Притча

– Обычный мир, – отвечаю, – Что плохого в кроссовках? Что плохого, что они стоят в очереди за ними, – вхожу во вкус, – Не за сигаретами, не за пивом. Они никому не мешают. Стоят себе мирно за кроссовками, – чувствую смелость, – А вот ты их провоцировал. Зачем было все это представление?

Смотрит на меня странным взглядом. То ли с гордостью, то ли с удивлением. Или с презрением? Не поймешь. Качает головой.

– Нет, ты еще слишком глуп. Ты ничего не видишь. Не видишь людских пороков. Ты видишь очередь и все. Я тебя переоценил.

Стоит молча. Улыбается.

Смелость меня покинула. Нет, не боюсь. Просто удивляюсь своей прыти минутной давности. Раньше смотрел на Рудольфа как на какого-то диктатора. За эти два дня, что знаком с ними, я полноценно общался только с Ильей. Рудольфа в основном слушал. Сейчас не просто говорил. Но и не соглашался с ним. Трусости нет. Абсолютно. Но нет и смелости. Поэтому стою молча. Жду.

– Ладно, пойдем, – Рудольф спокоен, – Всему свое время. Так ведь говорится?

Киваю головой.

Идем обратной дорогой. Выходя из бункера, собирались на окраину города. В «Мечту». Видимо, не сегодня. Я его обидел? Похоже. Был резок. «Ты их провоцировал, зачем это представление». Кручу в голове. Грубо? Похоже. Но ведь, правда. Странный он все-таки. Не сумасшедший. Но странный. Иду за ним до бункера. Очень быстро идет. В какой-то момент теряю его из виду. Почти бегом. Его нет. Просто исчез. Неужели настолько я его задел? И ведь не назовешь его ранимым. Как бы то ни было, я в одиночестве дошел до двери подвала их дома. Она была заперта.

8

На следующий день я снова в бункере. Никакого отличия от предыдущих дней. Словно и не было вчера. Не было очереди, реакции Рудольфа, моих слов.

Ильи дома нет.

Рудольф солирует. Вновь мрачные тона. Что-то наподобие бежево-серого цвета или даже цвета бистр. Пессимизм. Негатив. Но он убедителен. Логичен. Справедлив. Не всегда. Но.

Ни слова о вчерашнем дне. Только о настоящем. Еще больше о будущем. Бесконечная смачная критика всего. И вся. Человека как биологический вид. Как духовное существо. Людей как общность. Как общество. Мир. Президентов. Правительства. Организации. Мораль. Смыслы. Эмоции. Историю. Медицину. Образование. Еду. Дороги. Соседей.

Определенно у него дар оратора.

Цицерон[15 - Цицерон – древнеримский политический деятель, оратор и философ. Будучи выходцем из незнатной семьи, сделал благодаря своему ораторскому таланту блестящую карьеру.]. Или даже Лисий[16 - Лисий – афинский оратор, логограф.].

Но много эмоций. Много кипения. Пар улетучивается.

– Ты думаешь, он научит тебя жизни? – кивает на пустое кресло, где ранее часто сидел Илья, – Наивный. Помогать людям надо по-другому. Их надо не гладить как бархатный пиджак, а выбивать, как грязный ковер. Мир это не зоопарк. Джунгли. Выживает сильнейший. Понимаешь?

Откуда у него столько злобы? Может, из-за внешности? Невысокий, некрасивый. Обижен на весь мир. И на Илью. Высокого и красивого.

Как Наполеон? Глупость. Внешность волнует его меньше всего. Амбиции? Хочет изменить мир. Как Наполеон? Скорее, так. Удивительный человек. Смотрю на него, что-то говорит. Энергичный. Живой. Мимика. Жесты. Но почему такой злой? Откуда столько пессимизма? И все же обида. Определенно. Или?

Возвращаюсь из круговорота собственных мыслей.

– ….поэтому надо полагаться только на себя, – закончил он.

Уставился на меня. Ухмылка.

Смотрю с вопросом.

– Ну, – недоумевает, – готов?

К чему?

Киваю головой.

– Пойдем.

Идем вчерашним маршрутом. Тот же быстрый шаг. Но без оглядки по сторонам. Доходим до места, где вчера в наш приход заканчивалась очередь. Никого нет. Вообще.

Идем по пунктиру вчерашней очереди. Мусор. Жестяные банки. Кожура от бананов. Салфетки. Коробки из-под еды. Очередь из мусора. У двери магазина скопление. Мусор. Он везде.

Маншият-Насир[17 - Маншият-Насир – квартал на окраине Каира, переполненный мусором, население которого занимается сбором мусора по всему городу с целью последующей его переработки и утилизации.] в Каире.

Рудольф останавливается напротив двери. Поворачивается. Смотрит на меня. Улыбается. Ну, хоть не ухмылка. Понимаю о чем он. Ни слова. Идем обратно вдоль мусорной очереди. Противно. Рудольф довольный. Но я не считаю его победителем. Да, намусорили. Но он вчера был не прав. И в очередях нет ничего плохого. Даже за кроссовками. В этот раз не озвучиваю мысли. Не спрашивает. А мне и не надо.

