Последняя ночь моей убогой жизни

Началась другая песня. Что-то из Синатры и кажется «My way». Старое, неторопливое, но с душой и характером.

Всё это время мы тоже были в фильме, но его уже смотрите вы, мои дорогие друзья.

Камера передвигается откуда-то сверху, лениво перемещаясь с задней части машины к её переду, показывая всё под кривым углом. Она двигается неспешно и вскоре мы видим головы спящего Орхана и бездвижной Сары, которая казалась абсолютно не удивлённой тем, что происходило на передних сиденьях. А происходило то, что дверь ЛаФлёра и он сам в замедленной съёмке отлетали от моего кулака, который отскакивал назад от силы удара.

В воздухе парят две склянки. В одной виднеется алая кровь блудливой девственницы, а во второй прозрачные слёзы человека, счастливого в своём несчастье.

Внезапно замедленная съёмка отключается, а ваш экран гаснет.

* * *

Мы снова с вами прямым эфиром из реального мира. Быстро заморгав, я понимаю, что теперь стою у бассейна и, осмотревшись замечаю, что всё вернулось на свои места. Эля и Хабиль лежали на полу со своими орудиями (ржавой косой и топором) в руках, готовые защищаться от людей-теней, возвышавшихся над ними.

– Прекратить! – услышал я голос Хэнка. Его глаза налились кровью, а в своих объятиях он сжимал бездыханное, кровоточащее тело Софии. Люди-тени застыли словно статуи.

Хэнк тихо плакал над Софией, а я с каменным лицом смотрел на небо. Оно было таким же серым, как и вся моя жизнь.

– Прекрасно, молодой человек, – послышался из-за спины знакомый голос.

Это, конечно же, был Дамбл Дор, волшебным образом оказавшийся на территории дачи. Хотя, посмотрев на ЛаФлёра, который без сознания лежал на земле, я подумал, что когда он отключился, вместе с этим наверняка исчезла и его магия. Тогда Дамбл Дор сразу же сумел отыскать нас и появиться на сцене как раз в нужный момент. Кстати говоря, он был не один. Чуть позади него стоял Алтун в своём первоначальном внешнем виде. Грязная, неопрятная одежда и волосы. Золотые зубы. Никаких аксессуаров кроме тасбиха, которым он умело поигрывал в своей руке.

– Маэстро? – спросил Алтун с ухмылкой на лице.

– Да-да, можешь забрать его, – отмахнувшись от него, как от мерзкого слуги, приторно сказал Дамбл Дор. – Мальчик мой, вижу ты всё же справился. Я всегда в тебя верил!

– Ага, – без каких-либо эмоций кивнул я. – Что насчёт нашего уговора?

Дамбл Дор не ответил, потому что победоносно наблюдал за бессознательным ЛаФлёром. Алтун успел надеть святящиеся наручники на него как раз тогда, когда он открыл глаза и попытался сделать что-то своими руками. Однако мне он показался ощутимо ослабленным и видно в этих магических наручниках голубоглазый красавчик был ни на что не способен.

– Глупец, – сказал ЛаФлёр.

– Не делай этого, Малик! – взмолилась Эля со слезами на глазах.

Устало взглянув на девушку, я проигнорировал её и снова повернулся к старцу:

– Ну так как?

Из дома вдруг выбежала Сара.

– Мне это приснилось или вся эта хрень действительно только что произошла? – спросила она, обеспокоенно положив руку на грудь. На неё никто не обратил внимания.

– Идиот! – на этот раз чуть громче повторил ЛаФлёр, обращаясь ко мне. – По-твоему жизнь совсем не имеет светлой стороны? Ты слеп! Слеп, как были и многие до тебя, глупый человечек! Оттого я и устал! Именно из-за таких, как ты! Устал слушать как вы всё время жалуетесь и жалуетесь, постоянно ноете и просите того, чтобы все ваши глупые желания разом исполнились! Думаете легко слушать всё это?! А ты… – ЛаФлёр сделал паузу, потому что Алтун поднимал его с земли. – …ты вообще самый тупой человек, которого я когда-либо видел! Ты вообще решил отказаться от желаний!

