Очаг

– А ну выходите, прибыли, ссыльные, прибыли на место! – доносились с улицы требовательные крики.

Когда дверь вагона, словно занавес, была отодвинута в сторону, охранники увидели толпу людей с горящими взглядами. Спустившись из вагона на землю, они стояли молча, не двигаясь с места, будто не верили, что наконец-то их долгое путешествие закончилось.

Народ был уставшим, обессиленным. После Петропавловска к ним снова стали подходить, давать им воду и еду, интересоваться их состоянием. Именно это привело их немного в чувство. Больше всего ссыльные переживали, когда на стоянках из вагона доставали тела людей, умерших в дороге, накрытыми они лежали внутри вагона.

Глядя на бескрайнюю степь, раскинувшуюся за одноэтажным вокзальным домиком из красного кирпича, ссыльные испуганно думали:

– Неужели это и есть то место, где нам суждено провести остаток своей жизни?

– Ого, сколько тут земли!

– Голая равнина, хоть скачки устраивай!

– Ага… Кажется, счастью нашему пришёл конец.

– Почему?

– Эй, разве ты не видишь, здесь есть хоть какая-то жизнь?

– Зато посмотри, какой здесь простор! – произнёс Оразгелди, с жадностью настоящего хозяина земли разглядывая открывшуюся картину. – Сколько хочешь, сажай хлопчатник, пшеницу, земли на всё хватит!

– Ты думаешь, хлопчатник здесь вырастет? – возразил стоявший рядом с ним Агаджан мурт.

– А что, если есть земля, есть вода, что ещё надо хлопку? Разве он в Египте не растет…

– Ну, не знаю. Вполне возможно, что в Египте и растёт. А ты наверх посмотри, небо вон какое серое, обложено тучами… Если всё лето не видно солнца, про пшеницу не знаю, но хлопчатник точно не вырастет. Для хлопчатника нужно много солнца, а оно есть только на нашей земле, – с грустью произнёс Агаджан мурт, вспомнив, вероятно, в эту минуту покинутую Родину.

Это станция Кашиков появилась в ту пору, когда строилась здесь железная дорога, расчёт был на то, что со временем сюда начнут переселяться люди. Здание вокзала было построено в европейском стиле, оно выглядело намного наряднее двух-трёх появившихся чуть позже построек. От дождей и ветра его фундамент за многие годы потемнел, но особого ущерба зданию это не нанесло, похоже, строили его добросовестно.

Считалось, что казахи заселят эту местность и осядут здесь, а это здание станет для них своего рода маяком, но не тут-то было. Народ, тысячелетиями вместе со своим скотом кочевавший с места на место, невозможно заставить сидеть на месте. Предки казахов были саками-скифами, они были похожи на огузов, считали всю планету своей, поэтому кочевали с места на места.

По обе стороны вокзала стояли толпы людей, прибывших встречать поезд. Они стояли возле тракторов и телег, курили, о чём-то переговариваясь. Они ждали, когда ссыльным позволят выйти из вагонов. Прямо перед зданием вокзала стояли три здоровенных мужика, они выделялись из окружающей толпы своим хозяйским видом, и были похожи на пастухов, выбирающих из отары своих баранов. На двоих была надета коричнево-серая военная форма, на поясах одинаковые ремни с маузерами на боку. Один из них, среднего роста плотный крепыш был работником ОГПУ Шадмановым, которому поручено следить за порядком в номерных барачных посёлках, в последнее время, словно грибы после дождя, выросших между Карагандой и Акмолой. Это был не понятной национальности человок лет сорока-сорока пяти, лицо его было плоским, словно придавленным пятой верблюда, подбородок вздёрнут, нижняя губа выпячена. Советская власть именно таким людям – неизвестноо рода и племени доверили руководство. Он был комендантом 31-го барака. Справа от него стоял подтянутый в облегающей его стройную фигуру форме человек по фамилии Кочетков, его сверху направили сюда для контроля за приёмом ссыльных. Третьим был Иван Захарович Решетников, волжанин, в прошлом году сосланный сюда вместе с семьей. Здесь его назначили председателем 31-го барачного хозяйства.

Посоветовавшись, решили определить половину вновь прибывших туркмен это хозяйство.

После того, как ссыльные вышли из вагонов, на земле немного размяли ноги, сняли свои вещи, специально назначенные люди забегали, размещая их по повозкам. Первыми в телеги посадили женщин и детей. Когда же было сообщено, что до места им добираться ещё два-три дня, люди поняли, что им снова придётся затянуть пояса.

Багаж, который не поместился на телеги, поделили между собой мужчины и несли на себе.

