Инженер и далее. Повести и рассказы

– Какой же ты податливый, нашел с кем. В чем у нее душа–то держится. Но – нет. Люся была изящна, красива и резва. Неправа была здесь Женя. И после этого все продолжилось у нас, как ни в чем не бывало.

Люся

С Валеркой Дмитриевым отношения восстановились в начале перестройки 90–х. В случайной встрече он рассказал, что организовал компанию и занимается декларированием грузов, ввозимых из–за границы. Годы не сильно отразились на его лице и не изменили врожденное состояние, только ростом, казалось, стал ниже, но проявил предприимчивость, имел автомобиль. Валерка привел меня в свою контору пункта декларирования в старом грузовом железнодорожном вокзальном здании, окруженном булыжной мостовой, прорастающей в стыках булыжников травой, рельсами вдоль разгрузочных дебаркадеров пакгаузов. Все было очень старым, в трещинах и потеках, и ржавчине былых времен. Молодыми были только липы по фасаду. В большом зале над дверью конторы висело название компании, расценки за декларирование, внутри стоял компьютер с гордостью Валерки – программой, печатавшей бланки для заполнения декларантом.

– Видишь, только один компьютер, да и тот маломощный, – посетовал Валерка. –Нет денег на закупку компьютеров и программного обеспечения. Тогда бы я развернулся.

– Валерий, я мог бы тебе помочь – инвестировать несколько тысяч.

– Хорошо, давай.

Обсудили условия договора, я разработал его, и он был подписан. Валерка получил деньги и несколько месяцев выплачивал оговоренную часть дохода, но на четвертый перестал, объяснив, что поток декларантов уменьшился, и дохода почти нет. –О, горе нам и моей инвестиции. – Прождав еще месяцы, я попросил Валерку вернуть вложенную сумму. Но он отговаривался разными причинами. После официального предупреждения и все же не возврата, я подал иск в суд. Валерик запросил встречу для переговоров в адвокатской конторе. Зайдя в коридор конторы, вижу Валерку, подхожу к нему, но замечаю, что он не один. Валерка представляет того:

– Виктор. Он купил мою компанию. Теперь он ее владелец.

– Твое дело, но верни долг, иначе суд. Вступает в разговор Виктор:

– Если имя моей компании прозвучит в суде, то ты не только свое не получишь, а будешь мне выплачивать столько же.– На что я, внутренне дрожа и задыхаясь от возмущения подлостью, почти задыхаясь, грубым резким голосом с угрозой в позе и взгляде изрек:

– Отойди, не лезь в мое дело, ты здесь никто, я разговариваю с Валеркой. – Виктор оторопел и отодвинулся. Валерка, заикаясь с растерянным видом, произносил какие-то несвязные фразы. Я резко повернул к выходу и ушел. Понятно, что это была угроза, организованная Валеркой, но ожидаемый сценарий не сработал. Похоже, что Валерик насмотрелся, начитался популярных в то время историй с разборками, битьем, убийства, заложниками, к сожалению происходившими в реальности, и воспринял это как руководство к действию. Сбросил со счета давние добрые отношения, совсем недавно дружеские, помощь в его деле, обязательство по договору, поддавшись витающему злу, не устояв перед ним. К сожалению и другие приличные люди, но без жесткого стержня благородства в душе, принимали эту мерзкую бандитскую психологию.

