Серебряный след

Муъминат была в растерянности:

– Ты что, отец? Перестань… ты выздоровеешь, вот увидишь – бормотала она.

– Нет, Муъминат! Чует мое сердце, что обрывается связь с этим миром. Но ничего страшного, я не первый, кто его покидает. Я не за этим тебя позвал, чтобы сопли распускать и на смерть жаловаться. Ты вот что… я про Пери хочу поговорить…

– Про Пери? – удивленно оборвала его Муъминат.

– Да про Пери. Моя злоба на нее тоже имеет свой конец, как и моя жизнь… ко мне-то она и не подоспеет, наверное, уже, а ты пошли людей к ней и передай, чтобы не забывала дорогу к отчему дому… не виновата она ни в чем, и ни перед кем…

– Отец!!! – Муъминат припала в слезах к его груди. – Отец, спасибо тебе, отец… – не переставала она повторять.

– Не за что, дочка, – Магомед-Мирза сжал в своей ладони бледную руку дочери. Старик прощался с ней, с жизнью, с мыслями, со всем, что его окружало. Но как же мизерны человеческие решения по сравнению с тем великим предначертанием свыше. И даже, если окажись твоя плоть в диком пламени огня, душа из нее выпорхнет только в назначенный Творцом срок. Также и Магомед-Мирза, прощаясь с дочерью, не знал и не догадывался, что его миссия на этой бренной земле еще не завершена, и судьба еще задержит его на жизненной дороге, чтобы нанести ему один-единственный удар, который не сравнится своей жестокостью ни с одной потерей, какие у него были и могли бы быть….

Муъминат сразу же послала людей в Дагестан с радостной весточкой для старшей сестры. Связь с Пери была налажена. Время снова ускорило свой бег и в сердце женщины вновь загорелись тлеющие угольки надежды. Оставалось всего лишь два года… казалось, что близок этот долгожданный день.

– Это вообще ничего, понимаете? С каждым днем остается все меньше времени до того, как дада вернется. Если не верите, спросите у мамы, – всегда оживленно рассказывал близнецам Малик…

II

К чеченским горам осторожно пробиралась весна. Пробиралась по острым, заснеженным камням, раздирая в кровь свои ноги. Ей было тяжело. И неудивительно. Весна была юна и хрупка, а ведь какой огромный груз она несла на своих плечах для людей. Для кого-то она несла первую любовь, для кого-то горькое разочарование, для кого-то новую жизнь, для кого-то последний вздох, кому-то она была первой, а кому-то последней.

Эта весна изменила многое в старых, седых шаройских горах. Муъминат вновь охватил острый кашель. Женщина неожиданно слегла в постель. Хамид начал лечить ее различными травами. Никто не придавал особую значимость болезни Муъминат, подумаешь, кто не болел в холодную зиму. Да и сама она думала, что простуда, которую она зацепила в ту мерзлую ночь, когда отправилась на поиски коровы, до сих пор сидит в ней. Но состояние ее резко ухудшалось. Женщина осунулась, лицо приобрело сероватый, безжизненный оттенок. Уже второй день был на исходе как она не вставала с постели.

Приехала сестра Пери с Дагестана. Хамид был напуган состоянием Муъминат. Дни и ночи напролет проводил он у ее изголовья, поил женщину настойками из различных целебных трав, всеми силами старался отвоевать, отмолить ее у коварной, неожиданно подступившей болезни. Но Муъминат становилось все хуже и хуже. Женщине очень сильно хотелось увидеть отца, но прикованный к постели старик уже не смог бы исполнить ее волю, будь она даже последней. Малик с огненным блеском в глазах каждое утро подбегал к Хамиду:

– Маме же легче? Правда, легче? Я сегодня схожу еще трав насобираю, – подпрыгивая на месте обещал он дяде.

– Счастливый ты… мне бы твою любовь к жизни – думал Абдул-Хамид, а вслух поддерживал племянника:

– Конечно, Малик. Если бы не ты, я бы сам и не справился. Мама совсем не кушала, а сегодня утром целых два куска хлеба съела, – вытягивал он из себя улыбку.

