1985, или Полевой сезон

– Спиридонов? За вами жена пришла, во дворе сидит на лавочке.

Второй мужичок, лавируя между танцующими, начал пробираться к выходу. Захар посадил Юлю на освободившийся стул и сел рядом.

– Мне вообще-то домой пора, – призналась она. – Отец просил не задерживаться.

– Я тебя провожу?

– Ну, если не трудно. Я живу на авиазаводе.

– Нет, не трудно.

Появился Серёга Ропшин. Он был немного возбуждён и, нервно улыбнувшись, подмигнул Захару. Всё стало ясно и понятно.

У Серёги было редкое хобби. В каждой новой компании, как следует выпив и доведя себя до взвинченного состояния, он отбирал одну или несколько жертв, выведывал их имена, после чего незаметно одевался и выходил на улицу, якобы покурить. Затем он через жильцов дома, возвращавшихся в свои квартиры, вызывал во двор первую жертву и в темноте, хорошо поставленным ударом, нокаутировал её. Однажды он объяснил Захару, что мстит за жену, после мелкой ссоры из какого-то чувства противоречия изменившую ему, статному и представительному молодому мужчине, с соседским невзрачным забулдыгой. На одной гулянке Серёга проделал этот фокус с четырьмя мужиками. В конце концов он так же незаметно возвращался, сидел вместе со всеми за общим столом, и словно бы невзначай обнаруживал отсутствие своих же жертв, о чём громогласно извещал присутствующих. Кто-нибудь из компании отправлялся на поиски, находил несчастных и возвращался с ними обратно.

Захар знаком подозвал жениха и шепнул ему на ухо:

– Никита, меня терзают смутные предчувствия, что во дворе, у входа в дом, лежат два твоих гостя. Я ничего не видел, но мой внутренний голос подсказывает, что надо сходить и привести их.

Никита знал Серёгину слабость и ничуть не удивился этой просьбе. Спиридонова с Петровым встретили удивлёнными криками.

– Кто это вас так отметелил?

– А кто бы знал? Похоже, что наружная дверь чересчур тугая. Может, она?

Юля, уже одетая, стояла в прихожей и подкрашивала перед зеркалом губы. Захар попрощался с гостями, пожал Никите руку и открыл входную дверь.

Напротив универмага он остановил проезжавшее мимо свободное такси, отвёз Юлю в посёлок авиазавода и на этой же машине вернулся к себе на Шишковку. В такси они не обменялись ни единым словом.

Всю дорогу до авиазавода Юля спала на его плече.

Март

Юля спала на его плече, а он курил и думал о превратностях жизни. В сущности, произошло не бог знает что – после нескольких встреч на продуваемой всеми ветрами площади Советов с короткими прогулками у Оперного театра, сегодня на той же площади Захар пригласил Юлю к себе на Шишковку. Другой такой возможности могло не быть – общежитие оказалось совершенно пустым после того, как Фёдор с Айдаром уехали навестить сбежавшего от правосудия Игоря в его родной Гусиноозёрск. Мёрзнуть в трамвае не хотелось, поэтому Захар одним взмахом руки остановил такси. Он не был кутилой и часто нуждался в деньгах, но в подобных случаях его выручала поговорка «ста рублей нет, а рубль не деньги». Через двадцать минут они уже сидели вдвоём на кухне, пили ароматный ликёр и непринуждённо болтали. «Почему мне с ней так хорошо?» – спрашивал себя Захар, слушая вполуха Юлину болтовню, и сам же отвечал: «Потому что она живая, настоящая, а не строит из себя Татьяну Доронину».

Допив ликёр, Юля поднялась, поправила сбившееся платье и направилась к комнате Захара. Он обогнал её и включил стоявший перед кроватью торшер. Мягкий свет осветил висевшую на стене физическую карту Советского Союза. Стол в комнате не помещался. Полукруглая столешница, прибитая с помощью металлического уголка к стене под картой, была опущена. Под самым потолком к деревянной подставке был искусно прикреплён маленький чёрно-белый телевизор. Рядом с кроватью возвышался массивный книжный шкаф. За его стеклянной дверцей на фоне книг вызывающе красовалась увеличенная женская фотография. Юля неуверенно поинтересовалась:

– Кто это?

Захар вздрогнул, но быстро овладел собой.

– Это… моя жена, – и тут же добавил – Бывшая.

Он включил масляный обогреватель и нажал на кнопку магнитофона.

– Иди ко мне.

