Инженер и далее. Повести и рассказы

В творческом экстазе

Его пример был всем нам наукой. Мы жили мечтой о прибавке к своему имени заветных трех букв с точками – к.т.н. Но в действительности, если повспоминать, то следует признать, что Смирнов не предавался такой мечте, не взывал к всевышнему об этом, закатывая глаза к небесам. Решались задачи и задачки, которые ставил Владимир Андреевич. А о конечной цели и не думал. Она казалась отдаленной, и особенно иногда, когда, придя к нему с каким-либо вопросом, беседуя о решении, он

Мастер Савельев, завлаб В.А.Гришко, лаб. В.А.Гришко, лаб. , лаб.Рута, м.н.с. Инесса Михайловна, м.н.с. Елена Лебедева, ст.лаб. В.И.Смирнов

вынимал плотно исписанный лист с перечнем ближайших его дел. Их было не счесть, и каждое было грандиозным. Куда там Смирнову хотя бы часть переделать, чтобы продвинуться к цели.

На зубчатом стенде была установлена активированная в горизонтальном канале ядерного реактора в Саласпилсе шестерня. Под нагрузкой в потоке масла, она работала и изнашивалась. Сравнением активностей навески известного весового количества метала и металла в смазке рассчитывалась величина износа шестерни. Смирнов, защищенный свинцовой стеной, готовил навески активного металла, взвешивал их на аналитических весах, растворял в кислотах, собирал стенд и вел испытания. Стенд работал многие часы без перерыва. Запустив его, Смирнов уходил из лаборатории, спускался на первый этаж и дверью рядом входил в кафе. Сидя в кафе, Смирнов прислушивался к монотонному гулу стенда, не мешавшему слушать музыку из радиоприемника у буфетчицы, и был спокоен – стенд работал, шестерня набирала миллионы циклов нагружения и без него. Приятное совмещение дела и отдыха! Обедал или просто выпивал кофе, съедал любимую ватрушку или булочку с маком и возвращался к стенду.

А в горизонтальном канале ядерного реактора, уже который месяц лежал в тяжелой воде 2H2O(D2O), заполненный семью шестернями новой партии, алюминиевый контейнер, бомбардируемый потоком нейтронов. Лежал и набирал активность. Но настал срок, и транспортная команда привезла его из Саласпилса в свинцовом контейнере в хранилище радиоактивности на ул. Цесу, 11. Смирнов и м.н.с. Юрий Жуков приехали туда и вошли в железобетонный холод хранилища. За толстенной железобетонной стеной притаился свинцовый транспортный контейнер с шестернями. За стеной притаилась неслышимая, невидимая и ничем не выдававшая себя внешне опасность. Понимание опасности вызывалось знанием природы активности, о выбрасываемых альфа–частицах, о слабом бета–излучении и о очень опасном и всепроникающем жестком гамма–излучении, ощутить которые они не могли. Их инструментами чувств были только радиометр и дозиметры.

Предстояло соорудить защиту. Слава и Юра построили из свинцовых кирпичей и свинцового стекла не великую, но и не маленькую, а достаточную, чтобы скрыться от проникающей радиации стену, одели перчатки из свинцованной резины и такие же фартуки, и вошли за стену. Вскрыли транспортный контейнер, вынули алюминиевый контейнер с шестернями и перенесли его к свинцовой стенке. Скрыв тела и головы за защитой, выставив за нее под облучение только руки, начали отвинчивать крышку контейнера. Но она не поддается. Видимо заело резьбу. Никакие долгие ухищрения не помогли. Крышку не отвинтить. Тогда, беззаветно преданные делу науки, научные сотрудники перешагнули свинцовую стенку. Смирнов взял контейнер в руки, зажал его между колен, а Юра, после долгих тщетных усилий специальным ключом, отбросив его со злостью, взяв зубило и молоток, свинтил крышку. Радиометр, реагируя на высокую радиоактивность, издавал бешеный треск. Индивидуальные дозиметры были зашкалены. Щеки Смирнова горели, поглотив альфа–частицы, пронзенные бета и гамма–излучением. Согласно теории в щеках Смирнова начались химические реакции, запущенные поглощенной энергией излучения. Румяным он себя видел и ощущал в течение трех дней. Но кожа не сошла ни со щек,

ни с носа, как это бывало от солнца. Вот так, в железобетонном склепе, вдали от глаз общества свершился подвиг ради науки, никогда ранее не отмеченный в средствах печати, за исключением намеков на него в стенгазете лаборатории под заголовком „Нарушители техники безопасности в работе с активностью”.

