Серебряный след

– Как же я сломал ей жизнь!!! Будь трижды проклято мое имя!!! – крикнул он и ударил кулаком по железной двери…

В Шаройских горах уже по-летнему припекало солнце. Малик пропадал у дяди вместе с двоюродными братьями, которые были немного старше него. Смотрел за дедушкой, помогал по дому. Хамид хотел, чтобы мальчишка насовсем перебрался к нему, а младших забрать к себе решила тетя Написат. Но Малик отказался наотрез.

– Отец скоро приедет! Что я ему скажу? Что сам не справился с домом и сбежал к тебе? Ты этого хочешь? И маленьких к тете не отпущу! Сам справлюсь! – раздраженно сквозь слезы выпалил мальчишка, сверкая озорными серыми глазами.

– Ну ладно, ладно! Я хотел, как бы лучше для тебя. Не обижайся, Малик! – Хамид, улыбнувшись погладил его по голове.

– Хорошо. – виновато улыбнулся в ответ племянник.

– Как же ты похож на него! Такой же дерзкий и своенравный! Да и мать была такой же… – прошептал Хамид, глядя вслед убегающему мальчишке.

Лето для горцев не было долгожданной порой отдыха. Все вышли на поля. Каждый был занят своим трудом, а Написат разрывалась между домом и двумя племянниками. День клонился к закату. Анас и Асет взобрались на крышу своего дома и сидели, болтая ножками. Так свысока легко было увидеть идет ли тетя Написат.

– Да не придет она сегодня… вон уже вечер, давай слезем отсюда, – начал хныкать Анас.

– Придет! Сиди на месте! – прикрикнула на него Асет и больно толкнула локтем. Анас обиженно замолчал. Вдруг глаза ребенка заиграли огоньками, и он громко вскрикнул:

– Вот она!!! Идет!!!

– Я же говорила! Я же говорила тебе, что придет, а ты не верил мне, – повторяла счастливая Асет.

Издалека дети увидели знакомый силуэт Написат, которая шла, закинув за плечо мешок. Женщина с каждой минутой ускоряла свой шаг, чтобы поскорее добраться до детей. Она жила в другом хуторе, чуть ниже. И ей нужно было взбираться наверх и преодолевать достаточно долгий путь. Но никакие трудности не могли сравниться с радостным возгласом детей: «Деца!!!», который она слышала издалека. И каждый раз, после этого возгласа перед глазами Написат вставал красивый образ ее исхудавшего лица, и счастливый крик детей смешивался с ее порывистым «Не бросай их никогда, слышишь?»

– Ну что мои, ягнята? Проголодались? Тетя вас заморила сегодня голодом, заморила, – повторяла Написат, целуя то мальчика, то девочку.

Написат решила остаться с ними на ночь. Пришел и Малик. Все сели за стол. Асет уплетая за обе щеки кукурузную лепешку тети сказала:

– Вкусно… как у мамы!

Написат не шел кусок в горло. Она с болью смотрела на детей, как будто чувствовала своим чутким женским сердцем сколько горя им придется еще хлебнуть. На следующее утро Написат собиралась домой, как услышала громкий плач Асет. Женщина выбежала на улицу.

– Что случилось, родная?

– Деца (Тетя), они не дали мне с собой играть, потому что у меня куклы нет… у всех есть, у меня нет… понимаешь… а в игре у каждой должна быть кукла, – обиженно всхлипывала девочка. Глаза женщины наполнились слезами:

– Будет тебе кукла, Асет, будет! Обещаю!

– Правда? – в заплаканных глазах девочки вспыхнул озорной огонек. Размазывая по лицу слезы, она крепко обняла тетю. Отбросив все дела, Написат тут же села мастерить тряпочную куклу. Асет с восторгом наблюдала за каждым движением женщины. Кое-как соединив цветные лоскутки, Написат собрала из нее образ куклы. Так вот одна беда…

– А как же… она у меня будет без косы? – расстроенно воскликнула девочка. Задумавшись, Написат ответила:

– Будут у нее и косы. Неси ножницы! Девочка побежала за ножницами, а Написат сняв с головы платок, распустила собранные в узел, растрепанные волосы. Девочка застыла на мгновение с ножницами в руках.

– Деца, ты что… свои волосы…

– Дай сюда! – прервала ее Написат, и выбрав прядь получше быстро отстригла ее. Прилепив кое-как волосы на куклу, Написат отдала ее в руки восторженной девочки.

– Вот! Теперь у тебя будет самая красивая кукла с длинными волосами…

IV

Далеко от дома, в дали от детей, за решеткой, метался Хайрулла, как загнанный зверь… проклиная себя и день, когда он появился на свет. Не прошло и двух месяцев после того, как он узнал о смерти жены, как руководство вызвало его к себе, и за хорошее поведение, ответственное отношение к работе досрочно освободило. Не мог он принять как есть этот факт. Знал, что кроется здесь участие третьего лица, но никак не мог понять какого. Руководство и слушать не стало его подозрения.

– Иди мол пока не передумали…

Хайрулла вышел на улицу. Жгучее солнце светило в глаза. Мужчина почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он оглянулся. За его спиной, опустив голову стоял Вассо.