Была ровно неделя как с каждой минутой Муъминат покидали силы. Она сама это понимала, понимали и другие, даже Малик начал догадываться. Не ходил больше мальчишка в поле за травами. Раздраженно отвечал на вопросы Анаса и Асет. Малик намеренно избегал всех, и даже больную мать. Все чаще перед глазами у него вставал злосчастный весенний день, в который забрали отца. И также, как тогда, ему и сейчас хотелось убежать и зарыться куда-то лицом, чтобы хотя бы на мгновение перед глазами встала черная тьма, а не реальность, которая также не была ничуть светлее…

Муъминат становилось хуже. Лицо покрылось испариной. Черные волосы были беспорядочно разбросаны по подушке. Женщина тяжело дышала. Сквозь кашель она хриплым голосом подозвала к себе золовку.

– Приведи их ко мне, сейчас приведи. Написат без объяснений поняла, о чем идет речь. Она выбежала на улицу. На пороге женщина столкнулась с Абдул-Хамидом. Руки тряслись. Взволнованный голос дрожал.

– Хамид… она… детей она хочет видеть, может это… Коран прочитаешь ей, может полегчает ей… – Написат сглотнула слезы. Ужас в широко раскрытых глазах Хамида навел на нее неописуемый страх…

– Ты что? Неееет, я не говорю про заупокойную молитву, я, я не про это, – она закрыла лицо руками и зарыдала. Абдул-Хамид выскочил раньше нее на улицу. Он просто летел по дороге. Куда же он шел? За срочной помощью в соседний аул, или в лес за травами, или за священным Кораном? Нет… он, взрослый, седой мужчина, всегда уравновешенный и стойкий, как скала, бежал к своему престарелому, прикованному к постели отцу, бежал к нему, как обиженный десятилетний мальчонка. В момент неизбежно надвигающейся беды человек рядом с близкими людьми бывает намного слабее. Их отсутствие в этот момент, превращает его сердце в железный камень, а когда они рядом, оно начинает еще сильнее кровоточить.

– Отец, она умирает, понимаешь, умирает и я не могу ничего сделать, отец!!! – мужчина припал к груди Магомед-Мирзы. Старик молча и неподвижно лежал. Магомед-Мирза понял, что несчастье, тихо, как кошка подкрадывается к их семье и оно неизбежно, ведь такую слабость его сын в ином случае никогда бы себе не позволил.

– Не гневи Аллаха! Ты и не можешь ничего сделать! Смерть что ли собрался останавливать? Иди к ней, Хамид, значит такова была воля Творца. Иди! – охрипшим голосом ответил ему старик. Хамид молча вышел из дома. Старик продолжал неподвижно лежать. Широко открытые глаза смотрели в серый потолок.

– Неужели ты берег меня для этого наказания? – прошептал старик, сам не понимая кому был направлен этот упрек…

А тем временем Муъминат последний раз трясущейся рукой погладила по голове малолетних детей.

– Не бросай их никогда, слышишь? – подняла она на золовку потухшие глаза…

Малика не находили нигде. Он убежал далеко вглубь леса и упал в колючие травы, которые он собирал вместе с дядей для матери. К горлу мальчишки подкатил ком обиды и горечи. Он вцепился обеими руками в землю и сорвал целую охапку травы, в которой спрятал свое опухшее от слез лицо.

Хамид тихо читал заупокойную молитву ясин. Комната была окутана грустью и тревогой. На улице сновали женщины.

Муъминат промучилась недолго. Душа быстро покинула ее, как будто обрадовалась от разлуки с вечно беспокойным, израненным сердцем женщины…

Дверь в комнату, где лежала покойница была закрыта. Все готовились к похоронам. Анас и Асет бесшумно подкрадывались к двери.

– Тише ты! А то разбудишь маму, – толкнула Асет брата.

– А ты не толкайся, – обиженно ответил Анас. Дети зашли. Первая подбежала Асет и осторожно дотронулась рукой до тела матери. Девочка обрадованно вскрикнула:

– Анас, смотри! Наша мама такая теплая! Анас подошел.

– Вот видишь! Я же говорил, что она просто спит… а все плачут почему-то… Дети с улыбкой прижимались к еще не остывшему телу матери. Забежала Написат.

– О Аллах! Кто вам позволил сюда зайти? Несчастные вы мои, – женщина не сдержала рыданий.

