Притча

– И вас.

Бабушка не верит своему счастью. Илья прощается. Я смотрю на бабушку. Показалось, что-то в глазах блеснуло. Надеюсь, показалось. Ничего искренней эмоций бабушки не припомню за эти восемнадцать лет. Какое-то особо чувство. Не хватает знаний, чтобы облечь это чувство в слова.

Пятьсот рублей.

Бесконечная радость.

Илья покупает еще что-то.

– Сколько стоила клюква? – спрашиваю, когда отходим от небольшого стихийного рынка на остановке уже на приличное расстояние.

– Десять кульков, – Илья задумывается на мгновение, – Двести пятьдесят.

– Она ушла? – оборачиваюсь, но торгового места бабушки отсюда не увидеть.

Илья улыбается.

– А что ей еще делать? Товар весь продан. Возможно, двух или даже трехдневный объем.

– И что она теперь будет делать? – наивно вопрошаю то ли у Ильи, то ли у самого себя.

– Соберет новую клюкву.

– Сама? – почти поражаюсь.

Илья вновь улыбается.

Пятьсот рублей. Сколько радости в глазах. Она не верила в свое счастье. Сжимает купюру. Растеряна. Пятьсот рублей. Трехдневный товар. Сама собирает и продает. Три дня.

– На самом деле, это ведь не только заработок, – Илья замечает мое настроение, – Это выход в свет, так сказать. Общение. Свежий воздух.

Пятьсот рублей. Вспоминаю Владимира Романовича. Египет. Италия. Море. Или. Кровать. Телевизор с кинескопом. Клюква. Кулек из пожелтевшей газеты. Пятьсот рублей.

Всю дорогу я думал о бабушке. И только когда Илья меня окликнул, я, будто проснулся.

***

– Заходи, говорю, – Илья терпеливо держал дверь. Обшарпанную. Прогнившую. С дырой в центре.

Мы вошли в подъезд. Затхлый запах, поры которого тут же загнались в ноздри. Посыпавшаяся штукатурка. Неприличные надписи на стенах.

– Пойдем, – Илья выходит вперед.

Иду за ним. Настороженно оглядываюсь. То ли жду, то ли боюсь. Рыхлые ощущения, спутавшиеся к тому же.

Звонок в дверь.

Нескоро, но открывают.

Женщина. Возраст? Вглядываюсь. Сложно сказать на вид. Оплывшее лицо. Мешки под глазами. Разбита нижняя губа. В правой руке малыш – не больше года.

– Ну, заходи.

Заходим.

Навстречу выбегают мальчик и девочка. Одного возраста. Лет пять-шесть. Обнимают Илью. Что-то щебечут. Радуются его приходу.

– Это овощи разные, – Илья обращается к женщине, как я понимал в тот момент, матери всех этих детей, – Ягоды, фрукты. Орехи еще. Я положу на кухню.

Мальчик и девочка следуют за ним.

В углу на кровати замечаю девочку. Подросток. В наушниках. Сидит недовольная. Поджав ноги.

Женщина укачивает ребенка на руках.

Осматриваюсь.

Комната, похоже, единственная. Кровать в углу. С девочкой. Постеры на стене. Не знаю, что за группы. Темные тона. Напротив еще одна кровать. Двухъярусная. В еще одном углу, напротив шкафа с покосившейся дверью, колыбельная. Матрас прислонен к стене. Рванный. С пятнами. Рядом лежат использованные памперсы. Запах в комнате сложный. Неприятный. Пахнет химией и человеческой биологией. Люстра с одной горящей лампочкой, двумя сгоревшими и двумя пустыми патронами. Свет в комнате тусклый и от запаха будто тухлый. Несолнечная сторона к тому же. Телевизор висит на кронштейне над двухъярусной кроватью. Смотрит на кровать девочки-подростка. Игрушки разбросаны по всему дому. Кукла с остатками волос. Супергерой без ноги. Плюшевый заяц с вспоротым животом и вываливающимся оттуда поролоном. Машинка без передних колес. Разрисованный мячик. Солдатики. Обои местами разорваны, местами разрисованы.