Китано сделал два стремительных шага вперёд. Его лицо, обычно непроницаемое, на мгновение исказилось от едва сдерживаемой ярости. Глаза, холодные как лёд, впились в собеседника.
– Ты солдат сторожевой заставы, – процедил он сквозь зубы, каждое слово падало как удар молота. – Не забывай об этом… никогда. – Он сделал паузу, давая словам впитаться в сознание собеседника. – Иди к рации. Промедление может стоить тысяч жизней.
Механик вздрогнул, словно от удара электрическим током. Его плечи поникли под тяжестью ответственности, а в глазах мелькнул отблеск страха и понимания.
– Да, господин, – прошептал он, склонив голову. – Следуйте за мной.
В тесной комнате, пропитанной запахом озона, Китано остановился у окна. Его высокая фигура отбрасывала длинную тень на противоположную стену. Пальцы, слегка подрагивающие от внутреннего напряжения, коснулись микрофона.
– Шифрую по старому коду, – его голос, обычно твёрдый и уверенный, теперь звучал глуше, словно каждое слово давалось с трудом. – Информация критической важности.
Он сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. За окном проплывали рекламные дирижабли, их неоновые отблески играли на его напряжённом лице.
– Прибывшие в Токио европейские военные представители, – продолжал он, чеканя каждое слово, – заявляют, что война между ЗЭБ и Россию может начаться в конце мая. – Его пальцы впились в поверхность стола. – ЗЭБ имеет против Россия девять армий, состоящих из ста пятидесяти дивизий. Хироши.
Комната погрузилась в гнетущую тишину, нарушаемую только тихим гудением электроники. В этой тишине каждое произнесённое слово казалось раскатом грома, предвещающим надвигающуюся бурю войны.
Белоруссия, район Бреста, 27 мая 2181 года. Дневное солнце, пробиваясь сквозь защитные атмосферные фильтры в окнах, окрашивало небо в зловещие оттенки багрового и фиолетового. Лучи преломлялись в специальном антикоррозийном покрытии построек, создавая причудливую игру света, похожую на северное сияние. Командующий войсками Западного особого военного округа генерал армии Павлов сидел в своём просторном кабинете, где центральное место занимало массивное радио из натурального дерева – невероятная редкость в эпоху синтетических материалов.
Полированная поверхность радиоприёмника хранила тепло прикосновений нескольких поколений. Из его динамиков лилась старинная мелодия о любви, странно контрастируя с суровой военной обстановкой. Белые стены, покрытые интеллектуальной самоочищающейся краской, едва заметно пульсировали в такт музыке, создавая эффект живого, дышащего пространства. Световые панели, вмонтированные в потолок, излучали мягкое, рассеянное сияние, напоминающее лунный свет.
Павлов, высокий и подтянутый, с характерной военной выправкой и гладко выбритой головой, задумчиво водил пальцем по сенсорной панели рабочего стола. Его лицо, испещрённое морщинами опыта и ответственности, отражало внутреннее напряжение. Каждый нерв, каждая мышца выдавали тревогу, которую он тщетно пытался подавить.
Внезапно бесшумно работающая дверь отъехала в сторону, выпуская струю прохладного воздуха из системы климат-контроля. На пороге появились офицеры.
– Товарищ командующий! – голос старшего офицера дрожал от едва сдерживаемого волнения. – Наши лётчики принудительно посадили зэбовский разведчик. У пилота… – он на мгновение запнулся, – обнаружена секретная инструкция.
Старший из вошедших протянул ультратонкий планшет из гибкого графена. Павлов поднялся, его тяжёлые шаги гулко отдавались по термореактивному полу. Взяв планшет, он вчитался в светящиеся буквы на поверхности экрана.
– Что это? – его голос звучал глухо, словно сквозь толщу воды. – Инструкция по сигнализации? Как опознавать зэбовский самолёты во время операций с войсками и флотом в Англии?
Павлов начал мерить шагами кабинет. Каждый его шаг отзывался гулким эхом, усиленным акустической системой помещения.
– После империалистической войны, – его голос грохотал как гром, – европейцы никогда на два фронта воевать не будут! Не случайно же они договор о ненападении подписали. Им сейчас Англия нужна… Англия!
