Линия жизни. Книга первая

Славке повезло – он успел связаться с Мирмовичем раньше, чем того вызвали в ОБХСС.

Вечер накануне встречи с подполковником Насибулиным, который вёл дело, я посвятил консультации с адвокатом. Бейлин Михаил Романович, который много лет назад защищал моего друга Вальку Рудакова и уже в то время считался одним из самых опытных адвокатов Свердловска, теперь работал юрист-консультом в НИИ «Химмаш».

Внимательно выслушав меня, Бейлин спросил, имеются ли у меня расписки на те суммы, которые я выплачивал на зарплату, а также за механизмы и материалы. Узнав, что расписок нет, пожурил, с досадой покачав седой головой:

– Владик, ты же уже стреляный воробей. Как ты мог допустить такие ошибки?! Видишь ли, если отбросить всю лирику, то получается, что ты бесплатно использовал технику и стройматериалы. А это, мой друг – хищение. И то, что строил ты забор не для себя, а для государства в лице ТТУ, сути не меняет! Остаётся надеяться, что они не найдут, где ты взял бетон и механизмы: тогда дело точно развалится.

Во второй половине следующего дня я сидел перед подполковником Насибулиным. Ничего нового я ему, естественно, не принёс, лишь подтвердил всё то, что они нарыли за эти два дня.

Пришлось, конечно, себя обгадить, ведь дело выглядело так, будто я один присвоил все деньги за строительство, за исключением тех, что выплатил Толику, Жене и Вите Тетиевскому, который, как и они, проходил по делу просто исполнителем строительно-монтажных работ (повезло, что в автоколонне, которой он руководил, были только грузовые КРАЗы – ни кранов, ни ямобуров). Но если б в деле – помимо моей – всплыла фамилия ещё хоть одного организатора, это было бы преступление, совершённое группой лиц по предварительному сговору, а, следовательно, совершенно другой уровень ответственности, так что выбора у меня не было – пришлось всё брать на себя.

На вопрос: где я брал технику, ответил, что ловил на заправках и договаривался. Про бетон тоже плёл что-то аналогичное. Понятно: они мне не поверили, да и не могли поверить – не идиоты же, но доказать обратное тоже не сумели, хоть и перешерстили в округе все предприятия, располагающие такой техникой. Более того, даже вышли на некоторых исполнителей: водителей и крановщиков, да только кто ж признается, что без наряда на работу выполнял её в Орджоникидзевском троллейбусном депо, да ещё бесплатно? И следствие продолжалось…

Не могу не упомянуть о том, что первым и единственным, кто в те тяжёлые дни подошёл ко мне и предложил свою помощь, был Ильиных Анатолий Дмитриевич. Заметив, в каком подавленном состоянии я нахожусь, он, несмотря на наши зачастую натянутые отношения, сказал:

– Владислав Михайлович, если в ходе следствия тебя обвинят в каких-то материальных злоупотреблениях, я готов тебе помочь – ты только скажи мне…

А вот отношения со Славкой из дружеских перешли в натянутые.

Плюс ко всему, на одной из планёрок у меня произошёл конфликт с начальником депо. Казалось, что Сычёв в этот раз поставил себе целью достать меня и довести до точки кипения: претензии шли одна за другой. Последней каплей послужила ситуация с вентиляционными люками.

Дело в том, что в депо обновление подвижного состава происходило регулярно, но троллейбусы приходили с некоторыми конструктивными недоделками, мешающими их эксплуатации. В данном конкретном случае верёвки, при помощи которых штанги устанавливали на провода, потоком воздуха во время движения затягивало в салон через открытые вентиляционные люки. Чтобы исправить ситуацию, мы начали устанавливать на крышах троллейбусов специальные ограничители, конструкция которых Сычёву категорически не понравилась. Из-за этого и разгорелся скандал на высоких тонах. В результате я счёл себя оскорблённым, выскочил из кабинета и написал заявление на увольнение.

В те времена от момента подачи заявления до увольнения полагалось отработать месяц – срок немалый. Я за это время перегорел, произошедший скандал не казался уже таким значительным, но так как забрать заявление мне никто не предложил, счёл, что стал не нужен.

Как выяснилось позже, моё увольнение устраивало и начальника депо, и главного инженера, ведь вместе со мной уходило беспокойство, связанное с возбуждённым уголовным делом. Формула известная: нет человека – нет проблемы. К тому же, я сам сделал так, чтоб все концы этой истории замкнулись на мне.

