Кровь на колёсах

От здания милиции до гостиницы, было минут двадцать ходьбы, и я, отпустив служебную машину, направился туда пешком. Я шёл по малолюдным улицам небольшого городка и наслаждался погодой. Мне с детства нравился вечерний снегопад. Будучи ещё совсем ребенком, я почему-то думал, что за снежной пеленой, покрывающей крыши домов и деревьев, скрывается что-то живое, необычное и таинственное. Вот и сейчас, как в детстве, я с затаённой надеждой вглядывался в снежную пелену, будто рассчитывая увидеть нечто.

«Увы, Виктор Николаевич, прекрасную пору уже не вернёшь», – подумал я, вернув себя к реальности. Тогда, в детстве, нам всем почему-то хотелось быстрее вырасти, стать самостоятельными и независимыми. Мы гнали секунды, минуты, часы, года, считали дни, не понимая того, что время быстротечно и безвозвратно. Только повзрослев, начинаешь по-другому относиться ко времени и с сожалением вспоминать эти прекрасные беззаботные детские годы.

В этих размышлениях я подошёл к перекрёстку. Дождавшись у края дороги зелёного сигнала светофора, я стал осторожно переходить улицу. Не знаю, как это объяснить, но внутреннее чувство опасности словно толкнуло меня вперёд. Я успел сделать несколько шагов, и в эту же секунду мимо меня на огромной скорости промчалась легковая машина, ударив по рёбрам боковым зеркалом. Это произошло так неожиданно, что я не успел даже испугаться. Я машинально взглянул на светофор – горел зелёный свет. В какой-то миг мне показалось, что ничего серьёзного не произошло, но боль в правом боку свидетельствовала об обратном. Ко мне подошла старушка и костлявой рукой погрозила вслед машине, исчезнувшей в снежной мгле.

– Гоняют как сумасшедшие, совсем о людях не думают! – хрипло крикнула она.

Бабуля, повернувшись ко мне, заметила моё побледневшее лицо и тихо спросила:

– Как ты, сынок? Сильно тебя ударило? Я сначала думала, что тебе каюк, прости господи. Хотела запомнить номер машины, а гляжу, номера то и нет. Куда только смотрят гаишники! Этот лихач целый день так, наверное, ездит.

– Не беспокойтесь, мамаша, со мной всё хорошо. А вы, случайно, не обратили внимания, какого цвета была машина? Я так растерялся, что и не заметил ничего.

– Видела, сынок, что тёмная, а вот цвет не разобрала. Эта машина здесь минут тридцать стояла, ждала, наверное, кого-то, – ответила пожилая женщина и отправилась по своим делам.

«Вот тебе и чудо в снежной пелене, – усмехнулся я. – Видно, не пришло ещё время умирать тебе, Абрамов. Есть ещё люди, которые молятся за тебя».

Обернувшись, я увидел, что боковое зеркало машины от удара сломалось и отлетело к обочине. Судя по всему, зеркало принадлежало «Волге».

Оказавшись в номере, я первым делом подошёл к зеркалу, чтобы посмотреть на свой правый бок. Чуть ниже подмышки разливался синяк густого темно-фиолетового цвета. «Хорошо, что удар пришёлся не по печени, а то бы я точно склеил ласты», – подумал я, зная, что удар на такой скорости мог порвать печень. Я надел майку и стал собираться в ресторан, так как, кроме чая, с утра ничего не ел.

Выходя из номера, я столкнулся с начальником городского отдела милиции, который с бутылкой коньяка и коробкой конфет, похоже, направлялся в номер Лазарева.

– Виктор Николаевич! Не хотите присоединиться к нашей компании? – весело спросил он меня и, получив отрицательный ответ, проследовал дальше.

«Тоже, нашёл себе друга, – слегка разозлился я. – Есть у тебя Лазарев, вот и пей с ним».

Охая от боли, я кое-как спустился в ресторан и заказал себе ужин. Минут через сорок в зале появился Кунаев. Рядом с ним шёл раскрасневшийся от выпитого коньяка Лазарев.

– А, это ты Абрамов, – панибратски буркнул полупьяный Лазарев. – Почему не докладываешь мне о результатах работы? Ты, надеюсь, не забыл, у кого ты в подчинении?

Я промолчал. Я не любил пьяных людей, особенно тех, к кому не испытывал никаких чувств.

Пришлось встать из-за стола и молча удалиться, делая вид, что не слышал реплики Лазарева.

* * *

В семь тридцать утра я уже был в отделе милиции. Ночь прошла без сна. Сильная боль в боку не давала заснуть ни на минуту. Я сел за стол и протянул руку за шариковой ручкой. Острая боль шилом пронзила нутро. У меня потемнело в глазах, а на лбу выступила испарина. Мысленно принял решение: «Надо сходить в больницу. Пусть сделают рентген, может, пропишут какие-нибудь обезболивающие препараты, иначе я не смогу работать».

В дверь без стука вошёл молодой оперативник и остановился у порога.

– Виктор Николаевич! Уразбаев рвётся к вам, хочет о чём-то поговорить.

– Хорошо, давай, поднимай его, если хочет, то поговорим. В этом им нельзя отказывать.

Пока оперативник ходил за Расихом, я постарался принять наиболее удобную позу в кресле, чтобы уменьшить болевые ощущения. Через минуту ввели Уразбаева. Он сощурился от яркого солнечного света, бившего в окно, и, окинув взглядом кабинет, присел на краешек стула.