Планшет с глухим стуком упал на стол. Павлов остановился у окна, вглядываясь в лица офицеров. Их глаза, отражающие тусклый свет информационных панелей, выдавали плохо скрываемое беспокойство.
В Москве, в святая святых – Кремле, 30 мая 2181 года атмосфера была не менее напряжённой. Просторный кабинет, где классическая мебель из натурального дерева соседствовала с информационными панелями, был наполнен почти осязаемым электричеством тревоги. Ермолов, склонившись над картой западных границ, зачитывал отчёт.
Генералы, расположившиеся вокруг массивного стола, нервно теребили свои планшеты, изучая схемы расположения войск. Их пальцы оставляли светящиеся следы на сенсорных экранах, словно прочерчивая невидимые линии будущих фронтов. В центре этого водоворота информации и тревоги, словно неподвижная ось вращающегося мира, сидел Кузнецов.
– Зэбовские самолёты, – голос Ермолова разрезал густой воздух кабинета, – в последнее время неоднократно нарушали государственную границу России. – Проекция карты под его руками вспыхнула красными точками нарушений, каждая сопровождалась датой и временем инцидента. – Зарегистрировано более сорока восьми нарушений.
Кузнецов неторопливо поднялся из-за стола. Его шаги по ковру были неслышны, но каждое движение отзывалось едва заметным напряжением в позах присутствующих генералов. Подойдя к окну, он остановился, глядя на вечернюю Москву. Город внизу пульсировал огнями, антикоррозийные покрытия зданий отражали лучи солнца, создавая впечатление моря расплавленного металла.
– Позвоните Олссону, – произнёс Кузнецов, не оборачиваясь, его голос был спокоен, но в нём чувствовалась сталь. – Пошлите вербальную ноту. – Он помолчал, словно взвешивая каждое следующее слово. – Что нового у товарища Лисовского?
Лисовский активировал свой планшет – схемы передвижения зэбовских войск. Световые линии переплетались в сложный узор военной логистики.
– По последним агентурным данным, – начал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – зэбовские войска должны совершить нападение на Россию пятнадцатого июня. – Его пальцы пробежали по сенсорной панели, вызывая новые схемы. – Ранее этот срок варьировался от пятнадцатого мая до конца мая. Агентура сообщает, что воздушная армия Нильссона, совершавшая налёты на Англию, переводит свой штаб в Познань…
Кузнецов медленно расхаживал по кабинету. Каждый его шаг был размеренным, словно маятник огромных часов, отсчитывающих последние мирные дни. Свет из окна падал на его лицо, подчёркивая глубокие морщины и заострившиеся черты. В глазах вождя читалась тяжёлая задумчивость человека, несущего на своих плечах судьбу огромной страны.
– А что скажет начальник Генерального штаба? – наконец произнёс он, остановившись у массивного стола красного дерева, где мерцали проекции карт.
Ермолов выпрямился, его форма с знаками отличия едва заметно блестели в полумраке кабинета:
– Я уже докладывал вам, товарищ Кузнецов, о тревожных настроениях в приграничных округах. – Его голос звучал твёрдо, каждое слово было выверено годами военного опыта. – Считаю необходимым привести войска в полную боевую готовность и развернуть первые эшелоны.
Температура в комнате словно упала на несколько градусов. Кузнецов медленно повернулся, его взгляд, острый как лезвие, впился в лицо Ермолова:
– Вы предлагаете провести в стране мобилизацию? – В его голосе появились нотки металла. – Поднять войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете это или нет? – Он сделал паузу, тяжело опираясь на край стола. – Сколько дивизий у нас расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском военных округах?
– К первому июня будет сто сорок девять дивизий, – чётко отрапортовал Ермолов, его пальцы непроизвольно сжались на краю планшета.
– Вот, разве этого мало? – Кузнецов махнул рукой, отметая все возражения. – Не всему можно верить, что пишут разведки.
Когда офицеры покинули кабинет, тревога, словно густой туман, поползла за ними по тихим коридорам Кремля. В полумраке коридора, где тускло мерцали энергосберегающие панели освещения, один из офицеров догнал другого:
– Филипп Иванович, – его голос был едва слышен, – шифровка от Китано.