Очень не хотел, чтобы я остался, Слава Пахомов. Он прямо просил Сычёва не удерживать меня и даже выразил готовность временно подхватить мою нагрузку – до тех пор, пока не подберут замену. Видимо, опасался, что информация о его неблаговидном поступке уйдёт в народ.

Так этот месяц и прошёл. Понимая, что за один день до увольнения разговора не получится, я взял отгулы, накопленные за дежурства в выходные, и уехал в Тюмень. Хотел устроиться где-нибудь на севере: на газовых или нефтяных месторождениях. Но найти приличную работу там оказалось непросто. Потенциальные работодатели не горели желанием принимать сотрудника, в трудовой книжке которого значилось: уволен в связи с заключением под стражу, а следующая запись – о приёме на работу – только через пять лет! Целый день ходил я по конторам предприятий, осваивавших северные просторы нашей Родины, но безрезультатно, а, вернувшись в Свердловск, неожиданно получил приглашение на работу в ПТУ№1, готовившее кадры для «Уралмаш» завода.

ГПТУ№1. 8 июля 1981 года

Поспособствовала этому трудоустройству мастер строительной группы депо Жаровцева Людмила Александровна. Она, по натуре достаточно жёсткая и острая на язык, являлась отличным специалистом и организатором, и потому у нас были прекрасные отношения, которые я высоко ценил.

Понаблюдав за моими мытарствами, Людмила переговорила с мужем. Надо сказать, что Вячеслав Александрович Жаровцев пользовался в ПТУ №1 непререкаемым авторитетом, вот с его лёгкой руки мне и предложили должность мастера производственного обучения и преподавательскую нагрузку: чтение лекций по электротехнике и спецтехнологии.

Когда на собеседовании прикинули мою будущую заработную плату – при условии, что я буду читать лекции в двух группах, которые мне самому предстоит скомплектовать и обучать – оказалось, что она выше, чем зарплата главного инженера депо. Естественно, я согласился и в начале июля приступил к работе.

Чтобы ускорить процесс комплектования учебных групп, меня направили в отдел кадров «Уралмаша»: туда в поисках работы приходили выпускники десятых классов, и моей задачей было переориентировать их на обучение в ПТУ и получение специальности, а уж затем – на трудоустройство. И это был вполне правильный подход: зачем, имея собственную учебную базу, проводить обучение в цехах, отвлекая рабочих от основного производства!

Процесс шёл неплохо, и уже к началу августа две группы ускоренного – за один год – обучения были практически укомплектованы.

В какие-то из выходных августа решил съездить на Платину: по слухам, в этом году был урожай шишек, и мне захотелось вспомнить юность – полазить по кедрам.

Накануне отъезда у Олежки поднялась температура. Он почти всё время спал. Просыпался ненадолго, плакал и засыпал снова. Всем известен постулат, что сон – это лучшее лекарство, и у меня где-то в подсознании жила уверенность в том, что сон поможет малышу выздороветь, поэтому поездку решил не отменять. Тем более, запланировали мы с Валеркой её заранее. Но на душе всё же было тревожно.

Съездили удачно: повидались с друзьями детства, сходили в кедровник, набили два полных мешка отборных шишек и поехали домой.

Первое, что увидел, переступив порог квартиры – заплаканное лицо жены. Оказалось, после нашего отъезда пришла врач из детского сада – она-то и вызвала скорую, так как была уверена, что у ребёнка – менингит. Именно врач из детского сада настояла на том, чтоб Олежке сделали пункцию и взяли спинномозговую жидкость, анализ которой и подтвердил впоследствии правильность первоначального диагноза. На всё это ушло больше суток.

Начались две недели кошмара. Олежка находился в тяжелейшем состоянии. Нас к нему не пускали, а встречи с лечащим врачом успокоения не приносили.

Между тем, в училище, зная о моей ситуации, ждали ответа: смогу ли я с ребятами поехать в совхоз на уборку картофеля. До отъезда оставалось всего несколько дней, когда врачи сообщили, что угроза миновала – Олежка будет жить, и я дал согласие отправиться с учащимися на уборку урожая.

В помощь мне дали ещё двух человек: женщину по имени Лида, которая готовила маляров, и молодого парня, Володю, недавнего выпускника техникума, мастера по обучению токарей. Как выяснилось позже, руководство училища знало, что делало: мне одному справиться с пятьюдесятью недорослями было бы весьма непросто. Да ещё учитывая специфику контингента: после десятилетки в ПТУ шли троечники да дети из неблагополучных семей, вынужденные сами себя обеспечивать. Все, кто мог себе это позволить, стремились поступать в институты или, на худой конец, в техникумы.