Благодаря морскому вольному нраву Владимира Андреевича, Смирнову посчастливилось, не в пример бездарному провождению свободного времени в студенческое время, за исключением поездки в Казахстан, на целину, на уборку урожая, совершить путешествие на плоту по реке Гауя от Валмиеры до Цесиса. Автостопом, в кузове ”ГАЗика”, подскакивая на досках, мы едем к манящей воде реки Гауя.

Худоба некоторых требовала смягчать подпрыгивания на доске скамейке. Приходилось повисать на руках или подкладывать ладони. Высадились на обочине шоссе под Валмиерой. Спустились к реке, наловили в ней вертких бревен и, скрепив их стальными скобами, собрали плот. Установили подобие мачты и паруса, вырубили из молодого ольшаника шесты и понеслись вниз по течению, то отталкиваясь от встречных валунов, то от вдруг надвинувшегося берега в ивовых кустах. Под плотом временами скребло, бревна было начинали раздвигаться, но проносило. Капитаном плаванья и командовал командой плота Владимир Андреевич в пиратской повязке или в черном берете на голове.

Научная мысль не замирала и в плаванье. Случались и научные споры, возникали вдруг, неожиданно, и велись не всегда при галстуках, но не в дикарском виде, а в плаще и плавках. Провиант был взят с собой, водки не брали. Зачем? Почти все и всегда в лаборатории промывалось медицинским спиртом, правда, под строгой отчетностью Владимира Андреевича. Но на плоту–то он был с ними. Вечером привалили к берегу, вытянули плот, поставили палатку и устроили ужин на лесистом берегу. Конечно, с костром под чугунным котлом на дрючке и двух рогатинах, варкой гречневой каши с заправкой тушеной говядиной.

Мчим с ветерком в кузове ГАЗика. Володя Тугуев, Вячеслав Смирнов, Владимир Гишко

Десант лаборатории высадился в травы

Сплав по Гауе и ловля рыбок к ужину

Огонь костра, потрескивание горящих сучьев и запах из котла, темнеющий лес, чуть вырываемый светом костра, крики ночной птицы, серебро реки под луной – все это, бывшее только в мечтах, вот оно, в действительности. Водка из медицинского спирта, плотный ужин, задорные тосты – все умиротворило путешественников. Но тут Юра, обращается по завершении ужина к Володе Тугуеву :

– Володя, а скушал бы ты еще чего-нибудь?

– Что предлагаешь?

– А пончиков с гноем. –Такого длинного и быстрого прыжка Смирнов от Володи не ожидал. Володя отпрыгнул далеко, за пень, и уцепившись за куст, страдал во всеуслышание.

Творческая дискуссия. Когда не хватало слов

Вернувшись, обозвал Юру троглодитом. Путешествие на плоту продолжили утром, и к концу дня причалили у Сигулды. С сожалением, оглядываясь, уходили от реки и плота. Пришли на станцию, сели на скамью и молчали, прощаясь с рекой и небывалым плаваньем.

Смирнов в душе прощался с плаваньем, собираясь его непременно повторить следующим летом. Тогда он не знал, что оно никогда больше не повторится, свяжется в памяти навсегда со словом „счастье”, что встречи с товарищами по плоту станут реже и реже, а потом оборвутся совсем. Останутся фотографии, сделанные и отпечатанные нашим лабораторным фотографом Юрой Жуковым в его крохотной комнатке.

Ужин у костра

Юра был остроумным, задорным и лихим парнем. В лаборатории Владимир Андреевич догрузил его фотографированием оборудования, образцов, шлифов для металлографических анализов. Фотографии появлялись в комнатке четвертого этажа, где Юра оборудовал фотолабораторию.

Поход окончен, что ждет их впереди?

Фотография была не одним увлечением Юры. Смирнов видел плоские белые деревянные коробки, с которыми Юра приходил иногда в лабораторию. В них лежали малокалиберные пистолеты. Юра занимался стрельбой, имел первый разряд.