– Потому, что желания ведут только к боли! – взревел рыдающий Хэнк.

– Боль – часть жизни! И не всё желания стоит иметь! – разгневался было ЛаФлёр, зашагав в мою сторону, но Алтун скрутил его руки, и он попятился назад. – Ай! Отпусти меня, балбес ты безмозглый!

– Алтун, будь добр, проводи господина ЛаФлёра к машине, – попросил Дамбл Дор. – Не слушай его, дорогой мой мальчик. Всё так, как и должно быть.

– Херня! – крикнул ЛаФлёр, пытаясь отделаться от Алтуна, тянувшего его за собой. – Ты просто неправильно на всё смотришь, Малик. У всего есть обратная сторона! Переверни видение! Ай! Отцепись, козёл!

– Заткнись! – рявкнул Дамбл Дор, после чего он вновь повернулся лицом ко мне со своей доброй, раздражающей улыбкой. – Увы, Малик, нам пора. Твоё желание будет исполнено в течении двадцати четырёх минут, – Дамбл Дор взглянул на ручные часы. – Тебе ведь двадцать четыре? – спросил он скорее самого себя. – Что ж, отведи минуту на каждый прожитый тобою год. Поностальгируй. А мы… ну… у каждого приключения свой конец… каким бы трагичным он, увы, ни был. Прощайте! – помахав всем присутствующим, Дамбл Дор пошёл вслед за Алтуном и орущим ЛаФлёром.

Я всмотрелся в землю.

«Вот и всё. Какую же жалкую жизнь я оставляю позади. Ничего так и не добился. Даже мои рисунки, и те никогда ни для кого не будут иметь ни малейшего значения. Как и я не имел ни для кого никакой ценности всю свою жизнь. Даже моя собственная мать, и та врала мне. Бледное существование, а не жизнь» – подумалось мне.

Дамбл Дор и Алтун вместе с ЛаФлёром полностью исчезли из виду, а я взглянул на бассейн. Хэнка в нём больше не было. Вместо него там стоял кто-то другой.

Приблизившись, чтобы получше разглядеть незнакомца, я увидел в бассейне маленького мальчика в дешёвой одежде и с потрёпанным, розовым рюкзаком «Барби» на спине. Точь-в-точь такой же моя мама когда-то давно взяла у соседки, пока собирала деньги, чтобы купить мне новый. А всё потому, что мой прежний рюкзак отобрали и выбросили в мусорный бак другие дети.

Мальчик в бассейне смотрел мне прямо в глаза. Он был хилым, немного прыщавым, что вполне свойственно для детей его возраста, с небольшой горбинкой на носу, а выражение его лица было очень и очень грустным.

Этим мальчиком был я.

Глава 29 – Судьба настегает всех

Солнце, наконец, встало. Утро казалось холоднее закончившейся недавно ночи. Неясно – было ли так на самом деле, или данные ощущение являлись, скорее, плодом атмосферы, стоящей над округой. Дул прохладный осенний бриз, приносящий с собой шуршавшие сухие листки различных деревьев, словно пёс, радостно несущий в зубах брошенную хозяином палку.

Помимо ветра и шума, который издавали эти листки, а также непоседливого пакета, зацепившегося за ветку растущей поблизости смородины, больше ничего во всей округе не издавало ни единого звука. Ничто и никто.

Местность оставалась тихой даже несмотря на наличие рядом людей, находившихся хоть и не совсем в трезвом уме и добром здравии, но, тем не менее, в сознании. Они вполне были способны болтать, шутить и смеяться. Однако по некой трагичной причине эти люди предпочитали молчать и сидеть поодаль, не желая ни видеть, ни слышать друг друга, жаждая оставаться наедине со своими мыслями и гнетущим их души горем.