Возмущенный угрозой, на следующий день я отправился в Главное управление полиции, добился приема к начальнику отдела Белкину, описал прозвучавшую угрозу. Белкин успокоил меня и обещал принять меры. Вскоре я был вызван по телефону в полицию и узнал, что оба предпринимателя уже здесь побывали, написали пояснения, убеждая, что ничего подобного не было, что они добропорядочные граждане. Читал эти пояснения невинных благородных мужчин, которые как оказалось, лишь пытались понять причину моего обращения в суд. Немного не доверяя результативности полицейского наставления Валерки и Виктора, опасаясь засады и атаки по дороге в суд за день до судебного слушанья, ночевал у мамы и пришел в здание суд с другой стороны. Валерка явился на этот раз один, без помощника. Обе стороны приняли предложение судьи заключить мировое соглашение, по которому Валерка произведет полный расчет. Через несколько месяцев это и произошло. В присутствии судьи, в его кабинете, Валерка отсчитал требуемую сумму, положил ее в конверт, запечатал. Не доверяя моральным принципам и порядочности Валерки, опасаясь фальшивых купюр, я не принял деньги и не подписал требуемые судом документы для завершения процесса. Чтобы не быть обманутым и не получить кошку в мешке, я потребовал проверки купюр. Мы пошли в банк, где купюры были проверены, и только тогда я их принял. Тем и закончилось мое первое инвестирование – инвестиция была спасена и даже принесла некоторую прибыль.

Теперь живу с мечтою побывать в Будапеште и разыскать Женю. Очень хочу ее увидеть, гулять с нею по вечернему городу. Она осталась единственной, с которой желал быть в дружбе навсегда. Звонил в справочную телефонной компании Будапешта, надеясь узнать номер телефона. К сожалению, не значится. Решил прилететь в Будапешт, надеясь на удачу в адресном бюро, и ходить возле ее дома допоздна, грустя и напевая о трех увядших розах и ее фото. Время от времени задавать себе вопросы и отвечать.

– Чей же образ за каждой розой? Ну не я же в одной, ведь еще не увял. И ни в коем случае не Женя в другой – она никогда не увянет. А в третьей – все что было, что прошло, но не увяло в памяти.

Маскиратор

Решение о приеме в бюро надежности оказалось в руках того самого Ювеналия Васильева, в бюро которого Смирнов проходил дипломную практику. Теперь он стал заместителем главного инженера по новой технике и принял Смирнова в бюро надежности.

Бюро вместе с другими инженерными службами располагалось в громадном общем зале двухэтажного желтого здания заводоуправления, выходящего фасадом на главную улицу города. Начальником бюро Петр – высокий брюнет с греческим носом, белозубой улыбкой, жизнерадостный, смелый в делах, громкоголосый, сообразительный, позднее занявший должность Ювеналия. Через год–другой бюро переместили в небольшую комнату бесконечно длинного арматурного цеха. Начальником стал Круглов.

Если в желтом доме заводские звуки и запаха не достигали рабочих мест надежников, и они работали как бы на заводе, то теперь изменилось – они стали работать в заводе. В цех вели двухстворчатые ворота в ширину грузовика. По утрам машины в них часто и стояли. Приходилось, обтягивая на выдохе плащи, пальто или платья, протискиваясь между маркими кирпичами стены и занозистым бортом грузовика проникать в цех. Проходя по цеху к лестнице, ведущей на второй этаж, в их комнату, они видели станки, рабочих, ловили взором верчение шпинделей, звон прутов проката в револьверных станках, маханье шатунов прессов. Приходилось прикрывать глаза от брызг электросварки, слушать визг срезаемого и сверлимого металла, свист сжатого воздуха, гуканье молотов, удары – жжжах штампов. Под грузом, плывущим над головой, опасливо наклонялись, втягивая в плечи голову. Женщины каблучками прокалывали полувековые наслоения, покрывавшие металлические плитки пола. Самое время приглашать археологов для раскопок. Путь по цеху приносил полное погружение в завод, в производство, как по Станиславскому – в роль.

В комнате был дощатый крашеный пол, два больших окна. Столы стояли вдоль стен и окон. Дюжина надежников сидела за столами почти плечом к плечу и друг к другу лицом или боком, но никто не был обращен к коллеге спиной – как в высоких заседаниях за овальным столом.

