Наследники Византии. Книга третья

Только Крап Сухой даже бровью не пошевелил, сидел молча, глядел бесстужими глазами.

Михаил час объяснял. Джованни ему поддакивал. Облизав пересохшие губы, тысяцкий, наконец, сказал, обращаясь ко всем:

– Что тут не ясного? Ежели уточнить что – я еще в Москву съезжу. Поедем вместе к Аристотелю, Карп Иваныч. Начинать надо. Завтра же!

Повисло молчание. И в тишине муроль сказал, в первый раз отверзши уста:

– Вот ты и начинай.

Будто ушатом холодной воды окатил тысяцкого.

Взъярился Михаил Семенович от такой дерзости. Приподнялся, упершись ладонями в стол:

– Не почнешь завтра работы – я тебя велю кнутом драть.

Лицо Карпа Сухого перекосила кривая ухмылка. Плевать он хотел на окрики молодого боярченка[4 - Отношение к мастерам такого уровня было особенным. Они и с боярами не считались, ибо их мастерство ценилось очень высоко. Даже в случае неудач, когда, например, рухнул начатый муролем Кривцовым Успенский собор в Кремле, мастеру не последовала никакая кара. Кривцов и дальше успешно продолжал возводить храмы]. Может, тогда только и удивился, как тысяцкий повелел:

– Вяжи их. В подпол. Завтра каждому по десяти ударов кнута, ежели к утру не охолонут. Кто может заменить Карпа Сухого и начать строительство? – обратился тысяцкий к остальным мастерам.

Молчание.

– Ну что ж, добро.

Воронцовские ратники, привыкшие быстро исполнять любой наказ, повязали Сухого, Невера, Умойся Грязью, Авдю. Перепуганный Джованни забился в угол и оттуда взирал на эту неожиданную и скорую расправу. Клим Иванков открыл подпол, спустился, подсвечивая себе свечным огарком, крикнул:

– Давай!

Воронцовские ратники полягали спать в передней горнице. Блоха остался на стороже, потом его сменит Большак.

Сам Михаил Семенович занял отдельную горницу, занавешенную вотолой, где на лавке у стены лежал соломенный тюфяк, теплилась лампадка перед закопченными черными иконами. Утро вечера мудренее. Но вряд ли красноликие ранние лучи отеплят душу Сухого. Узнав о произошедшем, явится наместник, начнет квохтать.

Погорячился ты, Михаил Семенович. Муроль Сухой – это ведь не ратник из твоей тысячи, над которым ты волен в животе и смерти. Нет, никто не позволит тебе драть его кнутом.

Михаил представил себе издевательские улыбки мастеров, когда завтра их, невредимых, придется вынуть из подпола. Ум тысяцкого «ослепиша и омрачившися бурею гневной»:

– С-сука… запорю!

Михаил вскочил на ноги, намереваясь идти, собственноручно выволочь Карпа Сухого из подвала и, не дожидаясь утра, исполнить свое намерение. Увлеченный гневом, он и не заметил, что уже достал из своих вещей молитвенник и стоял на коленях перед образами. Устыдившись, Михаил вновь опустился на пол, отбил двенадцать земных поклонов, стараясь сосредоточиться на молитве, а уже потом решать, как быть с упертым муролем.

«… Господи… подвизаюсь милосердием Твоим и молюся Тебе: помози мне на всякое время, во всякой вещи, и избави мя от всякия мирские злые вещи и диавольского поспешения…»

Так или иноче завтра начнется строительство. Не дурак же вовсе Сухой этот, что бы посметь ослушаться воли царской! Нагонят рабочей силы, застучат топоры… Муроль Сухой начнет возводить крепость по-старине, как знает… А жаль… Михаил, хоть и не смыслил ничего в инженерном деле, но прекрасно знал устройство укреплений Переяславля, видел Выборг, Дрогобуж, Тверь… По задуму Аристотеля Великие Луки могли стать мощной крепостью. И вряд ли будет наказан Карп Сухой – сделал, как мог… А вот он, окольничий Воронцов…

«… о молитве не радих…» – прочел Михаил слова святого Антиоха. И снова коленопреклоненный тысяцкий обуздал себя и начал молитвословие в третий раз.

«Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! И спаси мя, и введи в Царствие Твое вечное…»

У Господа хорошо. Нет там всего этого раздолбайства земного. Помереть бы уж скорее, что ли. Погинуть на рати. Но там не ясно ведь – внидешь ли в Царствие Небесное. Заслужить его надо здесь, на земле. Заслужить незлобием, смирением, любовью к ближнему. Если так, по правде Господней, то следует идти сейчас к Сухому – не кнутом грозить, а стать навколышки, целовать путы его, и покаянно просить прощения за обиду.

Михаил даже улыбнулся, когда представил себе эту красоту. Ратники его и сами мастера подумают, что опритчился тысяцкий, в одну ночь, видно, припадок безумия его взял.

«… Ты бо еси мой Сотворитель и всякому благу Промысленник и Податель, о Тебе же все упование мое».

* * *

Веревки с рук мастеров Большак поснимал еще ночью и теперь оправдывался перед начальником:

– По нужде ходили. Так… как же в путах…

Все вместе сели за стол: и палачи и жертвы. Завтракали из одного большого чугунка гречневой кашей. Облизали деревянные ложки.

– Николка, сходи на конюшню за кнутом, – сказал тысяцкий, перекрестившись, – Далмат, Клим, ставьте посеред лавку.

– Ты что и вправду меня драть собрался? – вопросил Сухой, веря и не веря.

– А ты думал – я скоморох шутливый? – Воронцов говорил не гневно. Спокойно.

– Не поздоровится тебе за это, – висляк на носу муроля дернулся.

– Мне и так не поздоровится.

– Да пойми ты! – рассердившись на тупого тысяцкого, крикнул тогда Сухой, – Ну я так, как этот хрен намалевал – созижду! Затейно! Далее – что? Это ж начало только… А Дале что? Я тебе говорю. К Аристотелю тому за каждой крохой в Москву не наездиси. Жованька тоже… то знаю, то не знаю. Так?!

Распалившись, Карп Сухой вскочил на ноги, сыпал слюною и остатками гречихи с растрепанной бороды.

– Значит ты понял расчет Аристотелев? – спросил Воронцов.

Один темный глаз глядел на него, второй прикрывал корявый прыщ:

– Ну, ныне… понял… да. Дале что? Кто? Жованька? Кто в ответе будет, ежели что не так пойдет?

– Я.

Сухой осекся. Сел на лавку, буравя взглядом настырного тысяцкого. Нет, не похож тот был на легкостая, видно не даром и к Аристотелю ездил и чертежи эти разбирал. Упертый, злой.

– Карп Иванович, – Михаил заговорил, как мог спокойнее, – Починай строительство. Зима на носу. А там поедем вместе к Аристотелю, обсудишь с ним… – Тысяцкий пристукнул рукою по столешнице, пресекая возражения муроля, – после, ежели что, как ты говоришь, пояснением каким… я буду ездить. Джованни возьму. Сам…

Михаил хорошо все понимал. И то, что взваливает на себя дело, возможно вовсе не по силам. И то, что не чертежами он должен заниматься, а как можно лучше устроить все необходимое для строительства крепости. За двумя зайцами погонишься, как говорят… Но перед ним так явно сегодня совершилось Господне чудо! Еще вчера Сухой даже слышать ничего не хотел. Уперто кобенился всю весну и лето… А тут… Не кнута же он испугался!

«Господи! Господи! Чего убояться мне, если Ты со мною?!»

Глава 3 Блудный сын

«…. Встану, пойду к отцу моему и скажу

ему: отче! Я согрешил против неба и пред

тобою и уже недостоин называться сыном