Солнце не выходило из-за облаков и небольшая часть этих серых, мрачных туч казалась серебристо-золотой, так как скрывала за собой продолжающее упрямо светить, неугомонное, но стыдливое солнышко.

В руках некоторых присутствующих были зажжённые сигареты, дым из которых никак не мог спокойно подниматься вверх, ибо бушующий тут ветер тотчас же заставлял его испаряться, дуя то справа, то слева и тем самым вынуждая сигареты вышеупомянутых людей тлеть гораздо быстрее, чем если бы ветра не было вовсе.

Из-за погоды и мрачного освещения вилла казалась бледной, словно труп недавно умершего человека. От неё веяло смертью и пустотой. Тут, конечно, были зелёные деревья, а находящиеся здесь люди были одеты в странные костюмы различных цветов, но даже несмотря на все краски, место всё равно оставалось бесцветным и, в каком-то метафорическом смысле, безликим.

Мало что предвещало дождь, особенно если учитывать светящее из-за облаков блеклое солнце, но, несмотря на это, его начало не показалось никому неожиданным, ведь на дворе как-никак стоял последний день октября.

Сперва на землю капали крохотные редкие капельки и люди, стоявшие под открытым небом, приметили их не сразу, однако вскоре количество и размеры этих капелек увеличились достаточно, чтобы посетители этой виллы поняли, что шёл дождь прежде, чем он вступил в свою полную силу. Всё же, до ливня дождю было ещё далеко.

Дачи вдалеке покрыл густой туман, окутывая всё на горизонте словно мягким одеялом, отчего люди, наблюдай они за видом из окон верхних этажей, не сумели бы рассмотреть дальние дома, машины, степь и асфальтированные дороги, создающие серую паутину между всеми этими дачами. Казалось, что всё это находится внутри сосуда, наполненного белым дымом, будто огромный снежный шар, содержащий в себе всё находящееся в поле зрения.

Помимо влаги, в воздухе стояла ощутимая печаль, что и послужило причиной столь затяжной и мучительно тоскливой тишины присутствующих на даче людей.

Думаю, можно смело сказать, что эта депрессивная игра в молчанки началась из-за мёртвого тела, мирно плавающего в бассейне.

Воды в нём было немного, но всё же вполне достаточно для того, чтобы труп держался на её поверхности, медленно отплывая туда, куда ему повелевал ветер. Вода в бассейне была старой и содержала на своей поверхности различный мусор, в список которого входило большое количество мёртвых букашек разных видов, маленьких и больших засохших листьев, а также нескольких бычков от сигарет, не считая, конечно же, бедную девушку, безжизненно плавающую в этой жуткой грязи.

Нижняя часть бассейна, та, что была покрыта водой, казалась зелёной из-за застарелости, что придавало ему затхлый, мерзкий, почти болотный вид. Сухие листочки цеплялись за тёмные волосы мёртвой девушки. Точный цвет её локонов было сложно распознать по той простой причине, что они значительно потемнели от крови, которая вытекала из зияющей раны на её груди.

Всё же, несмотря на жуткость данной картины, в ней также было и нечто завораживающее. Распространяющаяся в этой грязной воде алая кровь казалась настолько мутной и тёмной, что красиво сочеталась с родными, тёмно-зелёными оттенками бассейна, создавая интересный контраст с бледной кожей умершей девушки. Её волосы как бы распластались по поверхности воды, отчего образ напоминал красный цветок на чёрной ножке.

Глаза девушки были закрыты, а руки выставлены по сторонам так, словно она приняла свою грустную участь с должным смирением и покорностью, встретив смерть не как нежеланного гостя, а будто старого друга, с которым она продолжила свой путь мирно и без какого-либо страха.

Кто-то заплакал. Это было не рыдание, а лишь тихий плач. Не было слышно ни стонов, ни каких-либо других звуков. Одно лишь слабое шмыганье носа и глубокие, но всё так же спокойные вздохи.