Однажды Смирнов напросился поехать с ним на открытое стрельбище где-то в Катлакалнсе, на окраине Риги. До этого он стрелял в тире, в школьные годы. Стрелял на лагерных сборах в Калининграде, в Московской дивизии, где был после четвертого курса, из пистолета Макарова и из зенитки по танкам. Стреляя из пистолета с дистанции 25 м., добился оценки “удовлетворительно”. На 57–ми миллиметровой зенитке стрелял по макету движущегося на удалении в километр танку. Смирнов был наводчиком по азимуту, и он же – стреляющим. Наводчик по месту цели истошным криком доложил:

– Есть цель! –, что означало поймал цель по углу возвышения. Танк двигался вдоль опушки леса. Смирнов, крутя маховики поворота, поймал танк в вертикальную линию перекрестья и начал стрелять – надавил ногой на педаль спуска. Зенитка, закрепленная сошниками, при залпе тем мне менее подпрыгивала, коллиматор, хоть и обрезиненный, ударял по лбу, от извергаемых пороховых газов Смирнов почти задыхался. Снаряд–болванка летел с воем, оставляя светящийся след в темном вечернем небе, прошивал танк, и за ним, отлетев рикошетом, взлетал с воем высоко в небо и падал где–то в лесу. Смирнов сделал три выстрела. Двумя снарядами поразил танк, за что получил хорошую оценку. И вот он с Юрой в открытом тире, в поле, в песчаной ложбине. Они одни. Мишени закреплены на щитах перед песчаным склоном. Юра проинструктировал Смирнова – как стоять по линии огня, как поднять руку с оружием, как давить на спуск. Оружием был барабанный наган, кажется, с шестью патронами. Первая серия из десяти получилась плохо. Вторая лучше, а в третье Смирнов выбил на 3–й разряд. В ухе стоял звон, который не прекращался. Вспомнили кинофильм “Семь самураев” и решили пострелять по– ковбойски. Юра встал спиной к столбу, в 10 метрах. Смирнов должен был хлопнуть в ладоши, а Юра тотчас развернуться, вскинуть наган и сделать выстрел в столб. Каждый раз ему удавалось попасть. Когда же начались попытки Смирнова – все было напрасно. Ни одного попадания! А так хотелось! В следующие три дня в ухо Смирнова сначала ничего не слышало, потом все лучше и лучше, и только к концу третьего дня слух вернулся и звон прекратился. Пожаловался Юре, на что услышал:

– Так и должно было быть.– Патроны были с боевым пороховым зарядом. Не подумал. Можно было взять с уменьшенной навеской пороха.

В два последних студенческих года Смирнов посещал секцию штанги. Занятия проходили в здании общества “Спартак”, в Петровском парке. После окончания института увлекся культуризмом и занимался вначале на квартире с однокашником Гариком Портновым, а позднее в спортзале на ул.Сколас, у тренера Людвига Гутермана. Подходя к спортзалу, смотрел на дом в немецком стиле, и под самой крышей – на выбитое в камне изречение: Arbeit is des Burgers Zierde (Работа – это украшение гражданина). Наверно по–русски было бы как труд красит человека. Лозунг Смирнову нравился, был по душе. Из лаборатории удобно было ходить на тренировки на чердак одного из домов, занимаемых АН Латвии, на ул. Шкюню, в Старой Риге, где работал Гарик. Распахнутая дверь чердака выходила на ул. Ленина. К ней можно было подойти отдышаться после выполнения упражнения и наблюдать людей, идущих по улице. Некоторые обращали на нас внимание, поднимали головы, хотя на наши довольно тощие еще не накаченные тела смотреть–то было и нечего. После получения АН Латвии нового высотного здания за вокзалом и перебазирования лаборатории Гарика туда, Слава ходил тренироваться в подвальный этаж этого здания, собственно бомбоубежище. В подвал перевезли штангу и гантели, сами поставили турник. Из-за цементной пыли в воздухе, находиться в подвале было неприятно, но терпели. Слава стал сильнее и смог на перекладине выходить на прямые руки выжимом несколько раз. Фигура Славы приобрела некоторые выпуклости из мускулов.

