Очаг

– А что вас привело ко мне? – для приличия спросил глава сельсовета, хотя прекрасно понимал, для чего эта старая женщина пришла к нему.

– Ты вроде бы привёз из города какие-то вести о ссыльных, так? Уже кого-то из них расстреляли, кого в Сибирь отправили, словом, уже решили их судьбу. Вроде бы это ты говорил, вот я и решила услышать обо всём этом из первоисточника. Видишь, не смогла усидеть дома, пришла к тебе. Послать к тебе было некого, дед на бахче, да и не хочется ему возвращаться в село…

– Ай, у меня, старая, для тебя утешительных вестей нет, вернее, мне вообще нечего тебе сказать. Правда, на собрании один из руководителей сказал, что они отправились в сторону Сибири. Но куда именно он не называл, так что, прости, ничем тебе помочь не могу, – выдавил из себя Ягды.

Ягды вспомнил то собрание, на нём первый секретарь райкома заявил, что проделана большая работа, и они избавились от тех, кто тормозит развитие советского государства, при этом выразил огромную благодарность Ягды за проявленную им в этом деле активность. Ничего он этого не сказал старой матери, постарался немного смягчить её сердце, как-то успокоить. Но мать была неутешна, тоска терзала её душу. Сейчас по её жилам текла не кровь, по ним бежал огонь, он сжигал её изнутри. «Похоже, люди ничего не придумали, всё, что они говорят, правда», – подумала Джемал мама про себя.

– Сын Нарлы чопчи, ты прекрасно знаешь, как ждут здесь люди любой весточки. Почему ты не спросил, кого именно отправили в Сибирь? – в голосе старой женщины было отчаяние.

– Ай, откуда им знать? – с важным видом ответил он, но посмотреть прямо в глаза старухи не посмел. Сейчас перед ним стояла женщина, которая когда-то, когда он жил в нужде, ласково называла его «сынком».

Проводив сыновей в ссылку и поняв, кто такой Ягды на самом деле, Джемал мама заметно охладела к нему. Нет, теперь старой женщине совсем не хотелось называть его «сынком», как это было раньше. Теперь она, как и другие, считала его чужим, поэтому, как и все, называла его не иначе как Ягды гул, кемсит.

Ничего не говоря, старая женщина пошла обратно. И снова мысли унесли её в Сибирь, к её детям. Смешавшись с ними, она быстро забыла про Ягды. Грусть-тоска разрывала её сердце, она шла, сгорбившись. Перед глазами стояли родные внуки, она видела, как они шумят, бегают, играют, потом перед её мысленным взором появились сыновья, невестки, они смотрели на неё…

– Как же я буду жить без вас, родные мои! – вслух произнесла Джемал мама и вдруг расплакалась.

Солнце поднялось высоко, и с высоты нещадно жарило, воздух раскалился докрасна. Но занятая своими мыслями старуха ничего этого не замечала.

Уже подходя к дому, она вдруг вспомнила о своих чувалах. Вместо того, чтобы вернуться назад, мысленно отругала себя: «Эй, глупая женщина, у тебя отобрали настоящих хозяев этих чувалов, и кому теперь нужно это старьё, которому сто лет в обед исполнилось?»

* * *

Репрессии в стране начались с новой силой. Большинство арестованных уже оказались в лагерях Туруханска, Воркуты, Магадана. В те дни поезда беспрерывно перевозили людей из конца в конец страны!

От наплыва ссыльных уже стонали Сибирь, Казахстан, сотни других регионов бескрайней страны.[29 - Автор известного романа «Судьба» Хыдыр Деряев, проведя в Сибирских лагерях 19 лет, рассказал об этом времени однажды: «… Когда нас везли в Сибирь, наш состав остановился на каком-то полустанке вдоль Транссибирской железной дороги и простоял целый час. Я в это время стоял у окошка и считал проходящие поезда. Так вот, за тот час, что мы там стояли, мимо нас проехали 22 поезда с заключёнными…»]

Впоследствии поезда так наловчились перевозить людей, что казалось, им никакие другие грузы и не нужны.

