай, – заключил участковый и достал из своей кожаной папки второй листок, отпечатанный типографским способом и озаглавленный весьма страшно «Протокол предварительного задержания».

– Погодите писать, – остановил его Николай, – Не надо. Давайте все-таки договоримся. Разве мы не можем с вами договориться? Мы же разумные люди. Так ведь? Значит, мы всегда можем с вами договориться. Там же, в лесу, ничего невозможно было понять. Что, вы, могли видеть? Только то, как я сидел на нём сверху. И всё. Это же ничего не значит.

– Не будем мы ни о чем договариваться. Я тебе всё сказал. Дальше, решай сам. «На договариваться», у меня времени нет. Мне через пять минут нужно ехать. С тобой или без тебя. Понял? – капитан вынул из своей папки вторую авторучку, – Будешь писать?

– А если этот на меня потом заяву накатает? Что я его того? Избивал? Тогда что? – поделился своими опасениями торговец.

– Не накатает. Не бойся. А накатает, так, кто ему поверит? Ему всё одно – крышка. Видал, какой ворюга оказался. С ним кончено. Он спалился, – с глубоким сожалением молвил Михалыч и, не обращая больше внимания на собеседника, стал медленно выводить на длинных черных строчках большие, круглые буквы, – Ну, что завис? – глянул буравчиками черных глаз на нерешительного Николая, – Пиши, давай.

«Вот, блин, попал, – пронеслось у того в мозгу, – Этот точно засадит меня за решетку. На ровном месте. Можно сказать, ни за что. И что делать? Надо же что-то делать. Надо же как-то его остановить. Наехал на меня, как бульдозер. Заяву пиши. А что я ему напишу? Одна лажа кругом. Что писать? Но надо же что-то писать. Писать, или не писать? Если не писать, то… он точно меня засадит. Во, как застрочил. А мне что писать? То чего не было или то, что могло быть? Да, кто я ему такой! Да, пошёл он к чертовой матери, чтобы из-за него так париться. Я из-за него все кроссовки в дерьме вымазал. Они сколько денег стоят? Ты их ещё достань, побегай! Теперь босиком по земле шлепаю. В белых носках. Как дурак. Да, за одно это, его на месте убить надо. Что это, если не грабеж, спрашивается? Конечно – грабеж. Ещё какой грабеж! Такая подстава! Знал же, что я кроссовки после этого выброшу. Вот меня и подставил. И что мне его выгораживать? Да, пошёл он к чёртовой матери!»

На этой мысли рука Николая быстро застрочила по белому листу бумаги ровными строчками, как из пишущей машинки. Он заявил, что некий, случайный прохожий, назвавшийся Иваном, предложил показать ему логово живого динозавра. Он согласился. Они прошли в лес. Там Иван показал на пещеру и предложил зайти в неё. Он зашёл, а Иван остался снаружи. В пещере оказалось очень грязно. Но Иван об этом не предупредил. Поэтому он сильно измазал свои дорогие, импортные кроссовки, которые пришлось тут же выбросить. На это Иван и рассчитывал. Таким образом, он его ограбил.

– Всё. На, – протянул листок милиционеру.

Тот взял, пробежал глазами короткие строчки и, вернув заявление обратно автору, произнес:

– Пиши, ниже, – ткнул пальцем в конец текста, – Кроме того, когда я вышел из пещеры Иван наставил на меня ружье и потребовал отдать ему деньги, – Написал?

Николай дополнил. Капитан прочитал и остался довольным написанным.

– Так. Дальше пиши, – снова вернул листок заявителю, – Поэтому я отнял у него ружье. В процессе борьбы произошло два выстрела. Я повалил Ивана на землю. В этот момент появились сотрудники милиции, которые его задержали. Всё? Написал? Так, – снова проверил, – Далее: на основании изложенного прошу возбудить уголовное дело и привлечь виновного к уголовной ответственности за разбой. Написал? Хорошо. Ставь число и подпись, – парень послушно расписался, – Всё, – забрал заявление и спрятал в свою кожаную папку, – Ну, вот и молодец. Давно бы так. Теперь быстренько составим объяснение, и будешь свободен, как сопля в полете. Паспорт сюда давай.

* * *

Формальности много времени у опытного милиционера не заняли, и, спустя минут десять, забрав из кладовки свои полосатые сумки, незадачливые торговцы уже спешили к железнодорожной станции, пытаясь нагнать упущенное время.