Крым, Гурзуф. Бернд и Слава

В июле младшему лейтенанту запаса Смирнову пришлось прервать научную работу. Его призвали на военный лагерный сбор в Гарциемсе, в пятнадцати километрах от Риги. В лесу находился ракетный дивизион ПВО, который и принял запасников. Ночевали запасники в деревянной одноэтажной казарме. Кушали под открытым небом на деревянных столах.

Изучение устройства и работы ракеты с жидкостным двигателем проходило в классе, а практика – на ракетной установке. Тягач подвозил ракету, усилиями лейтенантов и механизмов с винтами и рукоятками ракета перегружалась на пусковую установку.

Вручную или автоматически ракета наводилась на мнимую цель. Занятия проводил молодой лейтенант. Многие из запасников были старше его. Лекции лейтенанта были

короткими. Он предпочитал самостоятельное изучение ракеты. В жару заниматься в классе не очень хотелось. Тянуло в лес. Уговорили лейтенанта проводить занятия в лесу.

Запасники, или как их прозвали „партизаны” за кирзовые сапоги, мешковато висевшую на них солдатскую форму при офицерских погонах лейтенантов, лежат, кадровый лейтенант – тоже лежит, все в полудреме. Лейтенант лениво читает наставление по ракетной установке. Медленно тянется день занятий. Наконец-то обед, на улице, за длинным досочным столом со щелями и в заусенцах под нескончаемую песню Пахмутовой “По Ангаре” (…навстречу утренней заре по Ангаре…) из громкоговорителя. Она уносит наш маленький лесной ракетный дивизион в Сибирь, к Ангаре, бесконечные просторы России. Вносит в душу чувство нашей некоторой значимости в защите западных рубежей. Во время самоподготовки, проходившей в классе, раскладывали по столам секретные описания инструкции по ракете. Изучение длилось недолго. Потом раскладывали на инструкции карты, но не географические или топографические, а игральные и начинался преферанс. Иногда вместо карт появлялись шашки. Асом в преферансе и по шашкам был Толя Тилюк из Даугавпилса. По шашкам он был кандидатом в мастера. За все два месяца сборов никому не удавалось даже свести с ним партию в ничью. В преферансе – почти весь выигрыш был его. Были в ракетном дивизионе и городки, в которые играли с большой охотой. Случилось, что самоподготовку запасников приехал проверять капитан из особого отдела штаба. Запасники развлекались партией в преферанс. Большой лист расчерченной пули лежал

Офицеры запаса ракетного дивизиона.( Крайний справа–Смирнов, третий –Бакалеенко)

на ракетных пособиях. С появлением капитана карты и пулю спрятали под пособия. Капитан что-то заподозрил, сел за наш преферансный стол и повел беседу о нашем быте, на различные международные темы, стараясь, как бы между прочим, поправить перекошено лежавшие инструкции. Капитан действует обеими руками, передвигая книги, схемы и альбомы большие. И если он тянет их за один край, то другой прижимают и придерживает или Толик или Слава, или другая пара преферансистов. Перетягивание не дает результатов, а потребовать у запасников убрать инструкции капитан не решается. Встает, желает нам освоить ракету на отлично и уходит. Самоподготовка продолжается своим чередом, как обеды, ужины и игры на открытом воздухе. Из компании девушек, с которыми общался Слава, Нина часто смотрела своими большими серыми глазами на него очень внимательно и дольше, чем ее подруги. Нина была на пять лет младше, шатенка, высокого роста, с девичьей, без явных выступов в фигуре, недавно окончила среднюю школу и уже работала в штабе Прибалтийского военного округа телеграфисткой. Девушки знали, что Смирнов отправляется на офицерские сборы служить в Гарциемс и Нина сообщила Смирнову секретный пароль, используя который можно было звонить в город из лесов, где располагался ракетный дивизион. Несколько раз он звонил и Нине – просто так, без всякой цели, от скуки. В один из переговоров Нина сказала, что на их огороде созрела клубника, и она может угостить его. К тому же, родители на даче. По воскресеньям офицерам запаса разрешалось покидать воинскую часть. Можно было переодеться в гражданскую одежду или уйти в военной форме, но тогда в городе следовало отдавать честь встречным офицерам и отвечать на приветствия солдат.