Она схватила Анаса и Асет за руки и хотела вывести, но дети уцепились за тело матери:

– Деца (тетя, с чеч) Не уводи нас, оставь с мамой, – кричали мальчик с девочкой, перебивая друг друга. Анас еще отступил, а Асет обхватила обеими ручонками тело умершей матери.

– Оставь меня с мамой!!! – кричала она, захлебываясь в слезах. Анас стоял растерянный. Его испугала неподвижность матери. Написат еле отцепила девочку от кровати и вывела детей на улицу…

III

Вот так неожиданно для всех завершился короткий жизненный путь шаройской красавицы. Тогда на вечеринке бабушки Субайды, она станцевала последний раз в своей жизни и раскрылась всем сердцем навстречу этому теплому весеннему вечеру, как будто хотела напоследок вдохнуть в себя его прохладу… А дальше? А дальше продолжалась жизнь. Магомед-Мирзе с каждым часом становилось хуже. Хамид теперь проводил все время с отцом. Старик был без памяти, только изредка, в ночном бреду повторял имя так рано ушедшей из жизни дочери.

Хамид решил сразу же сообщить Хайрулле о случившемся, но сам поехать в город не мог, бросив умирающего отца. Да и в глубине души признавал, что не смог бы, никогда не смог бы посмотреть ему в глаза и сказать, что ее больше нет. Мужчина решил отправить старшего сына Адама. Адам был бойким парнем, хорошей опорой отца. Недавно обзавелся семьей, и несмотря на свой молодой возраст, успевал во всем, всегда помогал и Муъминат. Малик просился с ним в город к отцу, но тетя не отпустила ни за что.

Ранним утром Адам отправился в путь. Преодолев дорогу, пройдя через конвоиров, посты и многое другое он оказался на пороге Грозненской тюрьмы. Сердце парня забилось сильнее…

– И зачем же именно мне выпала миссия, чтобы сообщить эту горькую новость Хайрулле? Как я смогу сказать ему, что его малолетние дети остались без матери??? О Аллах! Даруй ему и нам терпения! – шептал про себя Адам.

Тревога охватила и Хайруллу, когда ему сообщили о свидании. С Шароя редко кто приходил… Хайрулла сидел за маленьким столом и пил небольшими глотками чай, точнее горячий кипяток. Адам зашел и поздоровался:

– Ассаламу-Алейкум, Хайрулла.

– Ва алейкум салам, Адам, садись, – слегка приподнялся Хайрулла. Адам замялся. Я пришел… я сразу скажу зачем… я, ты сильный человек… я знаю, что ты на все смотришь здраво…

– Что случилось? – сухо оборвал его Хайрулла.

– Она умерла… – его голос сорвался, губы задрожали. Адам опустил голову и закрыл рукой глаза, – пусть Аллах смилуется над ней, – прошептал он сквозь слезы.

Железная кружка с рук Хайруллы с грохотом упала на бетонный пол. Что угодно ожидал он услышать, что угодно, но не это. Адам выбежал из помещения. Не попрощавшись, не сказав ничего Хайрулле.

– Не дорос я, видимо, еще, чтобы сообщать такие новости. Как же рано ты нас покинула, тетя! – шептал он на улице, опустившись на железную лавочку. А Хайрулла сидел неподвижно. В час этого безумства и безрассудства, перед его глазами, как черно-белая кинолента пробегала вся жизнь – образы своих детей, которые в одночасье остались и без матери, и без отца в этом суровом горном краю, обиды, нанесенные ей, пусть даже и невзначай, первые чувства, разбудившие его заросшее бурьяном сердце… Вассо у родника, сумасшедший взгляд ее черных глаз, наполненный огнем, та осенняя ночь, когда она подала ему хрупкую руку, спасая его имя и честь… тяжелые роды, когда она подарила ему сына и дочь, отара овец, за которой она бесстрашно погналась на чужом коне – все эти жизненные кадры вставали перед глазами, меняя друг друга как в калейдоскопе. И виной всему произошедшему он считал лишь себя, свой крутой нрав, неумение жить и ладить с жизнью. Хайрулле казалось не окажись он за решеткой, Муъминат была бы жива.