– Прими мои соболезнования. Она была достойной женщиной, – тихо промолвил он.

– Спасибо! Вассо… Твоих рук значит дело? Не нужно было, Вассо. Я виноват, и было бы справедливо, если бы я понес до конца свое наказание.

– Ты там в горах нужнее… а жизнь сама рассудит кто прав, кто виноват, и сама накажет….

– В этом ты прав… меня, по-моему, уже наказала, – прервал его Хайрулла.

– Жизнь продолжается, ты нужен детям, – Вассо подошел и робко протянул ему руку. Хайрулла обнял его.

– Спасибо тебе! Я знал, что ты человек чести… князь Вассо! – добавил он. Попрощавшись, они разошлись. Какое-то непонятное чувство теплоты осторожно коснулось Хайруллы. Ему было приятно, что вечно враждовавший с ним Вассо в такую минуту проявил свое благородство…

Вечерело. Сам того не осознавая, Хайрулла приближался к Шарою. Сердце забилось сильнее. Интересно, кого же я встречу здесь первым – вставал перед ним раз за разом один и тот же вопрос. Волнение охватывало не на шутку. И неудивительно. Он кровник, как бы там ни было. А такое клеймо горцы просто так не снимают. Удар кинжалом, которым он рассек плечо Хакима мог бы стать и смертельным. На нем кровь по сути безвинного человека, и, учитывая это, Хайрулла даже не имеет права по адатам войти в это село на коне. Пока не простит его семья Хакима, он должен жить с опущенной головой. И сельчане, наверное, его не поняли, а ведь больше 17 лет он умело руководил аулом, а теперь потерял все – работу, жену, отмотал немалый срок и еле волоча ноги идет домой.

Хайрулла издали увидел силуэт приближающегося всадника. Холодный пот прошиб все тело. Перед ним стоял Мовлид Муртазов. Мужчина быстро соскочил с коня. Взгляд Хайруллы сразу упал на малоподвижную левую руку Хакима.

– Слава Аллаху, что хоть без руки не остался – мелькнула первая мысль. Хайрулла понял, что Хаким растерян, а тот в свою очередь видел его волнение. Они оба были в полной мере виноваты друг перед другом. Виной Мовлида стало его элементарное малодушие и невоспитанность сына, виной Хайруллы же стал пыл, который он не смог вовремя остудить.

– Прими мои соболезнования. Муъминат была удивительной женщиной. Весь аул скорбит по ней… и прости меня, Хайрулла… именем Аллаха тебя прошу! – Мовлид подошел к нему и обнял его. Удивлению Хайруллы не было предела.

– Спасибо, да будет доволен тобою Аллах! Все мы покинем этот мир. А извиняться передо мной не стоит…

– Не надо. Я признаю, что искалечил твою жизнь. Я виноват перед тобой. Все могло бы быть по-другому, – прервал его Мовлид. Хайрулла молчал.

– Ну что мы стоим-то? Тебя же дети заждались, —улыбнулся Мовлид и подал Хайрулле поводья коня. Хайрулла въезжал в аул на коне Мовлида Муртазова – человека, которого он чуть не лишил жизни, человека, чья кровь была на его совести. Уже второй раз Хайруллу не разочаровала его сильная вера в людскую добродетель, о которой он всегда рассказывал старшему сыну. И она – эта вера в людей зажигала надежду уже на новую жизнь, и горящее от ран сердце постепенно остывало. Не доезжая до тропы, ведущей вверх в сторону его дома, Хайрулла остановил коня.

– Мовлид, спасибо тебе! Дальше я сам, свежим воздухом хочу подышать, очень сильно по горам соскучился.

– Конечно! Увидимся еще, Хайрулла. Все наладится, не переживай, – ответил Мовлид и уехал по своим делам, вскочив на коня. Хайрулла медленно брел домой. Боялся полной грудью вдохнуть свежий, пьянящий воздух родных гор.

– Сколько же всего пройдено здесь… и сколько, наверное, предстоит, – думал он. Поток его мыслей прервал резкий крик…

– Дада!!! Он оглянулся. За ним бежал мальчишка, в котором Хайрулла узнал старшего сына. Мальчик припал к отцу. Хайрулла заметил его полные слез огромные глаза.

– Тише, тише, тише! Ты чего, Малик? – Хайрулла поднял голову ребенка. По лицу мальчишки стекали слезы одна за другой. – Прекрати! Пошли домой! – строго приказал отец. И побрели они вместе по знакомой протоптанной тропинке, не смотря друг другу в глаза – нельзя мужчинам плакать, а слезы, видимо об этом не знают…

– Все говорили, что все хорошо будет, что надо добрыми быть! И хорошо все не стало! Все врут – дядя тоже. Он говорил, что мама выздоровеет, но она умерла, теперь дедушка тоже умирает, – всхлипывал Малик, вытирая слезы.

– Это решения Аллаха, Малик, мы не можем с ним спорить, нет у нас такой власти, понимаешь. А людей все-таки надо любить, надо. Помнишь я тебе говорил как-то про доброту, помнишь?

– Помню…