Летний ресторан с компотом

После залпа по Пушке в городках

Смирнов переоделся, приехал в Ригу, купил бутылку болгарского вина “Гамза” и явился к Нине. Щелкнул, подражая, по–военному, каблуками туфлей, приложил руку как бы к козырьку, выпятил грудь и, поедая Нину глазами, одетую в тонкое сатиновое платье, с голыми ногами, в босоножках, с гладкой блестящей прической, с сияющим радостным взглядом, отрапортовал:

– По твоему велению, по моему хотению прибыл.– Нина быстро шагнула к Смирнову, они обнялись и тотчас отстранились друг от друга, оба несколько удивленные объятиям, чего прежде никогда не бывало при встречах. Нина пригласила к круглому столу, покрытому темно–вишневой бархатной скатертью с плетеными кистями. На столе стояла ваза с ягодами рдевшей темно–красной клубники, источавшей свой аромат и напоминавшей о солнце, грядках и клубничных кустах с разнокалиберными ягодами в обрамлении зеленых листьев. Нина принесла хрустальные бокалы, которые Смирнов наполнил рубиновым вином. Смирнов сказал тост:

–За очаровательную Нину, службу– скорей бы закончилась, и дружбу.– Понемногу выпивая вино и охотно закусывая клубникой, танцуя под мелодию танго с пластинки, как–то незаметно Смирнов и Нина приблизились друг к другу. Нина начала учащенно дышать и вполне естественно, что они присели на диван. Смирнов не проявлял настойчивости, а только любовался Ниною, ее юным красивым во всех частностях телом, и, не смотря на середину лета, не загорелым, по–зимнему белым, чуть розовеющим в отражении и аромате клубники. Но Нина вдруг стала требовательно привлекать его к себе, понуждая перейти от ласковых прикосновений к большему. Но Смирнов противился и не уступал. Шла легкая борьба, Нина настаивала, просила, говорила, что любит его. Смирнов же, напротив, отстранялся и победил. Разрумянившиеся оба разошлись, оделись и сели к столу. Завершили вкусной клубникой без всякой „клубнички”. Нина постепенно сошла с горизонта Смирнова и уехала в Москву. Только через много лет они случайно встретились в центре Риги. Обрадовались, смотрели друг на друга как родные после короткой разлуки. Нина рассказала, что вышла замуж за баскетболиста из сборной страны, родила сына, живет в Москве. В один момент, уже в гостях у Смирнова, положив ему руки на плечи и глядя в глаза изрекла:

– Помнишь тот визит, клубнику?

– Как забыть? Помню, и никогда не забуду какой ты была прекрасной и желанной.

– Я благодарна тебе за то, что остановил меня, не послушал. Это сыграло главную роль в моем замужестве. Он был удивлен, потрясен и покорен. Сумасшедший мужчина – придал этому такое большое значение. И все равно мы разошлись с ним со временем.–Склонила голову на плечо Смирнова и тихонько поцеловала. Смирнов размышлял не раз:– Почему открыть ворота своей женской жизни Нина решила его ключом? Она знала о любви и близких отношениях его с Жанной. Может быть потому, что Женя была царственна и величава, выбрала Смирнова своей любовью, и лестно было оказаться с ее избранником.

Приехав в Москву, Смирнов позвонил Нине. Услышал радостный ответ и вечером был у нее. Встретились старыми, родными и близкими друзьями. И снова Нина была необыкновенной, неожиданной, как и тогда, когда на столе стояла ваза клубники. А теперь, лежа в необыкновенно конструктивном югославском раскладном двуспальном диване – кровати, она произнесла страстно:

– Слава, ну скажи – ну почему я так люблю е....!

По прошествии еще многих лет Смирнов узнал от ее подруги по Риге, переселившейся в Москву, что Нина вышла замуж за итальянца и живет в Италии. И еще раз задумался: –Почему в пору своего девичества Нина выбрала его? В этой связи вспомнилась еще одна история с „клубничкой”.