Шли быстро и молча, почти бежали. Николай, то и дело, ругался, наступая разутой нагой в холодную слякоть, или напарываясь на острый, торчащий из земли камень. Несмотря на то, что сумки стали существенно легче своего первоначального веса, они неимоверно давили на плечи и всё время цеплялись за какие-нибудь ветки, словно нарочно мешая быстрому продвижению к спасительной электричке. Однако, успели. Только-только вскочили в вагон сквозь закрывающиеся двери.

– Ничего себе съездили, – оценил черную грязь на своих носках Николай, поудобнее устраиваясь на скамейке среди тучных пассажиров, обосновавшихся в этом купе.

– Поучительная прогулка, – согласился с ним Дмитрий Кириллович, скромно пристроившийся напротив.

– Из-за какого-то урода вляпались в такое дерьмо. Всё. Хватит, – парень стянул с себя грязный промокший насквозь носок, – Хватит заниматься ерундой, – начал выкручивать из него воду прямо на пол, не стесняясь присутствующих, – Правильно, ты, тогда сказал, пора браться за ум и выходить на серьезный уровень. Пока шли, я всё решил, – расправил носок и снова натянул его на ногу, – Займемся строительством.

– Чем?

– Стройкой, – тряхнул он своими кудрями, – Это же позитивно, – занялся вторым носком, – Это прибыльно, – снял его и начал выкручивать, – Наберём бригаду. Начнём брать подряды. Ты, видел, сколько у нас молдаван без дела шатается? – расправил носок, брезгливо на него посмотрел, но одел на ногу, – Я это ещё там, в гроте, сообразил, – добавил, поморщившись, – Как можно всё это устроить, – посмотрел, куда можно поставить ноги, но ничего кроме большой, грязной лужи, набежавшей с носков, возле себя не обнаружил, – Чёрт, – оценил отсутствие чистого, сухого пространства, – Тут всё дело в цене, – критично обозрел сдержанно сидящих возле него пассажиров, – Пойдем отсюда, – поднялся с места, осторожно переступил лужу, взял поставленные в проход сумки, – Пойдем, вон, туда, – кивнул головой в другой конец вагона, заметив там свободное место, – Главное первоначально получить хорошую цену, – обернулся к своему маленькому напарнику, вставшему вслед за ним, – Если закрепим цену контрактом, то дальше уже дело техники.

– Слушай, Коля, а, ты, не хочешь сначала обсудить это с профессионалами? – поинтересовался его спутник, следуя за ним по проходу.

– А я, по-твоему, кто? – обернулся он на колкую, как ему показалось, реплику, – Думаешь, я мало, что тут понимаю? Ошибаешься. Я уже всё продумал. Как приедем, скинем это барахло, – качнул полосатыми сумками, – И начнём набирать команду. Ты, толковый договор сможешь составить?

– Я? – в удивлении остановился Дмитрий Кириллович.

– А то кто? Юриста нанимать будем? – одарил его сиятельной улыбкой напарник, устраиваясь на новом месте, где действительно оказалось больше свободного пространства в виду отсутствия у попутчиков излишнего багажа и телесной массы, – Что тут такого? Найди где-нибудь нормальный шаблон и составь, пока я буду команду собирать, – бесцеремонно приткнул сумки под окно вагона, поставив одну на другую, – Ты же сможешь. Это же, как раз по тебе. Ты, главное, пойми, что это совершенно другое дело. Это тебе не спекуляция мелким товаром. Это уже оборот. Перспектива. Масштаб. Хватит фигней заниматься. Хватит по мелочам размениваться. Брать дело, так стоящее. Всё, решено. Завтра же начну действовать. Работы предстоит много.

– Знаешь, Коля, мне почему-то так кажется, что, ты, там, в пещере, башкой стукнулся, – сдержанно заключил маленький человечек.

– Что, так, похоже? – удивился его рослый товарищ.

– Похоже, – сочувственно вздохнул малыш.

– Точно. Не думал, что, ты, об этом так быстро догадаешься. Неужели заметно?

– И очки надевать не надо.