Юлия Малышева была полной противоположностью тургеневским девушкам – она не любила вздыхать над книгами, не отличалась ни романтизмом, ни особой впечатлительностью, а главное – её никак нельзя было назвать интровертом. Наедине с собой она отчаянно скучала, в общении же с другими людьми раскрывалась и только в нём находила смысл существования. В свои двадцать лет она успела хлебнуть лиха – пережила трагическую смерть матери, давным-давно начала курить, сменила двух не очень молодых почитателей и не чуралась алкоголя. Всем спиртным напиткам она предпочитала водку, но при этом пила весьма умеренно. По крайней мере, не больше своих подруг. Её визитной карточкой была общительность. Ей не составляло никаких проблем провести несколько часов в одной компании и, распрощавшись, тут же отправиться в другую. Высокая, симпатичная, русоволосая, Юля обращала на себя внимание и сверстников, и мужчин постарше. Коренная сибирячка, родившаяся и выросшая в Улан-Удэ, она, как и многие её сверстницы, немного походила на европеизированную бурятку. Лицо у неё было скуластое, разрез глаз – наполовину азиатский, наполовину европейской, зависивший от её настроения и от времени суток. Город она хорошо знала и любила, особенно родной посёлок авиазавода.

Не в Юлином характере было задумываться о смысле жизни и прочих отвлечённых вещах, но зато она была доброй и отзывчивой девушкой. Если бы её спросили о самых сокровенных желаниях, она, не мудрствуя лукаво, назвала бы трёхкомнатную квартиру, обеспеченного красавца-мужа и двух-трёх детей. Впрочем, она не витала в облаках и понимала, что мечтать не вредно. Духовные интересы не входили в список её приоритетов. При этом она, легко сходясь с людьми, никогда не искала от них выгоды. Юля любила со вкусом одеваться, но на модную одежду не хватало денег. После школы она нигде не училась и не работала, только подрабатывала разнорабочей в соседнем продовольственном магазине.

Ничего этого Захар Сазонов ещё не знал. Его жизнь оказалась на том крутом повороте, когда думается лишь о том, как бы не вывалиться из седла. Со школьных лет влюбчивый и впечатлительный, он мечтал встретить такую девушку, с которой можно было бы жить спокойно, с пользой и для семьи, и для общества, полностью раскрыв свои способности и таланты. В сущности, он давно уже жил постоянным ожиданием счастья. Внешность у него была самая заурядная, он не слыл красавцем-мужчиной, но в его глазах легко читались цепкий ум и терпеливый, стайерский характер. Шумным компаниям он предпочитал хорошую книгу. Выросший в провинции, с её однообразной и не всегда увлекательной повседневностью, он с семнадцати лет попал в бурный водоворот московской жизни – тоже, впрочем, не соответствовавшей его тайным мечтам. Гораздо интереснее ему казались российский Север, Колыма и Чукотка, куда он попал в ходе двух летних учебно-производственных практик. Но назвать Захара романтиком-идеалистом было бы неверно. При всём своём романтизме, он оставался интеллектуалом и прагматиком, остро ощущавшим несовершенство и общественного устройства, и человеческих отношений, и себя самого. Смысл жизни вовсе не сводился для него к непрерывным странствиям и к достижению материальных критериев «нормального» бытия, хотя этим тоже приходилось заниматься. Он мечтал прожить интересную осмысленную жизнь, которая продвинула бы вперёд всю человеческую цивилизацию. Но этим наполеоновским замыслам мешал некий внутренний антагонизм, вызванный несовпадением книжной мудрости с реальной жизнью. Всё вокруг было далеко не так безоблачно, как говорили телевизионные дикторы. Несмотря на это, если Захар и ругал советскую власть, то не за неправильные устои, не за жёсткий тоталитаризм и отсутствие элементарных свобод, а за слишком маленькую зарплату, постоянные дефициты и бытовые неудобства. Он чувствовал какой-то подвох в устройстве государственной системы, но не до конца разбирался в его сути. Главное же, чем он жил и о чём постоянно размышлял в эти дни, сводилось к предстоящему полевому сезону и неудачному браку с Алиной. Встреча с Юлей всколыхнула его, отвлекла от мрачных мыслей и заронила надежду на доброе будущее.

Погасив сигарету, он выключил бра и бережно провёл кончиками пальцев сверху вниз по матовой Юлиной спине. Не открывая глаз, девушка рассмеялась, развернулась к нему и с готовностью обвила его горячими руками.

Потом он попал в безумный водоворот, кидавший его из стороны в сторону и в конце концов выбросивший на раскалённый красный песок. Открыв глаза, он увидел склонившиеся над ним раскрашенные женские лица.