Стол Смирнова располагался в углу и был оснащен вычислительной техникой – деревянными счетами и арифмометром „ Феликс ”. Тыл был прикрыт чертежной доской с рейсшиной с двадцатью килограммами чугунного противовеса и полкой с папками. Отсюда он мог наблюдать всю комнату, а в двух окнах – три березы, видеть проплывающие пантографы электропоездов, наблюдать по листве и веткам смены времен года и состояние погоды.

Размещение благоприятствовало деловому общению и коллективным беседам. С них и начинался рабочий день. Шел обмен новостями союзного и мирового масштаба из газет, радио нашего и вражеского голоса. Похвал решениям партии и правительства, жизни почти не звучало. Напротив, раздавалась критика. Осторожный начальника бюро, член партии, а потому и воспитатель коллектива, опасался чужих ушей и критики руководства. Маскируясь, не желая прослыть тупым партийцем в глазах прогрессивно мыслящего коллектива, он находил благовидный предлог и прекращал дискуссию.

– Кому-то сегодня нужно и работать, сосредоточиться над бумагами, а вы шумите, так можно и ошибиться! –При этом его поднятые брови и скошенные глаза с кивком головы в сторону угла комнаты, несомненно, относились к инженеру Смирнову. В этот момент тот, ероша одной рукой шевелюру, подняв другую с вытянутым пальцем, как петух лапку над мякиной, собирался ударом по клавише ввести цифру в вычислительную машину. Доверчивые и преданные коллеги смотрели на Смирнова с укоризною, видя в нем виновного в прекращении интереснейшей беседы.

На рабочем месте за экспресс–информацией „Детали машин”

Начальник Круглов, родившийся в России и окончивший там вуз, был одногодком – блондин, что в народе скорее зовется сивый, с бесцветными глазами, полноватым лицом мучного цвета. Выглядел добродушным, да и был таким. Незлобив, требовал мягко и нетребовательно, прощал ошибки и промахи. Заметив взгляд на себе, отвечал сиянием своего лица, искренней улыбкой. Лицо его словно покрывалось смазкой, устраняющей всякие трения предстоящих отношений с тобой. Ничто, казалось, теперь не сможет ни задеть, ни зацепить его. Все проскользнет и отрикошетит. Вспоминается образ гоголевского Манилова: мил, обаятелен, улыбчив необычайно, обтекаем. Казалось, впитал все теории американских школ менеджмента, психологии управления, практические рекомендации Карнеги и Форда. Желания выражает неопределенно, оставляя решения собеседнику, даже если тот приглашен для цели Круглова. И если бы сам мог скрыться от постороннего взгляда! Но это его мечта – мечта маскиратора. Ни разу задушевной русской беседы ни на трезвую голову, ни в пьяном виде. Душа на замке, наличие ее предполагается, но видна только целесообразность. Хоть он родом из русских, но думается почему–то, что он из немцев, которых русскому не дано понять, что ему подобные были прообразом при создании военных технологий невидимости типа “Стелс”, словно он бывал возле американских центров разработок, был учуян разработчиками, но не обнаружен, и потому он стал как бы прообразом их. Волосы, брови, ресницы белые. Придет время, седины не заметить. Лег бы на снег в белом полушубке – не найти. Мысли выражает сумбурно и непонятно, чтобы потом можно было отказаться, свалить на другого, чтобы не быть не только виноватым, но и не быть героем удачи. Просил неявно незаметно. Если бы уметь также неявно отказать, то и бездельничать было бы можно. Но обыграть его в такие жмурки было непросто. Играя, он достигал своих целей. Скрытное продвижение к цели – известный тактический прием в боевых действиях, а у маскиратора было стратегией, которая и помогла ему пройти лихо карьерную лестницу от инженера до главного инженера. Не обидеть – был его принцип. Словно он был знаком с сутрой Будды, что зло от обиды, как тончайшая пыль, возвращается к обидчику безвинного.