– Ладно. Так и быть. Скажу. Но только тебе, – Николай подозрительно покосился на пассажиров, сидевших с ними вплотную, – Только, смотри, никому, – предупредил друга, сидящего напротив, доверительно склонился к нему и перешёл почти на шепот, – Там, в пещере со мной кое-что было. Ты, это правильно заметил: я не просто так решил бросить торговлю. Тут, знаешь ли, и объяснить это толком довольно сложно…, – задумался на минуту, словно подбирая нужные по выразительности слова, – В общем, я как вошёл туда, так сразу, как бы на поле оказался. В общем, на лугу. На зеленой траве. Стою, а прямо на меня девушка идёт. Тебе не передать какая. Я таких в жизни не видел. Обалденная в общем. Красавица. Подходит ко мне, прямо так, смело, обхватывает руками за шею и говорит, прямо в глаза: «Здравствуй, Коленька». Представляешь? «Как давно, – говорит, – Я тебя здесь ждала». Я офигел просто. Сказать ничего не смею. А она берет меня… в общем… в оборот, и мы с ней прямо там, понимаешь… того…

– Что переспали? – усмехнулся маленький собеседник.

– Ну, типа, этого… Офигенно было! Я такого… никогда не имел. Это было просто что-то… Тебе не передать… А потом, когда всё закончилось, она встаёт, берет меня за руку и говорит: «Пойдём». И тут мы с ней оказываемся на крыше высоченного небоскреба. «Посмотри, – говорит, – Как красиво. Узнаёшь город?» Я только головой мотнул. Типа: не узнаю. Слова вымолвить не смею. Дыхание перехватило. «Как же, ты, не узнаешь его? – рассмеялась она, – Вон, посмотри, здание университета на Воробьевых горах виднеется. Там Кремль. Это же Москва». И, правда, гляжу – Москва. Река синей лентой вьётся. Домишки маленькие вдоль улочек выстроились. Машинки, снуют, как игрушечные. Только дом этот, на крыше которого мы стоим, удивительный, не реальный какой-то. Я просто обалдел. «Нет в Москве дома такого», – говорю. «Конечно, нет, – смеется она, – Ты, же его построишь. Построишь, Коленька? Сможешь?» «Смогу», – отвечаю, а сам про себя думаю: «Какое, нафиг, смогу. Я же нифга в этот не шарю». А она, словно, услышав мои мысли, говорит мне: «Не бойся, Коленька. Ничего не бойся. Я помогу тебе. Всё сможешь сделать. И дом этот построить и много других ещё лучше этого». «Да, кто же, ты?» – наконец, спрашиваю. «Мечта твоя, – отвечает она, – Мы с тобой теперь всегда будем вместе. Ты, избран мною. Ты теперь мой. Навеки. Согласен?» «Согласен» – отвечаю ей. «Будешь со мной, – говорит она, – Всё у тебя будет. Всё тебе дам. Только слушай меня и делай, как я говорю. Понял меня?». «Понял, – киваю я головой, – Как звать мне тебя?» – спрашиваю. «Зови меня Марой. Я теперь ступай, – легонько толкает меня к самому краю, – Воспари над городом. Расправь свои крылья, орёл мой. Лети и помни: ничего не бойся». Как завороженный шагнул я вперёд и оказался снова в пещере. Во, как! Вот, как тебя, её перед собой видел.

– Вечно тебе бабы мерещатся, – категорично определил Дмитрий Кириллович.

– Дурак, ты, – обиделся Николай, но продолжил, – Я такую никогда в жизни не видел. Даже после дури. Помнишь, мы тогда пробовали? Реально. Знаешь, насколько реально? Вот, как тебя сейчас вижу. Так, что… это не глюк. Далеко не глюк.

– Ну, да, – скептично усмехнулся товарищ.

– Вот после этого я и понял, чем нужно заняться, – вернулся в исходное положение собеседник, – У меня прямо в голове всё прояснилось. Дома надо такие строить. Как она мне сказала. Всё у нас тогда хорошо. Нет, – предупредил реплику, готовую сорваться с уст коротышки, – Даже не думай меня отговаривать. Это решено. Как сказал, так и будет.