И вот эта огромная толпа отправилась в путь. Их окружала тоскливая, безлюдная казахская степь, которая начала оживать с появлением людей. Люди шли вперёд, а вокруг ничего не менялось, картина оставалась прежней, отчего им начинало казаться, что они кружатся, топчутся на одной местности. Земля была влажной. Наверно, здесь несколько дней подряд шли затяжные дожди. Почва была тёмно-коричневой, тоскливо-загадочной. Временами по обочинам дороги появляются жёлтые островки ромашек. Откуда-то доносится знакомый голос перепёлки. Казахское лето не похоже на обычное жаркое лето, скорее, оно походит на туркменскую весну, которая вот-вот расцветёт во всей своей красе.

Тройка, которая следила за высланными и только что стояла перед зданием вокзала, теперь превратилась в надзирателей толпы. Прохаживаясь между телегами, они покрикивали на людей, сидевших в их телегах, отдавали приказы. Когда на каком-то отрезке пути по этой бескрайней степи люди вдруг снова ощутили знакомый горьковатый запах полыни, не сразу поверили в это. Разве это не дыхание Родины, по которой они так истосковались?

Когда они сошли с поезда, ссыльным объявили, что они прибыли в Акмолиснкую область Казахстана, что место их поселения находится в 75 километрах от города Акмолы. Многие тогда, посмотрев по сторонам, подумали: «Если это казахская земля, то что-то не видно их приземистых домишек, верблюдов и табунных лошадей?». К тому же в окружившей их толпе людей видно только одно казахское лицо.

Поэтому, если не считать горьковатого запаха полыни, ничего не указывало на то, что они находятся на земле Казахстана.

Сейчас под ногами ссыльных раскинулась огромная Сибирская низменность, называемая Голодной степью, на северной окраине которой находится Тобольск, на западе Тургайская область, на востоке – Семипалатинск, на юге – Сырдарья.

Эти земли ещё во времена Сибирского правителя Кучум хана, спустя двадцать с лишним лет после первого разбойничьего набега крещёного татарина Ермека, впоследствии ставшего Ермаком Тимофеевичем, которого алтайцы утопили в реке Катуни, эта земля полностью перешла после этого к русским. Народ, предками которого были тюрки, разделился на племена и роды, был вынужден, оставив родную землю, мигрировать в Китай, Центральную Азию. Оставшиеся под началом русских люди были насильно окрещены и стали адептами новой религии. Не подчиняться русским и не желая менять веру, малочисленные казахи переезжали с места на место, и в конце концов стали одним из сибирских народов.

Не знали люди, которых сейчас гнали в неведомое место, что уже отданы на растерзание этой Голодной степи.

Теперь толпы ссыльных каждый день проходили мимо барачных посёлков один за другим с надписями: «Барак № 3», «Барак № 10».

И видели они, что беда, называемая ссылкой, коснулась не только их, ею охвачена вся огромная страна.

Комендант Шадманов сидел на самой первой повозке и руководил всем этим караваном. Время от времени оборачиваясь с недовольным видом, покрикивал на возчиков: «Двигайтесь быстрее, вы ползёте как казахи, которые своего покойника через семь кладбищ проносят. Если мы будем так двигаться, не то что за три дня, а и за пять дней не доберёмся до места!». А когда повозки начинают кое-как тащиться и отставать, он останавливал переднюю повозку и подтягивал отстающих. В этот момент он был похож на собирающего своё стадо пастуха.

Председатель Решетников был более внимателен к тем, кто шёл рядом с его телегой. Он останавливал телегу и ждал, пока подтянутся идущие за ней люди. Один раз он празвернул коня, чтобы справиться об отстающих, и увидел, как идущий сбоку Сейитмырат ага, пытаясь проскочить перед конём, запутался в собственных ногах и упал на землю.

Решетникову всё же удалось остановить коня до того, как тот добрался до Сейитмырата ага. «Стой!» – крикнул он и остановил коня. Испугался, что конь может затоптать старика. Кровь прилила к его лицу, отчего его лицо и шея приобрели багрово-красный цвет. Немного придя в себя, он соскочил с телеги и сразу же протянул руку ему, не желая, чтобы другие увидели его падение.

– Вставай, старик! Держись за мою руку!

– Ноги что ли сплелись, не пойму, отчего я упал, – проворчал Сейитмырата ага, отряхивая одежду.

– Нельзя падать, тем более сейчас, – эти слова он обращал не только к Сейитмырату ага, но и всем, глядя куда-то через плечо и о чём-то думая.

Старик посмотрел по сторонам и виновато улыбнулся… Полушутливое обращение Решетникова, а также то, что он усадил рядом с собой в телегу обессилевшего старика, заставило людей задуматься. «Интересно, что за место, в которое нас везут? Кому там доверят нашу судьбу? Хорошо бы, чтобы это был человек вроде Решетникова, тогда и наша жизнь могла бы быть не столь ужасный. Видно же, что он нормальный человек, способный понимать чувства других людей».