Погода заметно изменилась, когда доехали до Оренбурга. Удивительное дело, Средняя Азия сейчас пылает в огне, изнывает от жары. А погода здесь похожа на весеннюю, то льёт дождь, то вдруг выходит яркое солнце. В последние два дня время от времени льёт дождь, дует влажный ветер.

Теперь по обе стороны поезда движется бесконечный лес, людей удивляет, сколько же здесь деревьев выросло. Иногда между деревьев промелькнут стога сена, чем-то напоминающие избушки, а рядом с домами стоят люди, провожающие взглядом проходящие поезда, много любопытных детей. «Сколько же здесь деревьев, хватило бы на строительство множества домов. А какие здесь гигантские деревья, вдвоём не обхватишь!..», – с завистью говорили пассажиры этого необычного поезда.

Куда ни глянь, всё вокруг в лесах, стоит задуть ветру, и колышутся кроны деревьев, словно волны зелёного моря. И даже плывущие по небу тёмные тучи были не в состоянии нарушить эту картину.

Где было туркменам видеть такое изобилие деревьев?!

А ссыльные ехали всё с такими же мучениями. Изменилась местность, но не изменилось их положение. Страдания этих людей были вызваны равнодушием, а то и вовсе презрением сопровождавших их охранников, считавших их представителями класса угнетателей, всю жизнь измывавшихся над сирыми и неимущими. Они были убеждены, что своим отношением к ссыльным доказывают свою верность большевистским идеалам. Раньше в небольшие окна вагона, расположенные под самым потолком, сыпался песок пустыни, теперь же оттуда задувало холодным ветром, который к ночи становился морозным. «Закрой его, акгасы, дует же оттуда!» – попросила мужа однажды Огулджума, в это время, лёжа на боку, она кормила грудью маленького Рахмангулы. Она просила заткнуть дыру в стене вагона как раз напротив того места, где сидел Оразгелди. Раньше задувавший это отверстие воздух доставлял удовольствие, но теперь всё было совсем наоборот.

За стенами вагона стояла ночь.

Народ в вагоне крепко спал, посапывая во сне. Приподнявшись, Оразгелди вытянул из-под себя кошму и одним концом заткнул дыру в стене, из которой нещадно дуло, затем надел на себя жёлтый тулуп, лежавший у него под головой вместо подушки, и спиной прислонился к этому месту.

Под монотонный стук колёс Оразгелди думал о том, как меняется погода, перед глазами возникло вчерашнее небо. На нём, словно клочки серой шерсти только что остриженных овец, толпились облачка, толкаясь и наезжая друг на друга. Оразгелди представил, что это не облака, а овцы, при каждом дуновении ветерка они разбегались в разные стороны, а чабан никак не мог собрать их в кучу. Ветер принёс запахи хвои – приятные запахи леса. Теперь уже и взрослые по утрам и вечерам старались одеться потеплее. Таково требование российского лета. Как только поезд въехал на просторы России, погода заметно изменилась. На ночь детей старались укрыть тёплыми одеялами. Особенно холодно было по утрам и ночам.

– Кажется, мы приехали в Сибирь! – высказывались люди.

– Небо вон какое хмурое.

– Аю, у этих людей бывает когда-нибудь лето? – Но если это Сибирь, какое может быть лето?

– Про свое лето теперь забудь.

– Неужели так и будет?

Перемена погоды повлияла на всё сразу. И даже после того, как поезд выехал из Челябинска, никто и не думал интересоваться состоянием ссыльных, их проблемами. Состав спешил. На небольших полустанках он только притормаживал немного, но потом снова набирал скорость. О том, что следующим пунктом их путешествия будет Петропавловск, ссыльные узнали во время стоянки в Челябинске. А вообще-то смирившихся со своей судьбой людей не очень-то и интересовало, куда их везут. Сейчас главное для них – как можно скорее добраться до места. Беспросветная жизнь в тесном вагоне всем уже порядком надоела, стала просто невыносимой.