Глава 2. Восхождение в бездну

Иван Иванович очень любил стричься. Но волосы его росли не так быстро, чтобы он мог получать это удовольствие каждый день, или даже раз в неделю или хотя бы раз в месяц. Волосы его росли так, что ему удавалось повторить эту приятнейшую для него процедуру только через полтора – два месяца. Ему чрезвычайно нравилось, когда теплые пальчики парикмахерши, а это должна быть непременно молоденькая девушка, касались его пролысоватой головы и шустро бегали по ней, цепляя прядки реденьких волосёнок, легонько их вытягивали, подцепляя расческой, и подрезали острыми ножницами. В эти моменты он зажмуривал глазки, и ему представлялось невесть что, но чаще всего что-нибудь эдакое озорное и, конечно же, в отношении этой молоденькой парикмахерши. То будто бы он чрезвычайно понравился ей, настолько, что она, наконец, не смогла больше сдерживать нарастающую внутри страсть, пригласила его к себе домой на чашечку кофе, где после легкого ужина набросилась на него, как дикая кошка, и овладела им раз десять подряд, не меньше. То будто бы он, наоборот, вдруг, произнёс такое, что она сразу же согласилась посетить его скромное жилище, в то время, конечно, когда супруга находилась на даче. И вот он уже балует её всевозможными удовольствиями, купает в джакузи, угощает ликёром и вообще приятно проводит время, исполняя все её маленькие прихоти. Ведь он мужественный и сильный, как Аполлон, а она страстная и ненасытная. Но, настает утро, пора расставаться. Она плачет, не желая покидать его, а он поглаживает её по головке, целует и отеческим тоном, полным мудрости и благородства говорит: «Ничего, скоро снова увидимся. Возможно, сегодня же, вечером». Она успокаивается и уходит, полная желания моментально вернуться по первому его зову.

На самом деле, Иван Иванович никогда даже не пытался заговорить с мастером во время сеанса. Он просто сидел и, молча, воспринимал приятную для него процедуру. Как кот, которого слегка почесывают за ушком. И пока он вот так представлял себе что-нибудь эдакое, стрижка неожиданно заканчивалась, по причине отсутствия чего-либо ещё, что можно было бы как-то подцепить и подрезать. Тогда он вставал с кресла, сухо благодарил, и с видом, выражающим явное недовольство, расплачивался точно по счету. После чего уходил отращивать волосы с тем, чтобы вернуться.

Два месяца пробегали незаметно. День за днем, как один день: работа, дом, телевизор, магазин, ужин, завтрак, работа, дом, сон. И всё. Ничего примечательного. Можно даже не задумываться, что делать завтра. Заранее известно. Встал, умылся, поел, оделся, поехал на работу. Вечером вернулся, разделся, умылся, поел, посмотрел телевизор, лег спать. И только когда волосы немного подрастали, в душе возникало легкое волнение от предстоящей встречи с той, что шаловливыми, смелыми пальчиками пробегала по его голове, отрезая от неё маленькие клочочки.

Никто из обширного окружения Ивана Ивановича даже не догадывался о том, что в этом успешном и уважаемом человеке живет такая маленькая, неказистенькая страстишка. Настолько ничтожная и смешная, что о ней даже стыдно кому-нибудь рассказывать. Хотя, казалось бы, что может быть проще? Иван Иванович обладал достаточно большим капиталом для того, чтобы иметь возможность в любой момент пригласить молоденькую девицу в свой кабинет, поставить её позади себя и заказать ей на весь день почесывание головы. Так нет. Не приглашал. Не смел. Стыдился. Боялся признаться даже себе самому в такой пустяковой слабости. Предпочитал пережидать эти два месяца, пока не отрастут волосы достаточной длины, дающие пристойный повод для получения такого маленького удовольствия.

А тем временем, пока росли волосенки, вокруг его головы кипели поистине нешуточные страсти, куда масштабнее какой-то там косметической процедуры. Дело в том, что Иван Иванович, вот уже двадцать лет, возглавлял один из крупнейший строительных трестов Санкт-Петербурга. И даже почти на половину являлся его собственником. Так уж случилось, что он занялся этим делом еще до пресловутой «Перестройки». Сначала стал директором государственного предприятия, затем успешно поучаствовал в его приватизации, да так и остался на своем месте, продолжая заниматься тем, что лучше всего умел делать – строить типовые панельные дома для жителей города.

Иван Иванович считал себя человеком достаточно солидным и порядочным. Он не являлся приверженцем какой-либо религии, ибо вырос и получил воспитание в атеистическом духе в эпоху развитого социализма, однако определенные представления о морали и нравственности, почерпнутые из «Кодекса строителя коммунизма», помнил и пытался в меру сил и возможностей их придерживаться, почитая за общечеловеческие, непреходящие ценности. Поэтому он не позволял себе никаких непристойных глупостей, предпочитая хранить физическую верность своей жене Екатерине Павловне и, тем самым, правильно воспитывать единственную дочь, переживавшую бурный период девичьего становления в окружении грехов и соблазнов, хлынувших на Россию из развращенной Европы. Правда только этим обстоятельством и ограничивалось его воспитание. На большее у него не хватало ни времени, ни сил, ни большого желания. Остальным, как говориться, занималась жена. Потому как это её женское дело заниматься детьми. Его же, мужское, работать и приносить пользу обществу. Иначе говоря, дома строить, деньги зарабатывать и в семью давать, сколько надо.