Падение в небеса, или «Все будет хорошо!»

– Возьми и забери. Ты же можешь? – с мольбой в глазах посмотрела на него дочь.

– Он достаточно взрослый человек, чтобы понимать, что делать. И потом… это же работа. Это же ради вашего будущего. Вспомни, как нам было трудно пока я не… Впрочем, ты, этого помнить не можешь. Ты тогда была очень маленькой. Мужчина должен уметь обеспечить свою семью, – Иван Иванович чувствовал себя крайне неудобно. И не потому, что дочь неожиданно примчалась к нему на работу в расстроенных чувствах, а от того, что случилось это в присутствии совершенно постороннего человека, да ещё в такое неподходящее для семейных разборок время. Не могла вечера подождать? Он вообще не любил смешивать работу с семейными проблемами и всячески старался избегать подобных ситуаций. И вот не получилось. Вырвалось. Полетело. Теперь начнут обсуждать на всех перекрестках, обсасывать, смаковать, ставить оценки. Трепать его доброе имя. Скверно. Очень скверно получилось. И не то скверно, что у дочери никак не могут сложиться отношения с её молодым человеком. А то, что его маленькие семейные тайны стали вдруг достоянием широкой общественности. Да ещё этого парня, неизвестно откуда, вдруг, взявшегося. Хотя, может он ничего и не понял. Это же совершенно его не касается. Может не стоит вообще обращать на него внимание?

– Ладно. Всё образуется. У нас с твоей мамой тоже не сразу всё сложилось. Но, как видишь, ничего, живём. И у тебя сложится. Надо только немного потерпеть. Я с ним поговорю. Понимаешь, сейчас время такое. Все бизнесом занялись. Стараются денег заработать. Это же хорошо, когда в доме достаток. Он человек энергичный, занятой. Пять киосков – это не шутка. Времени на них надо много. Он ещё два собирается поставить. Возле рынка. А как работать? Ни на кого же нельзя положиться. Кругом мошенники и воры. И мне надо работать. Люди ждут. Давай. Потом поговорим. Уладим всё. Успокойся, – утешал он, прекрасно понимая, что не всё так просто, как кажется, но искренне надеясь, что всё само собой как-нибудь сложится, или мать, как обычно, устроит. Устроила же она это знакомство. Стало быть, ей и разруливать теперь образовавшуюся ситуацию. В конце концов, не он сосватал дочери этого человека, а она. Пригласила общих знакомых, что называется «на чай», людей приличных и состоятельных, свела в перспективную, по её мнению, партию, вот теперь пусть и разбирается.

– Но ведь это же не нормально, – не успокаивалась никак девушка, – На уме одни деньги. Только деньги. Ничего кроме денег. Все разговоры о них. Все интересы вокруг них. Так же с ума сойти можно.

– Так ведь это и есть работа. Я тоже всю жизнь работаю. У мужчины должно быть своё дело. Я строю, он торгует. Раньше у нас в стране план был. Так мы всё время о плане говорили. А теперь плана нет. Теперь вместо него деньги. Теперь это такой новый показатель работы, понимаешь? Вот и всё. У кого денег много, тот и успешен. Тот, так сказать, выбился в лидеры.

– Нет. Ты, не понимаешь. Это не показатель. Это мировоззрение. Это тупик. Один большой, тёмный тупик. Он же, как ненормальный.

– Да нет. Это период у него такой. Становления. Организации и становления дела. Естественно оно отнимает много времени и сил. Вот как только всё сложится, наладится, так он сразу же станет другим. Вот увидишь. Дай, ты, ему возможность наладить всё. Не дергай. Это же серьезное дело. Ладно. Давай. Иди. Успокойся.

Сбросив внутреннее напряжение, девушка, и правда, немного успокоилась, выпила чай и покинула отцовский кабинет, унося с собой слабую надежду на возможные перемены.

* * *

Молодой человек вскоре вернулся и снова занял оставленное ненадолго место возле рабочего стола Ивана Ивановича. С видом многозначительным и серьезным он заявил:

– Не буду отвлекать много времени. Перейду сразу к делу. Я подумал и решил: я готов все риски принять на себя. Взять на себя, так сказать, всю ответственность.

– Какую ответственность? – удивленно взглянул на него директор треста.

– Полную. Материальную. За всех, – уточнил посетитель.

– Простите. Не понял. Что, вы, от меня хотите? – поставил вопрос ребром хозяин кабинета.

– Я хочу получить субподряд, – прямо ответил молодой человек.

– У вас есть строительная контора с лицензией?

– Пока нет. Но я надеюсь получить её в ближайшее время. И я очень надеюсь, что, вы, мне в этом поможете.

– Вы с ума сошли. Это невозможно.

– Почему?

– Потому. Я, вас, не знаю, – ответил Иван Иванович так же прямо и точно, как давно уже никому не отвечал.