Огулджума с детьми вместе с ещё одной семьей сидела в доверху груженной вещами телеге. Тесно там было всем. Возницей у них был широколобый старик с бородкой клинышком, вид у него был благообразный, отчего делал его похожим на муллу. Видя, как перегружена его телега, он садился в неё только после того, как уставал идти пешком, чтобы дать отдых ногам. Всё остальное время, держа поводья коня в руках, шёл рядом, волоча ноги в просторных сапогах.

Выполняя мелкие поручения матери, Алланазар то спрыгивал с телеги, что снова садился в неё. Он присматривал за Рахманназаром, чтобы тот, ворочаясь с боку на бок, не слетел с телеги, пока мать, лёжа на боку, кормила грудью маленького Рахмангулы. То немного отставая от телеги, то, поравнявшись с шедшим рядом отцом, скакал как резвый жеребёнок.

От всего этого мальчик получал удовольствие. Больше всего ему нравилось идти рядом с дедушкой Потапом, изображая из себя возницу, управляющего конём. Понимая душу ребёнка, старик время от времени давал поводья в руки Алланазара, ласково предлагал: «На, сынок, ты тоже немного управляй конём». Глядя на Алланазара с любовью, он ещё что-то говорил на непонятном языке. Алланазар по глазам старика видел, что он говорит какие-то добрые слова, но постигнуть их он не мог. Старик и ребёнок понимали друг друга без слов, у них были родственные души. В этой толпе людей возница выделялся своим благообразным видом священника, поэтому он был для них обычным старым возницей. О его судьбе люди ничего не знали. И только работники ОГПУ вроде Шадманова знали, что этот высокообразованный человек много лет служил писарем в царской канцелярии. Да он и сам, опасаясь ещё большего наказания, не очень-то распространялся о своём прошлом. Сюда старика привела та самая работа на царя. Та самая участь, как и других выселенных. Алланазар сдружился с этим стариком, чем-то напоминающим его родного деда – Кымыша-дучзы.

И в этот раз Огулджума, видя, что хлеб высох, и еды стало совсем мало, выставила узелок с сухим вареньем, сушёной дыней и урюком. Видя, что муж ничего не ест, только делает вид, что ест, едва касаясь выложенных ею продуктов, сказала:

– Возьми, положи в рот!

Но Оразгелди снова ничего не взял, только сказал: «Дети поедят».

– И детям хватит, и тебе тоже достанется, – она с жалостью посмотрела на осунувшееся лицо мужа. Заставив его поесть, она собрала кое-что из угощения и протянула Алланазару. – Иди, сынок, угости дедушку арабакеша!

Старик как раз в это время на арбе собирался обедать и с удивлением смотрел на семью: «Интересно, что они с таким удовольствием едят?»

Подбежавший Алланазар молча оставил перед ним, что-то незнакомое а когда дед распробовал это, довольно закивал головой: «Вкусно!» Старик был благодарен, что эти люди вспомнили и о нём, угостили его.

Эти двое – старик и мальчик, люди разного возраста, не понимая языка друг друга, нашли общий язык своими сердцами. Именно на этой дороге началась неожиданная дружба русского добродушного старика с туркменским мальчиком, которая окажет влияние и на их дальнейшую жизнь.

Была объявлена остановка. Алланазар расстелил рядом с телегой выданную матерью подстилку, после чего снял с телеги Рахманназара и помог матери сойти на землю. Держась за край телеги, Огулджума спускалась на землю, держа на руках Рахмангулы.

– Ты уже проснулся? – ласково спросила малыша мать.

Каждый раз, когда объявлялась остановка, люди быстро соскакивали с телег, и начинали шумно переговариваться между собой, собиралась целая толпа. Воспользовавшись такой возможностью, ссыльные старались и детей накормить, и самим что-то перекусить. При возможности кипятили воду, чтобы заварить чай и выпить горячего, из каурмы, залив кипятком, готовили шурпу. Видя сзади идущего отца, несущего на спине тяжёлый груз, Алланазар подбежал к нему, помог по мере возможности снять ношу со спины. На расстеленный дорожный сачак снова выложили сушеную дыню, сухое варенье, сухофрукты, буханку чёрного хлеба, выданную по пути, поставили сосуд с водой. Сев за сачак, Оразгелди взял полоску сушёной дыни, разломил её пополам и вместе с куском хлеба дал одну часть Алланазару, а другую – Рахманназару.

– Возьмите, поешьте лучше хлебом!