Преподавателей института периодически направляли в ту или иную сторону повышать квалификацию. На этот раз, в период появления еще очень редких персональных компьютеров немецкого демократического производства, Смирнов обучался на курсах пользователей. Секретаршей директора, Эдуарда, давнего друга Смирнова, была прелестная своей юностью, большеглазая, открытая, улыбчивая и веселая Лена. Приходя, Смирнов шутил или подшучивал над Леной. Та отвечала бойко и впопад, заразительно смеялась. Шутка за шуткой, кофе и пирожные, а потом и вино, и Леночка стала появляться у Смирнова дома. И даже, что было совершенно необычным для него – пригласила его к себе при маме. Это было очень необычно. Оказалось, что лучше не видеть маму девушки, с которой встречаешься. Смирнов чувствовал какой-то стыд, совесть тормошила душу, сигналя, что в ситуации что–то не так. Но мама миновала и встречи продолжились. Леночка все чаще в танце дышала неровно, откидывая голову и закрывая глаза, обмякала, прижимаясь к Смирнову и, обхватив шею, повисала у него на плечах. Смирнов не проявлял настойчивости, но Леночка сама его влекла и властно желала. А он как-то противился, но чувствуя свою слабость противиться и потому обреченность– поддался. И снова задумался: –Почему он, зачем, почему до замужества? Но он избран ее жизнью, и потому достоин. Конечно и молодость, душевное состояние и зов природы девушки. А что же в зрелом возрасте? – Что-то похожее происходило со Светой, уже зрелой замужней женщиной, имевшей сына.

Химический факультет был подавляюще женским, выпускавшим химичек для многих предприятий и организаций. Здание факультета стояло особняком в парке из старых лип, на берегу канала, дугой окружавшего часть города– старую Ригу, концы которого упирались в воды реки Даугава. Между лекциями и после занятий коридоры наполнялись студентками и Смирнов после чтения лекции, проходя по коридору с цементным полом, столкнулся с одной из них, вернее она, спешившая, натолкнулась на него. Последовали взаимные извинения с улыбками и взаимным осматриванием. Она невысокого роста, черноволосая, с черными смущенными глазами, готовыми опуская взгляд скрываться при первой возможности, что выдавало ее застенчивость и некоторую девичью неловкость от общения с мужчиной. Разошлись. Каждый в своем направлении, кивнув на прощанье и не назвавшись – странно было бы, если бы преподаватель стал представляться, и тем более, если бы это сделала студентка. В другой раз снова увидел ее и подошел, назвался, ее зовут Света. Осмелился спросить, можно ли ей позвонить? Дала номер телефона, – Звоните, – сказала тихим, упавшим голосом. Стояла хорошая снежная зима, завод на своих автобусах вывозил работников в субботу за город на лыжную гору Гайзинькалнс. Смирнов позвонил Свете и предложил присоединиться. Света согласилась, сказав, что у нее есть лыжи, но по неизвестной причине не пришла. На неделе Смирнов позвонил и поинтересовался: –Почему не пришла. –Оказалось, что опоздала. С тех пор и много лет Смирнов больше не звонил Свете до случайной встречи в центре города. Света рассказала о себе: –Замужем, сыну восемь лет, к мужу охладела, работает старшим специалистом в министерстве, курирует несколько химзаводов. – В ее, как и прежде смущенном, уходящем в себя и стеснение лице Смирнов все же заметил большой интерес к себе с ее стороны и предложил встретиться. Однажды Света позвонила и рассказала о своем плане, разработанном для встречи. Она выписывает командировку на три дня, летит в город Даугавпилс, проверяет работу предприятия в один день, снова в самолет, прилетает ко мне, и целых два дня мы будем вместе. С принужденной радостью в голосе Смирнов одобрил план и согласился со всем. В назначенный день Света была у него и рассказала, что тогда, зимой, была влюблена в Смирнова, думала, мечтала о встрече, огорчилась, опоздав к автобусу. Звонок Смирнова тогда обрадовал ее, но, не услышав никакого предложения с его стороны, она старалась забыть его. Сегодня она понимает, что не проявила настойчивости, смалодушничала, о чем очень сожалеет. Теперь она полна решимости наверстать упущенное. Прочь обыденное течение жизни. Смирнова немного испугала ее активность, и он даже взглянул на нее оценивающе: –Нет ли в ней какой-нибудь болезненной странности. Нет, похоже, что все в норме. – Весь вечер и далее она все делала на высокой скорости, явно желая догнать то, чего догнать уж не дано. Ушло, прошлое ушло. Осталось только вспоминать о эфемерном упущенном и жалеть, если оно представлялось уж таким прекрасным. Но возможно, что один вечер и ночь с тем, ею надуманным, успокоил память влюбленности.