Дети Бафомета

Чешуйка послушно открыл рот, и Острозубка стала считать его зубы.

– Раз, два, три, четыре, пять! Вот, нашла! Тебе по ошибке вырвали не тот. У тебя с одной стороны два зуба криво растут, поэтому с одной стороны шестой вырван, а с другой нет. Ты ядовитый только слева.

Оба глаза ящерицы повернулись к ней.

– Одного тоже оказалось достаточно, – печально сказал Чешуйка, – мне очень стыдно и страшно, Острозубка! Она била меня, ругалась, говорила, что лучше бы она яйцо со мной съела, но ведь я всё равно её любил.

Подошёл Красноклык и свалил на землю большую кучу хвороста.

– Надо костёр развести, – сказал он, – а то скоро стемнеет. О, очухался! Ну, как ты?

– Ему плохо, – вместо Чешуйки ответила Острозубка, – представляешь – у него остался один ядовитый зуб!

– Ничего себе! – Красноклык даже присел на корточки, – а я думал, что вам их вырывают! Эй, Ушка, иди сюда!

Зайчиха, разминавшая плечи, шумно выдохнула, подошла к ним и спросила:

– Чего?

– У Чешуйки есть один ядовитый зуб! – с восхищением сказал лис.

– Я это уже и так поняла, – равнодушно ответила Ушка, – удивляюсь, как он сам до сих пор этого не знал. Чешуйка!

– Да, – отозвался тот.

– Смотри теперь, не укуси кого-нибудь случайно. Ладно, давайте костёр разводить.

Красноклык достал из рюкзака тесак свиньи, расщепил несколько хворостин на тонкие щепки и, не прошло и пяти минут, как костёр заполыхал.

– Я пойду ещё хвороста принесу, – сказал лис, – а то он быстро горит.

Насвистывая, лис ушёл, а Острозубка спросила Ушку:

– Что ты там про Кривоглазку говорила?

– Она притворялась, – ломая хворост в лапах, ответила зайчиха, – ей никогда не нравились ни Мудрокрыс, ни крысы, ни наши порядки. У неё отца арестовали, и она решила, что с неё хватит. Помнишь Полохвоста?

– Это енот, который тараканов ловил?

– Да, – ответила Ушка, подкинув пару хворостин в разгорающийся костёр, – он сегодня утопил твою соседку в дерьме, и Кривоглазка его не выдала, а ещё она ему носки связала. Он очень хорошо о ней отзывался и никакой он не дурачок, а просто притворяется.

– А мне он нравился, – внезапно сказал Чешуйка, – такой простой, весёлый, но в то же время грустный и одинокий. Он тоже оказался убийцей, как и я.

Чешуйка всхлипнул и тихо засвистел.

– Не плачь, – громко сказала зайчиха, – никакой ты не убийца! Ты ведь не знал, что всё так выйдет. И вообще, мы все в курсе, что у вас, ящериц, родственные связи намного слабее, чем у нас. Пройдёт пара недель, и ты об этом даже вспоминать не будешь.

– Да, я тоже об этом слышала, – подтвердила Острозубка.

– О чём? – спросил Красноклык, сваливая новую партию хвороста.

– Что ящерицы не так сильно привязываются к родным, как мы, – ответила Ушка.

Красноклык кивнул и, улыбнувшись, сказал:

– Холодная кровь, холодное сердце! Это мы знаем, так что, Чешуйка, не парься!

Чешуйка, вращая глазами в разные стороны, оглядел их и спросил:

– А вы почему решили уйти из города?

– Я просто так, – весело ответил Красноклык.

– Мне было страшно там оставаться, – призналась Острозубка.

– Меня всё достало, – сломав хворостину и кинув её в огонь, прошептала Ушка.

Чешуйка тяжело вздохнул и снова спросил:

– А как вы думаете, что было бы со мной?

Ушка переглянулась с Красноклыком и ответила:

– Тебя, скорее всего, обвинили бы в убийстве и отправили на перевоспитание.

– А ещё тебя могла сожрать свинья, – вставил лис, – мы с ней сегодня близко познакомились.

– Она омерзительная, – тихо сказал Чешуйка, глядя перед собой, – варит какую-то бурду вонючую, потом жрёт её у себя так громко, что даже в коридоре слышно. А ещё у неё шутки странные.

– Какие? – спросил Красноклык.

– Она несколько раз подходила и спрашивала про мой хвост: «А правда, что вы, ящерицы, можете свой хвост отбрасывать, а потом у вас новый вырастает? Будь добр, отбрось хвостик, а то уж больно попробовать хочется, а потом новый себе отрастишь! Я даже готова на белковый порошок меняться». И хрюкала так противно!

– Она бы тебя когда-нибудь точно съела, – уверенно сказал Красноклык.

– Фу! – с отвращением сказала Острозубка, – так же нельзя!

– Если очень хочется, то можно, – ответил Красноклык, – мне папа рассказывал, что на заводе был один такой, который собственную жену съел, а всем рассказывал, что она пропала. У него потом в комнате её кости нашли обглоданные.

– Какой ужас! – прошептала мышка, закрыв лицо лапами.

– Бывает, – меланхолично сказала Ушка, сломав очередную хворостину и бросив её в огонь.

Чешуйка ничего не сказал, подполз поближе к огню и протянул к нему холодные лапы.

Ночь наступила внезапно – только что было относительно светло, а, не прошло и пяти минут, как сидевшие вокруг костра уже не видели деревьев, хотя они стояли в нескольких метрах.

– Мне страшно, – прошептала Острозубка, прижимаясь к Красноклыку.