Тем более, что и в этот раз даже во время большой стоянки никто не интересовался судьбой людей в поезде, и это стало вызывать подозрение и дурные предчувствия. Люди стали высказывать предположения, что в Челябинске, как и в Ташкенте, сменилась охрана, на смену прежней пришли ещё более злые люди, и они попросту забыли об этих несчастных. Другие не стали искать виноватых извне. Они попросту предположили, что в Челябинске из такого же, как у них, вагона мог сбежать кто-то из ссыльных вроде Нурягды, поэтому они обозлились и решили не обращать на них никакого внимания, подвергли их таким жестоким испытаниям.

Первой стала ощущаться нехватка воды, дети плакали и просили у родителей пить. Запас воды в вагоне кончился, но поскольку раньше им время от времени выдавали еду и воду, люди и не пытались делать большие запасы воды. И очень скоро жажда стала мучить не только детей, но и взрослых, и это стало неразрешимой проблемой. Дети ничего не хотели понимать, они всё время просили пить, им невозможно было что-то объяснить. А за стенами вагона всё время лил дождь, казалось бы, проблем с водой не должно быть, но, увы, это людям никак не помогало.

Но так уж устроен человек, ему всегда хочется того, чего сейчас нет. И если голодная курица видит во сне зерно, то жаждущим людям снятся их родные полноводные реки Мургаб, Джейхун, Теджен, бьющие из горных недр родники с прозрачной холодной водой. Алланазар, только что поделившийся последним глотком воды с двумя братьями, сидел с опухшими от жажды губами и представлял протекавший прямо за их домом арык. Наверно, его сверстники до сих пор купаются в нём, гоняются друг за другом, устраивают шумные игры, а рядом с ними шумит поток воды. Казалось бы, они могли бы и напиться из этого арыка, но нет, предпочитают прыгать в арык, в разные стороны разбрызгивая воду. Эта вода им нужна не для утоления жажды, а лишь для получения удовольствия от игр.

Забыв о том, что всё это видит не наяву, только в мыслях, Алланазар упрекнул мальчишек:

– Эй, вы почему не пьёте воду? Вот рядом с бродом, среди камышей, течёт чистейшая вода, пейте же оттуда!

Но даже если сейчас весь мир будет плавать в воде, для тех, кто едет в поезде, толку от этого никакого. Бесконечное нытьё детей, требующих воды, стало пугающе действовать на их несчастных родителей. Женщины утирали концами своих пуренджеков слёзы, пытаясь хоть как-то утешить плачущих детей, обещая им, что очень скоро они будут там, где очень много воды.

Мужчины не находили себе места, они не знали, что делать, как вести себя, и не видели ответов на свои немые вопросы. Взрослым сейчас было ничуть не легче, чем детям, они облизывали пересохшие, потрескавшиеся губы. Заканчивались припасы еды, а сопровождающие их люди и не думали хоть чем-то кормить ссыльных. Только у женщин ещё немного оставалось еды, да и то, потому что ни расходовали её экономно, берегли для детей. Больше всего людей мучила жажда.

Каждый раз, когда состав, подъезжая к какой-нибудь станции, сбрасывал скорость, в людях начинала теплиться надежда: вот сейчас поезд остановится, откроются двери, и их выпустят наружу, чтобы они могли напиться и запастись водой. А заодно и накормят их.

Но ничего такого не происходило, никто не интересовался судьбой без вины виноватых каторжников. В конце концов всё это заставило уважаемых людей снова собраться у входа в вагон. Небольшая группа, в которую вошли Гуллы эмин, Сейитмырат ага, Оразмырат ахун, Тятян бай, собралась у входа для совета. В издаваемом составом грохоте они с трудом слышали друг друга, не говоря уже о других «жильцах» вагона. Что-то говорит Сейитмырат ага. Гуллы эмин, временами поглаживая свою прикрывающую грудь красивую окладистую бороду, включается в беседу. Сидя на корточках, Тятян бай слушает старейшин, до хруста ломая пальцы, и давая понять, что он готов в любую минуту выполнить любую просьбу. В головах, собравшихся вертелась одна и та же мысль: «Где же раздобыть воды? Кто-нибудь заинтересуется нашей судьбой?». Эта мысль не давала покоя мужчинам, которые чувствовали свою ответственность за случившееся.