– Но… я не прошу много. Дайте мне шанс. Вы, ничем не рискуете. Я даже не прошу денег. Заплатите мне потом, если устроит качество нашей работы. Мы согласны работать по самым минимальным расценкам.

Нахальство и самоуверенность молодого человека начинали переходить всякие границы. Иван Иванович даже слегка оторопел, что случалось с ним не так часто. Видимо, наслоилось болезненное состояние и недавняя неприятная беседа с дочерью. Но он быстро собрался с мыслями и спросил:

– Вы представляете себе, что такое строительство?

– Вполне.

– Нет. Вы не представляете себе, что такое строительство. Строительство – это не кирпич на кирпич за хороший магарыч. Строительство – это, прежде всего, сроки. Время. Понимаете меня? – Иван Иванович даже наклонился в сторону молодого человека, настолько сильно охватило его желание втолковать этому недотепе, куда он пытается влезть со своей самоуверенностью, – Время, – повторил он, – И только потом деньги. Не уложишься в отведенные сроки, потеряешь всё.

– Ну, я понимаю, – закивал головой собеседник, с видом преданного ученика, воспринимающего мудрость своего учителя.

– И что прикажете мне делать, если, вы, в отведенные, вам, сроки не уложитесь? Или напортачите? На переделку времени у меня не будет. Мне его никто не даст. Мне придется отвечать перед заказчиком. Мне, а не вам. С вас взятки гладки. Пришли, напортачили, ушли. Свищи вас потом, как ветер в поле. А я не уйду. Мне уходить некуда. Я останусь. Останусь отвечать перед всеми за все ваши косяки и недоделки. И не важно, заплатил я вам что-то или нет. Мне это все обойдется гораздо дороже.

– Ну, дайте нам для начала что-нибудь простое. Не такое ответственное. Например, канаву копать, – предложил молодой человек, вытянувшись на стуле, как по стойке смирно, готовый немедленно приступить к выполнению любого задания, – Я вас не подведу. Всё будет сделано на самом высоком уровне.

– Послушайте, молодой человек, зачем, вам это всё надо? – поинтересовался директор.

– Хочу заняться стройкой, – тут же ответил тот.

– Почему именно стройкой? Других занятий вам не нашлось? Вон, ставили бы киоски. Торговали. Чем плохо?

– Я торговал, но это не интересно. Тут нет позитива. Размаха, так сказать, для созидания. Всё примитивно и пошло. А я хочу созидать. Строить, – горячо выпалил соискатель фронта работ, – Надо же не просто так чем-то заниматься. Надо же заниматься тем, за что потом не будет стыдно в глаза людям смотреть.

– Вот как? Вы что действительно так думаете?

– Конечно. Только так. Я для себя решил твердо: стройка – это мое призвание.

– Что ж… я подумаю над вашим предложением, – несколько смягчился Иван Иванович, – Можете идти. До свиданья.

– Спасибо, – подскочили на месте будущий строитель, словно получил согласие на заключение контракта, – Вы ещё не всё знаете. Я собираюсь не просто работать. Я собираюсь строить быстро и дёшево. Я всё подсчитал. Я буду использовать ту самую иностранную рабочую силу. Это сейчас они иностранцы. Но раньше они все были нашими. Работать они умеют. Я говорю об украинцах, а не о молдаванах. Я специально наберу бригаду строителей. Это будет огромная экономия по фонду оплаты труда. Кроме того, им можно вообще платить просто наличными мимо кассы. Это ещё более выгодно. Никаких налогов. Никаких трудовых споров. Никаких контрактов. Это всё я полностью беру на себя. Вам достается только выполненный объем работ. Вот, – выпалил он и сел в ожидании бурных оваций.

Но оваций не последовало. Иван Иванович смерил его усталым взглядом утомленного удава и молвил:

– Такие выгодные предложения поступают мне три раза на дню. Я уже сказал вам, что я подумаю.

– Когда можно будет, вас, побеспокоить?

– На следующей неделе. После вторника. Нет. В четверг, после обеда. Позвоните секретарю. Она, вас, соединит.

– Надеюсь на успешное, долгосрочное сотрудничество, – протянул руку молодой человек, вставая, желая, видимо, скрепить, тем самым, достигнутую договоренность. Но рукопожатия не последовало. Директор треста явно до конца ещё не проникся масштабностью предложенного проекта и не бросился обнимать перспективного партнера. Выскакивать из-за стола и провожать его он тоже не собирался. Вместо этого он взял в руку оставленную на столе чашку и углубился в созерцание остывших остатков зеленого чая.

– Так, в четверг я, вам, обязательно позвоню, – втянул в себя посетитель протянутую конечность подобно потревоженной улитке и мягко заскользил к выходу.

