Ататюрк: особое предназначение

Более того, им дали пищу и ценившуюся в пустыне на вес золота воду.

И, тем не менее, путешествие едва не закончилось для Кемаля и его друзей трагически, поскольку уже очень скоро они попали в жесточайшую песчаную бурю, которая чуть было не стоила им жизни.

Да и путь через раскаленные пески, где глоток воды воспринимался как величайший подарок судьбы, здоровья им не прибавил.

Но когда, обгоревшие дочерна и умирающие от жажды, они все же добрались до места назначения и представились Энверу, тот приветливо поздоровался со всеми и поздравил Кемаля с присвоением ему майорского звания.

Уже на следующий день Кемаль получил боевое крещение и с честью вышел из него.

Отбив атаки итальянцев, он начал свои знаменитые сражения… с Энвером, который повел себя так, словно находился в своей собственной вотчине.

С чем, принимая во внимание его близость к султану, никто и не думал спорить.

Кроме Кемаля.

Да, он не мог отказать Энверу в личной храбрости, и он был незаменим там, где были нужны решительность и личное мужество.

Но на настоящей войне этих чисто солдатских качеств было мало, необходимых для нее знаний у Энвера не было, и Кемаль быстро разочаровался в «герое революции».

Военачальником он и на самом деле оказался неважным и в своих по большей части авантюрных планах надеялся куда больше на порыв, нежели на понимание обстановки и тонкий расчет.

Ослепленный революционными успехами, он видел только то, что хотел видеть, и именно отсюда вытекала вся его тактика – тактика скорее мечтателя, нежели полководца, и авантюриста, нежели штабного работника.

И напрасно Кемаль пытался убедить Энвера в том, что они слишком слабы для того, чтобы выбить итальянцев из их укрепленных пунктов, и его ставка на арабов несостоятельна.

Энвер был уверен в обратном.

Он то и дело бросал в бой малочисленные османские гарнизоны, и его совершенно не волновала бессмысленная гибель вверенных ему солдат.

Да и что ему были какие-то там жертвы, если он был уверен в том, что рано или поздно справится с итальянцами и с новым триумфом вернется в ждавший от него теперь только побед Стамбул.

И чего стоило сдержать Энвера Кемалю, знал только он сам.

Да, он жаждал славы не меньше Энвера, но, в отличие от него, был прекрасно образован и не мог бросать на алтарь энверовских амбиций ни в чем не повинных людей.

Отчаявшись хоть как-то сдержать Энвера, он стал настолько умело корректировать его приказы, что они принимали совершенно другой вид.

Энверу подобное поведение не понравилось, и после очередной стычки Кемаль в отчаянии заявил Рауфу:

– Если Энвер будет разрушать все, что я делаю, и углублять раскол, я буду вынужден вернуться в Стамбул!

Энвер продолжал, и уже очень скоро непримиримые противники не могли спокойно видеть друг друга, несколько раз они договаривались до того, что были готовы застрелить друг друга, и только неимоверным усилием воли сдерживали себя от этого рокового шага.

Накричавшись до хрипоты и так и не достигнув соглашения, они расходились в разные стороны, но уже на следующий день все начиналось сначала.

Справедливости ради надо заметить и то, что сам Кемаль тоже бывал далеко не всегда прав и нередко стоял на своем из-за жившего в нем духа противоречия.

Не заладились отношения у Кемаля и с близким к Энверу Али Четинкайя, по кличке Лысый Али, который поражал своей отчаянной дерзостью даже своего хозяина.

И все же, помимо личной неприязни, расхождения между Кемалем и Энвером имели куда более глубокие причины.

Являясь одним из руководителей стоящей у власти партии, Энвер был обязан во что бы то ни стало продемонстрировать ее твердую решимость сохранить целостность империи.

И в то же время рядовой член движения Кемаль решал в общем-то свои личные задачи.

В своем желании сделать карьеру в Ливии он был не одинок, и в этой самой горячей точке на огромной карте империи собралось достаточно честолюбивых офицеров.

И хотя сам Кемаль сразу же понял всю обреченность затеянной Энвером кампании, тем не менее он был преисполнен желания утвердиться в армии и с гордостью писал друзьям о поставленной ему и его товарищам благородной задаче восстановления прежних границ империи!

Большую часть времени Кемаль проводил в выстроенном Энвером лагере в Айн-Мансуре, где тот создал военную базу, на которой османские офицеры обучали военному делу арабов – свою главную ударную силу в войне с Италией.

Османские гарнизоны были слишком малочисленны, и основными поставщиками военной силы стали местные племена сансуси.

В конце января итальянцы в очередной раз попытались прорвать турецкую оборону и продвинуться в глубь страны, и Кемаль снова показал, как надо руководить боевыми операциями.

Проведенная им жестокая контратака надолго отбила у итальянцев охоту к подобным экспериментам.

Правда, для самого Кемаля этот бой кончился весьма печально: он получил инфекцию в глаз и на несколько дней перестал им видеть.

Почти месяц пролежал он в госпитале лагеря, но полностью вылечиться так и не успел.

В начале марта итальянцы снова пошли в наступление, и Кемаль в течение нескольких суток сдерживал их отчаянные атаки.

После чего вернулся в госпиталь в настолько серьезном состоянии, что врачи сняли с себя всю ответственность и настоятельно советовали ему как можно быстрее ехать на лечение в Египет.

Выйдя из госпиталя, Кемаль пошел на повышение и теперь имел в своем распоряжении восемь османских офицеров, 160 солдат и добровольцев и 8 тысяч арабов.

Эти воины находились как бы в двойном подчинении: ими, что было вполне естественно, командовали шейхи и османские офицеры.

И надо отдать им должное: почти в течение года они изрядно потрепали нервы пятнадцати тысячам итальянцев с их мощной артиллерией.

Вся беда заключалась в том, что арабы были людьми настроения, и его постоянно приходилось поднимать с помощью звонкой монеты.

Но чем больше платили арабам, тем невыгоднее им становилось прекращать войну, и они попросту саботировали приказы своих османских командиров.

Кемаль много раз беседовал с шейхами на эту деликатную тему, и всякий раз те клятвенно заверяли его, что это недоразумение и их воины будут сражаться как львы.

Тем не менее, перед каждой операцией они устраивали самый настоящий торг, который напоминал скорее стамбульский рынок, нежели военный совет.

В конце концов, Кемалю осточертело уговаривать арабов, и он стал хитрить.

И когда при подготовке важной операции шейхи затеяли очередную торговлю, он не стал изощряться в красноречии и взывать к чувствам «своих братьев по религии», а сразу взял быка за рога.

Неожиданно для всех он достал записную книжку, долго смотрел в нее, а затем обратился к одному из самых влиятельных шейхов.

– Нам давно уже известно, – холодно произнес он, – что вы являетесь итальянским агентом, шейх Мебр! А я пришел говорить не со шпионами, а патриотами! Бог с вами, шейх Мебр, я найду с кем воевать! А с вами на эту тему поговорят другие люди…

Расчетливо нанесенный удар попал точно в цель, и по мере того как до Мебра доходил смысл услышанного, изумление на его лице сменялось неподдельным испугом.