Планшет перешёл из рук в руки. В приглушённом свете коридорных ламп проступили светящиеся строки: «Девять армий из ста пятидесяти зэбовских дивизий совершат нападение на русскую границу двадцать второго июня. Хироши».
Буквы словно пульсировали в темноте, каждая несла в себе отблеск грядущей катастрофы. Различные сроки начала предполагаемого вторжения зэбовских войск, о которых сообщали секретные агенты, расхолаживали, вызывали сомнения, путали выводы разведуправления Красной Армии. Но время, безжалостное и неумолимое, продолжало свой отсчёт, приближая страну к роковому часу…
В воздухе висело предчувствие надвигающейся бури. Каждый из присутствовавших в тот вечер в кремлёвском кабинете чувствовал это на каком-то подсознательном уровне. Но никто не мог или не хотел поверить, что гроза уже совсем близко, что её раскаты уже слышны у самых границ, что тучи войны вот-вот закроют небо над огромной страной…
Брест, 20 июня 2181 года. Тяжёлый, неестественно душный воздух висел над городом подобно траурному покрывалу. Титановые стены военной части тускло поблёскивали в лучах солнца, пробивающегося сквозь плотную завесу токсичного смога. Казармы, сохранённые как памятник архитектуры XX века, органично вписывались в футуристический пейзаж благодаря умелой реставрации. Вековые кирпичные стены были укреплены углепластиковыми лентами, а окна затянуты пленками, защищающими от агрессивной внешней среды.
Капитан Куликов шёл по длинному коридору штаба, и каждый его шаг гулко отдавался в гнетущей тишине. Старый паркет – настоящее дерево, невероятная роскошь в этом синтетическом мире – поскрипывал под его тяжёлыми ботинками. Стены, облицованные композитными панелями, были увешаны старинными фотографиями в рамках из полированного металла. Лица героев прошлых войн словно наблюдали за происходящим из глубины веков, безмолвно храня память о былых сражениях.
Капитан остановился перед массивной дверью кабинета комиссара. Его рука, потянувшаяся к сенсорной панели, заметно дрожала. Биометрический сканер считал его данные, и дверь бесшумно отъехала в сторону.
– Разрешите войти, товарищ комиссар? – голос Куликова звучал хрипло от внутреннего напряжения.
Кабинет комиссара представлял собой поразительное сочетание прошлого и будущего. Массивный стол из натурального дуба – музейная редкость – контрастировал с ультрасовременными дисплеями. На стенах мерцали информационные панели, отображающие состояние периметра обороны и данные с пограничных постов. В углу тихо гудел климатический модуль, поддерживающий оптимальную температуру и влажность.
За столом восседал комиссар Степанов – грузный мужчина с тяжёлым взглядом. Его лицо, изборождённое морщинами, освещалось холодным светом мониторов, придававшим чертам нечто зловещее. На левом виске поблёскивал старомодный индикатор связи – дань традиции, от которой военные никак не могли отказаться.
– Входите, капитан Куликов, – произнёс комиссар, поднимаясь для приветствия. – Рад видеть вас.
Они обменялись крепким рукопожатием. Куликов почувствовал, как холодные пальцы комиссара сжимают его ладонь. В этом рукопожатии чувствовалась какая-то недосказанность, словно за формальным приветствием скрывалось что-то большее.
– Присаживайтесь, Пётр Михайлович, – комиссар указал на кресло перед столом. – Рассказывайте, как продвигается строительство укрепрайона?
Куликов опустился в кресло. Его лицо, обычно спокойное и уверенное, сейчас выражало глубокую тревогу. Мышца на левой щеке нервно подёргивалась, выдавая внутреннее напряжение.
– Товарищ комиссар, – начал он, стараясь говорить ровно, – положение крайне серьёзное. Два батальона моего полка ежедневно работают на строительстве укрепрайона, но… – он на мгновение запнулся, собираясь с мыслями, – результаты неутешительные. Ни в одном доте до сих пор не установлено ни единого орудия. Даже системы наведения не откалиброваны.