– Ты что, Расих? Здесь я пока ещё хозяин кабинета, – не без труда произнёс я. – Тебе пока никто не разрешал садиться.

Испугавшись, он резко вскочил. В его глазах опять сверкнул непонятный мне огонёк.

– Всё правильно. Вот теперь можешь присесть.

Ночь, проведенная в камере, сильно отразилась на его внешности. Мне показалось, что он похудел. Под глазами появились тёмные круги: то ли он плохо спал, то ли вообще не ложился. Я внимательно посмотрел на него.

– Что случилось? Вы что-то хотели сказать мне?

– Знаете, – устало начал он, – я не спал всю ночь, всё думал, думал. Не потому, что я так сильно испугался срока. Я уже сидел и тюрьмы не боюсь. Всю ночь думал о жене, о своих детях. Вот здесь вы правы, они, кроме меня, никому больше не нужны. У нас нет родственников, мы с женой росли в детском доме. И я лучше всех знаю, что такое сиротство, когда ребёнок никому не нужен. Я дам показания, если это сократит мне срок. Только говорить буду лично с вами, а не с нашими сотрудниками. Вы даёте мне гарантию, что я получу минимальный срок?

Я поднял голову от бумаг и снова внимательно посмотрел на него.

– Пойми меня правильно. Я не судья и не могу давать никаких гарантий. Могу дать тебе слово офицера, что я сделаю всё от меня зависящее, чтобы ты получил по минимуму. Это единственное, что могу тебе обещать.

В кабинете повисла тягучая пауза. Я взглянул на часы и попытался поменять положение в кресле. Однако сильная боль заставила меня охнуть. Перед глазами снова поплыли разноцветные круги. Я пришёл в себя и посмотрел на него. Тот сидел с закрытыми глазами в состоянии глубокого раздумья. Даже мой непроизвольно вырвавшийся стон не вывел его из оцепенения.

Во мне, как всегда в таких случаях стали бороться два совершенно разных чувства. Сейчас мне было жаль этого человека, и я был готов пообещать ему всё что угодно, лишь бы облегчить его душевное состояние. Вторым, не менее сильным, чувством была личная удовлетворенность, которую, как правило, испытывает каждый оперативник, сумевший побороть сопротивление преступника.

Пересилив второе чувство, я обратился к своему рассудку, который подсказывал мне, что сидящий перед мной человек готов помочь и что очень глупо отказываться от этого. «Тебе ведь совсем не сложно будет написать письмо в суд и попросить о снисхождении. Что тебе стоит? Абсолютно ничего! А для него это вопрос жизни и свободы», – подумал я.

Наконец, он прервал повисшую в кабинете паузу:

– Вы знаете, я согласен принять ваше предложение. Другого выхода я не вижу.

Я протянул ему лист бумаги и ручку.

– Раз так, пиши. Может, это сейчас лучший выход для тебя в этой ситуации. Я такой-то, проживающий там-то, – начал я диктовать ему, – находясь в здравом уме и не испытывая на себе никакого психологического воздействия, обязуюсь добровольно сообщать органам милиции обо всех известных мне фактах совершённых преступлений, своевременно информировать о готовящихся преступлениях. Все свои сообщения о преступлениях буду подписывать псевдонимом Верный. А теперь поставь дату и распишись вот здесь.

Уразбаев расписался на листе и передал его мне. Я сложил лист пополам, положил в свою папку и убрал в сейф.

– Теперь слушай меня! Сейчас я тебе дам бумагу, и ты своими словами напишешь мне явку с повинной. Ты её должен писать на имя прокурора Республики Татарстан. Когда напишешь, в конце никаких дат не ставь. Это очень важно для тебя! Я постараюсь освободить тебя сегодня. Для этого, как ты понимаешь, мне необходимо согласовать свои действия с моим руководством в Татарстане. Без этого я решение принять не могу. Если всё нормально сложится, вечером будешь дома. А сейчас давай, пиши!

Он пододвинул свой стул ближе к столу и с воодушевлением застрочил.

* * *

Это была последняя поездка Михаила Ланге в Набережные Челны. Ранее пригнанные ими десять машин разошлись среди покупателей за три дня. «Надо завязывать с этим делом, зачем так рисковать, – думал Михаил. – Наверное, нужно переложить перегон машин на кого-нибудь из своих. Самому ездить в Челны уже опасно».

Он выглянул из окна кабины. За ним на расстоянии пятидесяти метров ехали три грузовика. Еще совсем недавно он, словно загнанный волк, с опаской гнал на своём первом, похищенном братьями Дубограевыми КамАЗе, а теперь уже без всякого страха гнал целую колонну большегрузов. Кто бы мог подумать, что он, всегда уважавший закон, займётся воровским промыслом. Но бизнес есть бизнес, а деньги не пахнут. Впереди показались знакомые строения гостиницы «Уральские самоцветы». Сердце Михаила тревожно застучало в нехорошем предчувствии.

Они остановились и припарковались на стоянке. Михаил выпрыгнул из кабины и, насвистывая модную мелодию, поспешил к стойке администратора в надежде встретиться с Верой. Однако там стояла другая женщина.

– Извините, а где Вера? Сегодня вроде она должна работать.

– Её сегодня не будет, – ответила дама. – Вера заболела.

Оформившись, Ланге направился в номер. В коридоре он столкнулся с подругой Веры.

– Настя, привет! А что с Верочкой? Мне сказали, заболела.