Шурави, или Моя война

«Это уже теплее, – подумал Виктор, – сейчас ты больше боишься за этих людей, чем за нас. По всей вероятности, тебе поручили расследовать обстоятельства их гибели, вот ты нас и сталкиваешь лбами, стараясь хоть что-то получить от меня и Марченко».

– Не знаю, товарищ майор, темно было. Вы знаете, как бывает темно ночью в горах? Поэтому ничего существенного сказать не могу, чего не видел, того не видел. Начался бой, заметьте, ночной бой. Я не видел в бою никого, кроме своего соседа по огневой точке и атакующих нас моджахедов. Мне было не до этих людей. У вас, что есть предположение, что их не моджахеды убили, а наши ребята?

– Я тебе об этом не говорил, – произнес Власов. – Мне кажется, Абрамов, что ты снова включаешь дурака.

– Я, товарищ майор, все понимаю. Вы пытаетесь найти черную кошку в темной комнате. Не ищите, ее там нет. А ваша попытка повесить провал этой операции и гибель бойцов спецназа КГБ на кого-то из нас – просто беспочвенна. Ни я, ни тем более Марченко не знали о засаде. Думаю, вам нужно искать крота здесь. Мы тоже были в этом бою и могли легко погибнуть.

Власов, как охотничья собака, застыл в стойке. Он медленно повернул к Виктору свою лысеющую голову и удивленно посмотрел на него. Чтобы сохранить лицо, он вдруг заинтересовался висевшим на моем поясе кинжалом.

– Откуда у тебя, Абрамов, такой дорогой персидский кинжал? Мародерством занимаешься?

– Не отгадали, товарищ майор. Это – подарок моего боевого друга, которого после штурма дворца Амина отправили в Союз.

– Смотри у меня, Абрамов. Я шутить с тобой не буду. Ты сам понимаешь, что бывает с мародерами во время войны.

– Спасибо за напоминание, товарищ майор. Если у вас нет больше ко мне вопросов, разрешите идти?

– Свободен. Кстати, Абрамов, считай, что наш с тобой диалог еще не окончен. Я сделаю все, чтобы ты уехал в Союз в наручниках, тебя не спасет ни отвага, не полученные ранения.

Виктор остановился около двери и посмотрел на Власова.

– Не тем вы занимаетесь, товарищ майор. Вам бы на «дорогу», тогда поймете, кто враг, а кто – нет.

Абрамов вышел на улицу, где его ждал Марченко. Судя по его напряженному лицу, он явно волновался за него. Виктор улыбнулся ему в ответ. Командир достал из кармана пачку сигарет и, выбив из нее две сигареты, одну из них протянул ему.

– Ну и как? – спросил он.

– Как всегда, – ответил Виктор. – Сука – он, командир.

Они закурили и направились к ожидавшей нас машине.

***

Он сидел с Марченко в кузове плечом к плечу. Машину сильно трясло на ухабах, и они, покуривая сигареты «Дымок», вели с ним ни к чему не обязывающие разговоры.

– Слышишь, Абрамов? Как тебе наша сестричка? – неожиданно поинтересовался у Виктора Марченко. – Мне кажется, достойная женщина. Я такой красивой еще не встречал.

– Мне она тоже нравится, – коротко ответил ему Виктор.

– В каком смысле нравится? – с напряжением в голосе спросил его Марченко. – Ты, брат, случайно на нее не запал?

Абрамов посмотрел на него, стараясь понять, в связи, с чем он спросил его о ней. Этот вопрос явно был не простым его любопытством.

– Ну, нравятся мне такого типа женщины. Люблю, когда у человека, а тем более у женщины, все при себе, и внешность, и фигура, а самое главное – женственность. Ты посмотри, командир, как она ходит. Это же целая симфония красоты и грации!

Командир сделал глубокий вдох и прикрыл глаза, представляя ее.

– Мне она тоже нравится, – произнес Марченко. – Если переживу эту войну, сделаю ей предложение.

– Извини, командир, а почему ты меня спросил о ней?

– Да так, ради любопытства. Говорят, когда человек влюбляется, он теряет реальность. Вот и хотел проверить, насколько это правда. Ты знаешь, мне кажется, что она не спускает с тебя глаз.