Инженер же Смирнов, в противоположность своему начальнику, как будто нарочно цеплял о себя и взор, и мысль, и даже не обидев, невольно, словно обижал вас чем-то. Заставлял напрячься для оказания сопротивления даже без начала от него каких–либо действий против вас. Он был как бы покрыт оболочкой из ткани с множеством крючков, из которых делают замки–липучки. О подобных Смирнову задеваются, хочется оказать им противодействие и в беседе, и в споре, и в деле, и в спортивном соревновании. Они – ваш всегдашний какой–то противник. Если бы был проведен опрос среди знавших его, с вопросом:

– Кого бы вы могли назвать своим ближайшим противником, кроме США и ФРГ? Уверен – назвали бы его. –Он и сверстникам, и начальствующим казался независимым и высокомерным, что вызывало обиду и противление ему. Возможно, что это вызывалось его развитым чувством собственного достоинства.

В первый университетский год его маму вызывала в вуз и жаловалась обиженная преподаватель – Он держит себя словно король какой-то, а я его прислуга, будто не я преподаватель, а он.

Смирнов жил в пролетарском рабочем районе города. Район изобиловал хулиганами, с некоторыми из которых вынужденно был знаком. Но ни разу не был атакован ни знакомыми, ни не знакомыми мрачными типами. В нем жила всегда готовность дать отпор. Возможно, она находила проявление в его стати. Может быть, это и было просто тем, что называется „держать себя с достоинством”. Перенесенное из темных закоулков города в светлую Alma Mater университета достоинство могло показаться преподавателю, ожидавшему покорности, высокомерием.

Круглов естественно ощущал эту “зацепистость” о Смирнова. Но сидевший в нем маскиратор сдерживал проявление начальственной реакции. Однако со временем маска постепенно спадала и тем сильнее проявлялась, чем дальше их разводила жизнь.

После защиты диссертации Круглов упорно стал завершать фразы вопросом:

– Ты понимаешь меня? –А все, и Смирнов в том числе, будто потеряли понятливость. К радости всех головокружение с „понимаешь” вскоре отошли.

Смирнов занимался и научной работой по тематике, которая интересовала его, и которую он считал нужной для завода. Но вольным казаком быть невозможно – Запорожская сечь канула в Лету. И он приложил немало усилий, убеждая и непосредственного начальника, и главного инженера, что заводу совершенно необходимо увеличивать долговечность и надежность тяговых зубчатых передач, уменьшать ударные нагрузки в зацеплении. И удалось – эти работы на много лет вошли в планы бюро и новой техники завода. Через несколько лет, когда появился новый стандарт и Заказчик потребовал от завода экспериментальной проверки долговечности зубчатых передач электропоездов, разработка методики естественно пала на Смирнова. Задача была сложной. Круглов это понимал и без обиняков, сняв маскировку, заявил Смирнову не без удовольствия:

– Ну, что же, придется увольняться. –Однако Смирнов задачу решил. Многолетняя работа завершилась, и методика была готова к применению. Главный конструктор Станислав Иванович Соколов разработку поддерживал. Представлять методику в Министерстве путей сообщения поехал вместе со Смирновым, а в дискуссии с главным инженером Главного управления локомотивного хозяйства МПС, сам, будучи физически изящным, проявил себя настоящим борцом, и методика была утверждена.

Завтра 7 ноября – праздник Октября. Сегодня банкет и не всухомятку, не абы как, а с соленьями, вареньями, горячими вторыми, лимонадом, кофе–чаем и пирожными. Сдвинув вместе все 12 двухтумбовых столов в один величиной с плазовый для получения картонных выкроек вагона. Получился стол такой величины, который и теперь не купишь ни в одном мебельном магазине. Стол накрыт белейшими листами ватмана, а поверх лоснящейся калькою под тушь. Кое-кто при галстуках, белых рубашках. Инженеры в состоянии большого духовного подъема. Настроение приподнятое, радостно – поющее, запах духов, источаемых двумя женщинами, дополняется почти озоновой свежестью букета закусок. Присутствует и непременный гость надежников – сосед из комнаты рядом, слева – Евгений Иванович Заморский. Он в своей комнате ремонтирует пишущие машинки. Ему, наверно, около 55 лет. В войну он был механиком тяжелого бомбардировщика ТБ, капитан в отставке. Характер у него ровный, он добродушен, любит пошутить, играет с надежниками в волейбол, восхищается делами надежников, живет их переживаниями, принимает у себя дома. Его комната – укрытие и отдушина, курилка, красный уголок для надежников. Принимает их всегда с радостью.