– Да, да. Позвоните, – подтвердил Иван Иванович, хватая трубку спасительного телефона, требовательно зазвеневшего на столе. – Да? Кто? Ты? Почему ещё не начинал!?. Кто сказал?.. Я говорю, заливайте! Понял меня?.. Чтоб сегодня же всё было залито. Я с тебя спрашивать буду. Понял?.. Лично, – начал вразумлять кого-то в обычной своей деловой манере, совершенно не заметив, как гость покинул его кабинет.

«Это же надо, какой нахал, – подумал он, опуская трубку на место, – Чтобы я ещё помогал ему получить лицензию! Ну, и молодежь пошла…»

* * *

Лиза уже третий день болела. Не простудой и не иной понятной современной медицине болезнью. Её недуг находился в области иного плана, официальной науке неведомого, запретного, можно сказать, еретического, выходящего за рамки материалистического понимания Мира. Такой недуг хорошо иметь где-нибудь на Тибете или в Индии. Там им никого сильно не удивишь. Там мудрый, седой брахман или лама сразу определит причину, и успокоит страдальца добрым напутствием и молитвой. У нас же дела обстояли несколько иначе. Европейцы как-то не привыкли доверять внутренним ощущениям и больше полагаются на так называемые объективные показатели медицинских приборов, то есть на то, что можно получить в результате инструментального измерения. Иначе говоря, если что-то невозможно исследовать при помощи линейки и лупы, то этого в Мире не существует. Такой подход дает ряд преимуществ в работе с грубой материей и позволяет максимально приспособить её под свои нужны. Но он отстраняет человека от понимания сути происходящих явлений, превращая окружающую его Природу в черный ящик, наблюдение за которым составляет набор статистических данных с условно выведенными закономерностями.

Лизу терзали воспоминания. Не свои, не о той жизни, пусть не длинной, но реальной, проходящей на глазах родных, близких и друзей, а какие-то иные, чужие, наведенные ярким лучом из тёмных глубин подсознания прямо перед её внутренним взором. Они постоянно и неотступно следовали за ней, словно прорываясь сквозь фон собственных картин прошлого. Поражали своей нереальностью, удивляли, пугали и настораживали. Иногда, будто накопив силы, они неожиданно возникали перед глазами яркие, контрастные, реалистичные и полностью выбивали из повседневности, бросая куда-то вниз, в хаос раздирающих душу переживаний. Правда, такое повторялось не часто, но с завидной периодичностью примерно четыре раза в год на протяжении всей жизни, насколько она себя помнила, на несколько дней погружая в состояние раздвоенности, а иногда и просто плотно окутывая сознанием иной личности. В этот период она терялась в окружающей обстановке, утрачивала нить происходящего, не узнавала родных и хорошо знакомых людей.

Три раза её пытались лечить и даже помещали в психиатрическую больницу. Однако никакого результата это не приносило. Приступы быстро, бесследно проходили, и она снова становилась такой, какой все привыкли её видеть, то есть самой собой, или той, какая наиболее устойчиво в ней утвердилась с самого первого дня появления на свет. Но те воспоминания, что терзали её в период обострений, не забывались. Они странным образом продолжали жить в ней, находясь в глубине памяти, заслоненные новыми реальными эпизодами, как живут кадры просмотренных кинофильмов или сюжеты прочитанных книг, несколько отстраненно, но рядом, готовые в любую минуту выскочить на свет.

На этот раз всё проходило не так остро, но как всегда мучительно, смешивая события из разных жизней в один пестрый клубок. Два дня Лизу не выпускали из дома. Так всегда делали в таких случаях. Продержали на транквилизаторах. На утро третьего дня она вполне нормально осознала себя в той обстановке в какой проснулась: в своей комнате, среди знакомых вещей. Встала, умылась, привела себя в порядок, провела долгую беседу за завтраком со своей мамой Екатериной Павловной и, убедив её в адекватности своего восприятия Мира, вышла в магазин за новой заколкой. Благо он располагался возле самого дома. Но там, в обувном отделе, всё вновь началось.

Утро, завтрак, разговор с мамой, выход из дома, даже дорога до магазина – всё это словно исчезло из памяти. Вместо этого она отчетливо, до последней детали, помнила иные события, ужасные, всколыхнувшие её всю до основания, совершенно разбившие жизнь, такую, казалось бы, восхитительную, можно сказать, сказочную, что так удачно складывалась и вот-вот должна была начаться, быть может, сегодня, прямо сейчас, в эту самую минуту, когда она сидит здесь в незнакомом магазине, среди чужих людей, говорящих на ином, непонятном ей языке. Как она здесь оказалась? И как хорошо, что она оказалась именно здесь. Подальше от этого монстра в людском обличии, что так искусно притворялся порядочным человеком. Как такое могло случиться, что она едва не стала его женой? Что бы тогда с нею стало? Если бы она вчера сохранила спокойствие, то, возможно, сейчас стояла бы рядом с ним возле алтаря, стала бы его женой, затем родила бы ему наследника и вошла бы в семью самой аристократической фамилии Англии, оказалась бы одной из них и могла бы легко называть тётушкой саму королеву.