– Где я? – простонал Захар.

Женщины явно обрадовались его голосу.

– Это Улуру, белый юноша, – обратилась к нему одна из них. – Мы в Австралии. Тебя прислал сам Большой Змей. Ничего не бойся – мы давно тебя ждём и будем сильно любить.

Захар приподнялся на локте. В сотне метров от него возвышалась чудовищных размеров оранжево-коричневая, почти красная скала овальной формы. Из расположенной в её основании пещеры выбегали женщины, вздымая к небу руки и что-то радостно восклицая.

– А зачем я вам?

– Белый юноша, ты нужен для возрождения нашего племени. Месяц назад враги вырезали всех наших мужчин. У нас не осталось даже грудных мальчиков!

Под непрерывное ритмичное пение Захара положили на носилки, покрытые шкурами кенгуру, и по каменистому песку понесли в пещеру. Там его насильно напоили сладковатым дурманящим напитком, раздели и умастили всё тело чёрной ароматной мазью. Потом все женщины встали и вышли. В пещере осталась лишь одна, самая робкая и необычайно красивая, белозубая девушка с нарисованными белыми треугольниками на щеках. Она нерешительно сбросила с бёдер лёгкую повязку, легла рядом с Захаром и осторожно приникла к нему всем своим горячим телом. В ответ он несмело поцеловал её, сначала в шею, потом в приоткрытые сухие губы, после чего воспламенился и всецело отдался на волю Большого Змея. Ему уже было всё равно, где он находится и что такое Улуру.

– Захар, ты меня задушишь! – Юлин голос разбудил его и привёл в чувство.

– Так это был сон? – пробормотал он виновато.

– Сон? Ты меня всю измял и исцеловал, места живого не осталось!

После этой первой совместной ночи они ещё несколько раз встречались в центре города, гуляя рука об руку по заснеженным переулкам, пока темень не разгоняла их по домам.

В экспедиции бурно обсуждали кремлёвские новости. В ходу была шутка: «В программе «Время» диктор Игорь Кириллов с грустью сообщает: «Товарищи, вы, конечно, будете смеяться, но нас опять постигла тяжелая утрата!». Смертью престарелого генсека Черненко закончилась «пятилетка пышных похорон». Новым генеральным секретарём стал молодой и энергичный Михаил Горбачёв. Всё предвещало грядущие перемены – одних это пугало, других радовало. Но и те, и другие удивлялись откровенным высказываниям Горбачёва о том, о чём они все эти годы шептались на кухнях – о тяжёлой жизни, о пустых полках магазинов и даже о недовольстве людей коммунистической партией.

Как бы то ни было, пятилетний план никто не отменял, а где-то в его недрах скрывалась маленькая строчка о предстоящей топографической съёмке дна Зейского водохранилища.

Сазонова вызвал к себе главный инженер Вербицкий, опытный специалист лет пятидесяти, державший в памяти все многочисленные участки работ и знавший не только их узкие места, но и возможные варианты отхода. При появлении Захара он встал из-за стола и протянул руку для приветствия.

– Проходите, проходите, Захар Степанович! Присаживайтесь. Как у вас с подготовкой к зейскому объекту? Вы ведь в курсе наших планов на этот полевой сезон?

– Я планов наших люблю громадьё, – пошутил Захар. – Михаил Иванович, всё нормально. Только мне одно не понятно – там ведь не просто дно, а затопленная тайга, сельхозобъекты да несколько деревень. Зачем нам всё это снимать? Ну дурдом же… Ведь имеются же подробные топокарты местности до затопления.

– А это, Захар Степанович, не наше с вами дело. Что значит зачем? Будь моя воля, я бы вообще запретил бы советским людям задавать этот вопрос. У нас плановая экономика. Чита спустила план, а мы люди маленькие. Что головное предприятие прикажет, то и обязаны выполнять. Вы инженер по морской геодезии. Вашей бригаде предстоит выполнить комплекс геодезических работ для обеспечения эхолотных промеров плановыми координатами. А после этого провести и сами промеры. Закладывать геодезические пункты и строить над ними сигналы будет бригада Фёдора Толстихина.

– Фёдора? – удивился Захар. – Он ведь маркшейдер.

– Да, Фёдора. Шахта ему противопоказана по состоянию здоровья. Он и справку из Читы привёз. Пусть подышит немного таёжным воздухом. Вы ведь вместе с ним в общежитии на Шишковке проживаете?

Захар кивнул головой.

– Михаил Иванович, можно пару вопросов?