1985, или Полевой сезон

– Валяйте.

– Прокладывать полигонометрию придётся вдоль берега, с мыса на мыс. Если уровень воды повысится, сигналы не затопит?

– Не затопит. В любом случае, на площадку для наблюдений заберётесь по лестнице.

– Ладно. Какие у меня будут эхолоты?

– Не какие, а какой. Прошлогодний «ПЭЛ-3». Наш, отечественный.

– То-то и оно, что отечественный. Он ведь в прошлом году рельеф почти не писал. Маломощный потому что.

Вербицкий перешёл на ты.

– Что-то ты, Захар, много вопросов задаёшь. Эхолот отремонтирован и протестирован в читинской радиолаборатории.

– Хорошо, допустим. Хотя его и в прошлом году там же тестировали. На каком судне моя бригада будет работать?

Он не зря задал этот вопрос. В прошлом полевом сезоне, в бытность его начальником партии, именно отсутствие корабля не позволило закончить гидрографические работы.

Главный инженер прищурился и ответил, глядя мимо Захара:

– Об этом не заботься. Судна ещё нет, но Устюжанин его гарантирует. Вопрос под контролем. Кроме того, будут моторные лодки. Понадобится – получишь и резиновую. Так или иначе, производственный план надо выполнять. Наши с тобой эмоции Чите по барабану. У тебя всё?

– Всё, Михаил Иванович.

Из кабинета главного инженера Захар вышел удручённым. Перспектива работать на одном объекте с непредсказуемым Фёдором его не прельщала. Неопределённость с эхолотом и судном тоже не внушала оптимизма. Вся надежда оставалась на энергичного и пробивного начальника партии Петровича.

В один из мартовских вечеров они с Юлей сходили в кино. Фильм попался скучный, но они, постоянно перешёптываясь, почти не смотрели на экран. Целоваться в кинотеатре, как подросткам, не хотелось. В общежитие же ходу не было – парни уже вернулись из Гусиноозёрска, причём с ними приехал и Игорь Зябликов, решивший, что малолетка всего лишь брала его на испуг.

– Знаешь что? – решительным тоном заговорила Юля, когда они вышли из кинотеатра. – Зачем тебе эта общага? Перебирайся-ка ты ко мне.

– К тебе? – удивился Захар. – А отец?

– Да он давно уже всё знает. Я сама ему про тебя рассказала.

Захар задумался. Второй раз подряд женщина приглашает его к себе домой на жительство. «Тенденция, однако…», – усмехнулся он. Впрочем, почему бы и нет? Они с Юлей ни разу не говорили о своих взаимных чувствах, но их роман развивался естественным путём, а главное – они явно нуждались друг в друге.

– Ты берёшь меня в мужья?

– Ну зачем ты ерничаешь? Поживём вместе, а там видно будет.

Эти бесхитростные слова всё и решили. Они подошли к стоявшему на стоянке такси с зелёным огоньком и сели на заднее сиденье.

– На Шишковку!

Пока Юля ждала в машине, Захар быстро собрал самые нужные вещи, уместившиеся в два чемодана. Остальное можно было забрать позже. Парни смотрели на него круглыми глазами.

– Ты куда это на ночь глядя, Захарка? – спросил Федя.

– Бай-бай, ребята! – улыбнулся Захар. – Счастливо оставаться!

Через полчаса Юля уже нажимала на кнопку дверного звонка.

– Папа, я не одна! – торопливо произнесла она в едва начавшую открываться дверь.

Апрель

Юлин отец, Иван Николаевич Малышев, работал инженером на авиазаводе. После внезапного самоубийства жены он, сорокачетырёхлетний мягкий и безвольный вдовец, воспитывал дочь по-мужски, то есть безо всякой системы, больше нажимая на показную строгость. Чаще всего Юля была предоставлена сама себе. Отец сердился, находя в её сумочке сигареты или видя дочь выпившей, но давно перестал с этим бороться. На появление в доме молодого мужчины он отреагировал сдержанно, хотя на самом деле был рад, что кто-нибудь займётся наконец его головной болью.

Юля быстро уладила все бытовые вопросы. Двухкомнатная квартира была поделена единственно возможным способом – они с Захаром заняли отцовскую спальню, а Иван Николаевич переселился в зал. В первое время Захару было страшно неловко из-за вторжения в чужую семью, но через неделю ему стало казаться, что он здесь родился. Юлю совершенно не угнетал его формальный статус женатого человека, но он понимал, что долго так продолжаться не может, поэтому недели через две с рабочего телефона дозвонился до Алины и с большим трудом договорился с ней о встрече.

Он стоял на трамвайной остановке у кафе «Саяны» и смотрел на распускающиеся тополиные почки. Солнце светило совсем по-весеннему, было тепло, но резкие порывы холодного ветра ещё не давали расслабиться. Сибирская весна неустойчивая и капризная, но, наперекор всему, на улицах города уже появились девушки в мини-юбках и даже мамочки с колясками. Оглушительно чирикали воробьи, позвякивали проезжавшие мимо трамваи.