Наконец настал долгожданный момент. Подъезжая к какому-то вокзалу, поезд начал сбрасывать скорость. Все сидевшие у входа мужчины вскочили на ноги. В это время их груди стучали с надеждой сердца… Мужчины стали дружно колотить по дверям вагона, хотели привлечь внимание охранников к себе. Гуллы эмин, одной рукой упираясь в стену, а другой колотя по двери, громко произносил известные ему два-три слова на русском языке: «Орус, бода, бодо, боды!..», – кричал он во всё горло, просил воду.

Но дверь вагона всё равно не открывалась, будто её запечатали на веки вечные. А раз дверь не открывается уже два дня, где взять воды? Выломать стены вагона, вырвать дверь? Что тогда будет? Неужели те, кто везёт без вины виноватых ссыльных, не понимают, что они тоже люди, такие же, как они, с руками и ногами, чувствами и желаниями. Им тоже надо есть и пить, отправлять естественные надобности? Ещё как понимают! Но при этом знать не желают, потому что не считают их за людей, воспринимают их как стадо безмолвных баранов. А ведь им всего-то и надо кусок хлеба да немного воды, они ведь больше ничего для себя не просят! Разве эти люди не смирились со своей судьбой, и вот уже несколько дней ничего не требуют для себя, молча едут в этом отвратительном вонючем вагоне? Им вдруг стало понятно, что позаботиться о ссыльных должны только они сами, больше никто этого не сделает.

На стенах вагона, намного выше человеческого роста были наискось расположены небольшие отверстия, вероятно, для циркуляции воздуха внутри помещения. Когда стало холодать, люди заткнули их подручными материалами. Когда на улице шёл дождь, через отдельные плохо заткнутые отверстия начинала сочиться влага, капли падали на сидящих внизу людей. Это не ускользнуло от внимания жаждущих людей. Как-то раз вода стала капать на Беки Сейитмырата, молодого человека лет двадцати пяти-двадцати семи, намочила его новенькую белую рубаху со стоячим воротником. Он отодвинулся ближе к детям, и вдруг ему в голову пришла неожиданная мысль. Радостно улыбнувшись, он обратился к сидящему рядом с ним Агаджану мурту:

– Агам, хочешь пить?

– А почему ты об этом спрашиваешь?

– А что, если я найду для вас воду? Тогда садись я поднимусь на твою спину.

И парень рассказал Агаджану, каким образом собирается добывать воду.

Держа в руках белую детскую рубаху, Беки взобрался на поставленные плечи Агаджана мурта и протянул руку с рубашкой к отверстию. Казалось, что он хочет заткнуть эту дырку. Когда Беки освободил отверстие от тряпок, которыми оно было заткнуто, оттуда в вагон ворвался холодный влажный воздух вместе с каплями дождя…

Люди с огромным удовольствием принимали от Беки мокрые тряпки и отжимали их в посуду. А на улице шёл дождь. Теперь все по очереди подавали ему свои тряпки, а он только успевал мочить их и отправлять вниз. Говорят же, если Бог закрывает одну дверь, Он обязательно откроет другую. И это был именно тот случай.

Мокрые тряпки прикладывали к пересохшим губам, людям стало так хорошо, что они начали верить: для них ещё не всё закончилось, впереди их ещё что-то должно ждать.

* * *

После отправления из Мары поезд с ссыльными пробыл в пути шестнадцать дней, и лишь на семнадцатый день остановился на небольшой станции Кашиков между городами Акмола и Караганда. Вначале «пассажиры» этого необычного поезда подумали, что это просто остановка, каких было много на их пути, что, постояв немного, состав поедет дальше. Ведь уже много дней они ехали по территории России, проезжая такие крупные города, как Оренбург, Орск, Торск, Челябинск, Петропавловск. Не зная, куда точно едут, люди были уверены в том, что едут они в эту пресловутую Сибирь. А поезд, пройдя через многие незнакомые места, снова прибыл в Казахстан, правда, теперь уже с другой стороны.