– Ты что, командир, на самом деле влюбился в Татьяну или просто шутишь надо мной?

Он таинственно улыбнулся Виктору и, немного подумав, сказал:

– Не знаю. Пока еще не определился. Жизнь идет, Виктор, а у меня ни кола, ни двора. Умру, некому будет закрыть глаза и поставить свечу за упокой души усопшего раба Божия Ивана.

– Дурак ты, командир. С чего ты взял, что умрешь дома? Это на тебя совсем непохоже. Я даже не могу представить тебя в домашних тапочках, без сапог. Ты же – воин, а он должен погибать на поле боя, а не дома – на перинах.

Марченко весело засмеялся над словами Абрамова и, обняв его за плечи, доверительно произнес:

– Ты знаешь, мне она нравится, и я сделаю все, чтобы она была моей.

Они замолчали, каждый подумал о чем-то своем.

– Что нового в штабе? Когда в дорогу? – поинтересовался у него Виктор.

– Пока молчат, да и укомплектоваться нужно. Вот укомплектуемся и снова в горы. Не беспокойся, для нас в горах всегда найдется «работа».

Они опять замолчали. Неожиданно Марченко вскочил на ноги и начал отчаянно стучать по крыше машины. Водитель испуганно остановил ее посреди улицы. Марченко перепрыгнул через борт кузова и побежал в обратную сторону. Абрамов удивленно посмотрел ему вслед, стараясь отгадать, что произошло. Он подскочил к одной палатке торговцев, затем к другой и вскоре пропал среди толпы местных афганцев. Виктор передернул затвор АКС и до боли в глазах стал вглядываться в пеструю толпу, стараясь в ней отыскать его фигуру. Наконец, он увидел голову Марченко, а затем и его самого, который, не обращая внимания на крики афганцев, бежал, обратно, к машине. Секунда, и он – в кузове. Машина, взревев двигателем, направилась дальше.

– Ты куда гонял, командир? – спросил его Виктор.

Он, молча, достал из кармана куртки серебряное украшение и показал ему.

– Как ты думаешь, понравится ей или нет? Вроде бы выбрал самое дорогое.

– Не знаю, командир. Подарок – не главное, главное – внимание. А так, красивое украшение, ничего не скажешь.

Марченко улыбнулся и спрятал его в карман куртки. Вот и ворота базы. Водитель посигналил, ворота открылись, и машина скрылась в пасти ворот.

***

«Здравствуй, мама!

Ты не поверишь, как я обрадовался твоему письму. Как ты меня нашла, я до сих пор не знаю и теряюсь в догадках, ведь я отправлял тебе последнее письмо из одного города, а сейчас нахожусь в другом. Прошу прощения, мама, что так долго не писал, просто не было свободного времени. Много работы, все время нахожусь в дороге. Иногда так устанешь, что ноги до кровати кое-как дотащишь, здесь не до писем. Все ребята, с кем я работаю, тоже сильно устают, и все мы ждем, когда нас отправят по домам. В остальном, мама, пока у меня все хорошо. Кормят нас отлично, много фруктов, овощей. Мне кажется, что я даже немного поправился и боюсь, что не влезу в «гражданку». Приеду домой, а одеть будет нечего, все будет маленьким. Я так и не понял из твоего письма, получила ли ты мои деньги или нет? Хотел тебе помочь, однако вот не подумал, что здесь у нас одни деньги, а там у вас другие.

Ты пишешь, что Ольга вышла замуж, Бог с ней, мама. Она давно мечтала об этом и ей, похоже, было все равно, за кого выходить, за меня или за него. При случае, поздравь ее от моего имени, пожелай семейного счастья.

Напишите более подробно, как вы живете, как там сестры и племянницы, хотелось бы узнать, что у них нового. Как бы я хотел хоть на минутку оказаться сейчас дома, посидеть рядом с тобой, посмотреть на тебя, потрогать твои мягкие, нежные руки. Помолись, мама, за меня, попроси прощения у Господа Бога за мои грехи вольные и невольные, их, наверное, у меня достаточно много. Здесь, где я сейчас нахожусь, этого сделать не могу, нет православных церквей, одни мечети.

Кстати, ничего Ольге не говори. Пусть живет, как хочет. Зачем все время ворошить прошлое?

Твой сын Виктор».

***