Банкет начался, банкет идет, банкет на подъеме и в радостном веселом напряжении. Русский дух веселья с просторов Союза сконцентрировался за столом. Но начальник Круглов как громоотвод все разряжает, глушит, тушит, тормозит звуки в наших грудях, не дает звукам вырваться из них и из бюро, боясь разоблачения.

Вдруг раздаются сильные удары в стенку из комнаты справа. Круглов вздрагивает, с опаской и вопросом упирает взгляд в зону ударов. –Что это? Кто бы мог быть? – Все смеются, знают, что это сигнал от соседей – дизелистов, из бюро Пацановатого. Уверены, что все разошлись, но, как обычно, остается один и работает, работает допоздна. Это новичок – молодой кандидат наук Невский. Он неуемен в труде, настойчив. Получил ответственное за безопасность поезда задание – рассчитать на прочность песочницу головного вагона дизель–поезда и теперь бьется над нею и об нашу стенку. Задача не только очень сложная, но и ответственная. Ведь если песочница лопнет, то вся тонна песка высыплется на рельс, образует сугроб, а дизель–поезд не сможет его перескочить, упрется, затормозит аварийно, а люди попадают с ног, со скамеек и вещи – с полок. Травм будет не счесть. Смирнов, зная Невского, зная о его способностях и трудолюбии, рекомендовал его начальнику дизельного бюро Пацановатому и тот принял его на работу. Наши застольные шумы – громкие выкрикивания тостов, звон ударов стакан о стакан, скрежет вилок, ножей и зубовный наверно мешали ему с песочницей. О чем он и сигналил, ударяя чем-то тяжелым, ибо трудно представить, что это были просто удары рукой. Возможно, он бил макетом сварной песочницы, сделанной в масштабе 1:10 для наглядности при расчетах. Невский любил и умел сочинять короткие, оригинальные стишки, читал их иногда на лестничной площадке, где курили и отводили душу конструкторы. Они им нравились. Ими удавалось прервать нескончаемы байки конструктора Валерия. Наверно, во многом благодаря этой своей способности вещания баек, он, исчезнув из курилки, стал вторым человеком в партийной иерархии Латвии. Впредь заводчане видели его только на партийной трибуне, проходя в колоннах демонстрантов в дни октября и первого мая. Он стоял рядом с первым секретарем Воссом и бросал им лозунги, которые вырывали из их глоток дружные крики “ура“.

Валерий с партией исчезли с горизонта, а талант стихоплета Невского рос, хотя миру он более известен прозой научных работ в области задира юбки, но поршня цилиндропоршневой группы Дизеля. Вот пример одного из стихотворных перлов Невского.

Моя песочница

Цилиндропоршневая группа, клапана забились радостно.

Минуя шпалы, стыки рельс, столбы обочин,

Наш Дизель тронулся, все ускоряя бег.

Недойным выменем песочница повисла,

Над рельсов зеркалами, глядя двумя сосками.

Наполнена надоем полутонным, не лопнет–

Закована в доспехи расчетных формул сопромата.

Вдруг красный светофор, как дояр замаячил,

И отдалась, и экстренно, спеша, свое предназначенье

Бег тормозить исполнила – слила под колесо на рельс

Песка молочную струю под скрежет тормозов

И смрад горящего металла. Замолк ритм Дизеля.