– Привет, дорогой! – голос Алины вывел его из задумчивости. Жена – бывшая, или настоящая… он уже сам не мог в этом разобраться – стояла в двух шагах и испытывающе смотрела на него, с трудом скрывая нервное напряжение. Прошло лишь пять месяцев после их разрыва.

– Привет, Алина! Как ты? Всё хорошеешь?

Коричневая кожаная куртка очень ей шла. Выразительные глаза, аккуратно подкрашенные губы, ухоженное лицо.

– Какие наши годы! Да и ты выглядишь, как Джеймс Бонд.

– Почему это?

– Потому что я вижу по твоим глазам – ты пришёл на спецоперацию. Будешь меня вербовать обратно?

– Нет, Алина. Мы, кажется, договаривались развестись? Пойдём сейчас же, подадим заявление на развод. ЗАГС за углом, если помнишь.

Выражение её лица сразу же изменилось.

– Прямо сейчас? А что это ты заторопился? Нашёл какую-нибудь бабёнку лучше меня?

Захар промолчал. Обеденный перерыв заканчивался. Алина сделала капризную гримасу и со злостью в голосе произнесла:

– У меня нет с собой паспорта. Потом как-нибудь. Чао, Захарушка!

Она подняла ладонь правой руки, игриво поиграла на прощание четырьмя пальцами, поднялась в подошедший трамвай и уехала в сторону кварталов.

Любил ли он Алину? Скорее всего, да, но он был с ней несчастлив.

Любил ли он Юлю? Не факт, но ему было с ней хорошо.

Чем больше Захар размышлял о любви, тем больше запутывался в собственных мыслях. В студенческие годы он увлекался психоанализом и соглашался с фрейдовским пониманием любви как одного из проявлений сексуальности. Возьми хорошую лупу, направь её на любой образец так называемой возвышенной любви, и ты непременно увидишь там пульсирующую и желающую найти выход сексуальность. Он был довольно влюбчивым молодым человеком, и эта мысль не раз избавляла его от ненужных любовных страданий. Как только он осознавал, что кроме инстинктивной тёмной тяги к очередной пассии у него больше ничего нет, он либо пассивно отдавался во власть этой силы, либо прекращал отношения. Но ему претила мысль о том, что смысл жизни сводится к одному лишь продолжению рода. Любовь, понимаемая как мистический импульс к размножению, казалась ему не любовью, а всего лишь животным инстинктом. Здесь он обычно останавливался, потому что вопрос о смысле человеческого существования был для него тупиковым. Если всё в природе делится на мужское и женское, а смысл бытия не в продолжении рода, то в чём он? Почему высшее счастье заключается в единении мужского и женского? Захар часто вспоминал преподавателя научного атеизма, при каждом удобном случае повторявшего мысль Владимира Соловьёва о том, что смысл человеческой любви (прежде всего плотской) заключается в обуздании врождённого эгоизма, что только посредством любви люди понимают безусловное значение другой индивидуальности. Человеческая любовь приводит к единству женское и мужское начало. Но оставалось непонятным – живём ли мы ради самого этого единения, или ради чего-то более высокого? Не является ли любовь проявлением какой-то универсальной космической энергии? Если да, то где прячется источник этой энергии? Зачем вообще существует жизнь на Земле и как она появилась? Несколько прочитанных научно-популярных книг на эту тему его не удовлетворили. В бога Захар не верил, хотя атеистом себя не считал. Женщин он боготворил, но никогда их не понимал, приговаривая при случае слова Оскара Уайльда о том, что женщина создана для того, чтобы её любить, а не для того, чтобы понимать. Как бы то ни было, он инстинктивно надеялся рано или поздно встретить не просто женщину, с которой можно завести детей, но верного друга, единомышленника. Женщину, с которой можно было бы, по Сент-Экзюпери, смотреть чаще не друг на друга, а вместе в одном направлении. И он полностью отдавал себе отчёт в том, что ни Алина, ни Юля такими женщинами не являются.

Вечером отмечали юбилей Ивана Николаевича, хотя сам он отнекивался и говорил, что сорок пять лет – никакой не юбилей. Порешили считать это просто круглой датой. Юля приготовила мясной фарш и раскатала тесто, затем они втроём лепили бурятские позы и колдовали на кухне над позницей. Пришёл друг именинника, Лубсан, разговорчивый бурят лет пятидесяти. Накрыли стол в зале, перед включенным телевизором, выпили за здоровье именинника, закусили грибками и солёными огурчиками. Когда дело дошло до поз, Лубсан оживился:

– Ну-ка, ну-ка, молодые люди… Выглядит аппетитно. Какой фарш?

– Свинина с говядиной, – ответила Юля.