В этот раз идем другой дорогой.

Наверняка, в «Мечту» – думаю. Видимо, об этом он говорил полчаса назад в бункере. Готов? Готов идти в «Мечту»? Несмотря на свою разговорчивость, Рудольф немногословен, когда он мельком в своей тираде задевает «Мечту», или, когда я, набравшись смелости, не спрашиваю его о ней сам. Тогда он говорит, что я должен быть готов. Про «Мечту» надо не слушать. Ее надо видеть. А еще лучше понимать. А еще лучше чувствовать. Он говорит, что покажет мне ее, когда я буду готов.

Вспоминаю прошлое. Тридцать минут назад. Выплываю из собственной головы. Готов? Вот он о чем. Все эти мысли интригуют. Догадки интригуют. Вся эта таинственность интригует. Так, незаметно для себя, я подбираюсь к нервам. Сердце стучит. Адреналин. Ожидание чего-то грандиозного.

Заходим в сетевой магазин. Бывший дом культуры. Просторный. Проходим к центру. Стоит большой стенд с разложенным на нем товаром. Рудольф ухмыляется. Обходит его вокруг. Берет один из товаров в руки. Рассматривает. Коробка с мягкой игрушкой внутри. Тавр – написано на коробке. К нам подходит работник магазина в фирменных цветах. Что-то на ухо говорит Рудольфу. Уходит. Рудольф отходит в сторону, куда-то в угол.

– Билеты в первый ряд, – говорит он с ухмылкой, которая кажется вечным гостем на его угрюмом лице.

Не понимаю.

Скрип громкоговорителя. Голос просит внимания. Говорит об акции. Бесплатные игрушки. В центре магазина. На большом стенде. Ограниченное количество. Кто успеет, тот заберет. Бесплатно – многозначительно добавляет голос.

И тут началось.

Поначалу все было достаточно мирно. Первые люди подходили неторопливо. Вроде бы, без особого желания – игрушка, говорите, ну ладно, посмотрим. Затем шаги заинтересованных людей чуть ускорились. Первые толчки – пока осторожные. Первое ускорение – пока неуверенное.

Две женщины. Не меньше пятидесяти лет. Одновременно начинают движение из глубины магазина. Пока чинно. Ровный шаг. Идут вровень. Но вот одна не выдерживает и чуть ускоряет ход. Вторая отвечает тем же самым. В последние десять метров до игрушек они уже ведут между собой ожесточенную гонку.

На зависть паре Феттель-Хэмилтон[18 - Себастьян Феттель и Льюис Хэмилтон – автогонщики.].

Я не успеваю крутить головой. Из всех уголков магазина, словно мухи слетаются люди. Самых разных возрастов и комплекций. Но одной манеры. Одного уровня. Прямо сейчас. Прямо здесь.

И вот уже первая жертва дает о себе знать.

Девочка лет пятнадцати с плачем и с большими усилиями вытаскивает себя, словно Мюнхгаузен, из этого тягучего людского болота. Выжатая. Помятая. Оскорбленная. Она с ужасом оглядывается вокруг. Будто просит сочувствия. Или ищет справедливости. Или выражает презрение. Но я думаю, она просила сочувствия. Однако людям было не до нее. Бесплатные игрушки на кону. Не до ущемленных чувств какой-то там девочки. Не найдя эмоционального убежища, девочка в последний раз бросает обиженный взгляд на пенившуюся толпу и убегает прочь. На бегу, еще в магазине, она с силой кидает на пол так болезненно и тяжело ей доставшуюся игрушку. Не проходит и мгновения, как эта игрушка уже без коробки, разорванной, лежащей в стороне, исчезает в пакете у мужчины лет сорока. И тут же он летит за новой добычей. В самую гущу, расталкивая бабушек и других мужчин.

Я смотрю на Рудольфа с потрясением до самой глубины – не только души, но и сознания. До той глубины, которая только возможна. Когда дальше тебя уже начинает мутить. Тебе становится физически не по себе.

Рудольф спокоен. Даже умиротворен. Ухмылка. Самоуверенность.

Взгляд мой застывает на довольном и, кажущемся мне бесстыжим, лице Рудольфа. На пару секунд. Я стою пораженный.

Еще один детский крик. Одна из многочисленных бабушек, участвующих в этой мясорубке, затащила туда и внука. Мальчику не больше семи. Одна рука его болтается в воздухе. Вторая – крепко сжата под подмышкой бабушки. Вторая рука бабушки отчаянно и самоотверженно борется за игрушку. Перепуганный мальчик кричит. Затем начинает реветь. Бабушка ограничивается взглядом, наскоро брошенным на внука, и продолжает свою борьбу. Не до него сейчас. Бесплатная игрушка на кону. Бесплатная!

Тавр наш! – раздается истошный крик на весь магазин.