Но это я оценил не сразу…

Направили нас в совхоз Манчажский Красноуфимского района.

В конце семидесятых и в восьмидесятые годы совхоз Манчажский был передовым сельхозпредприятием с развитой инфраструктурой, занимал первые места в области по продуктивности молочного скота, был занесён на Доску Почёта ВДНХ. Свой быткомбинат, новая двухэтажная школа, детские сады, ясли, Дом пионеров, Дом культуры, многопрофильная больница, баня, столовая, дома для работников совхоза, асфальтированные улицы – это далеко не полный перечень того, что было сделано, а затем разбазарено и разрушено в лихие девяностые.

Союз рабочих и трудового крестьянства

Добравшись до райцентра, группа в полном составе пересела на автобусы, которые прислали за нами, и доехала до одного из отделений совхоза. Разместились в школе.

По прибытии на место понесли первую потерю личного состава: наша мастер Лида еле ходила. Накануне она поранила ногу и, видимо, внесла в рану инфекцию. Ни о какой помощи на поле не могло быть и речи. Всё, что можно было ей поручить – это кухня, ведь пищу мы должны были готовить сами.

С утра отправился знакомиться с руководством совхоза и получать рабочее задание.

Директор сельхозпредприятия когда-то работал в Свердловске на заводе Электротяжмаш, затем был направлен партией на усиление руководства совхоза Манчажский. Сначала он познакомил меня с главным агрономом и секретарём парторганизации, потом мы с ним обговорили общие вопросы, а затем вдвоём с женщиной-экономистом стали верстать объёмы работ.

Она очень оперативно, исходя из нашей численности и количества рабочих дней в сентябре месяце, выдала размер площадей, засаженных картофелем, который мы должны были убрать и соскладировать в хранилище, а также посчитала, сколько денег мы за это получим за минусом расходов на питание.

Причём, мясо и молоко учли по отпускной цене, что оказалось очень недорого, а картошку и капусту даже считать не стали – ешьте на здоровье.

Затем обсудили заработок мастеров: нам не только сохранялась зарплата по основному месту работы – об этом мы знали, но и дополнительно, приказом директора совхоза, всем троим устанавливались бригадирские оклады на месяц. Обычно группы приезжали именно на этот срок. Экономист тут же объявила мне размер нашего заработка и высчитала стоимость одного рабочего дня. Методика расчёта меня не устроила, и мы снова отправились в кабинет директора.

Директор с удивлением отнёсся к моему неудовольствию и попросил пояснить, чего же я всё-таки хочу. Я, в свою очередь, задал ему вопрос:

– Вы хотите, чтоб мы картофель убирали целый месяц, или как можно скорее? – на что получил вполне предсказуемый ответ:

– Конечно, скорее!

– Тогда давайте поступим следующим образом, – продолжал я, – зарплата, которую нам насчитали за месяц, нас вполне устраивает. Но я хочу, чтобы мои мастера получили эту же самую сумму, если мы выполним указанный объём раньше срока: за двадцать, пятнадцать или десять дней. А вот если затянем уборку дольше, чем на месяц, то тоже получим эту же самую сумму – не больше!

Другими словами, я предложил поменять повременную оплату на сдельную.

– Логично! – ответил директор, который в этих условиях ничего не терял, а, напротив, в любом случае только выигрывал, и мы пожали друг другу руки.

Получив аванс и повозку с лошадью для нужд своей большой бригады, я поехал за продуктами и мысленно начал готовиться к собранию. Ведь затеянная мною комбинация имела смысл только при том условии, что мы завершим работы досрочно, а это во многом зависело от организации труда.

На собрании распределили обязанности: кто будет готовить, кто убирать картофель, кто грузить и транспортировать в хранилище. Сборщиков картофеля поделили на тройки. Кроме того, всех предупредили о строгом учёте результатов труда и о том, что зарплата напрямую будет зависеть от выработки.

После первого дня работы подвели итоги. Володя, которому я предложил вести учёт, точно зафиксировал, какая тройка сколько рядов убрала. Разница между лидерами и аутсайдерами оказалась колоссальной. Кроме того, при проверке выяснилось, что часть картофеля попросту зарыта в поле. А ведь нам предстояло это поле сдавать комиссии.

После ужина я собрал ребят. Не помню точно, какие слова я тогда нашёл. Помню, что меня несло, как ком с горы: сыпал шутками-прибаутками, высмеивал сачков и лодырей перед всей группой, ведь благодаря чёткой системе учёта мы знали о результатах работы каждого. Знали и то, чья тройка зарыла картошку в землю. А в заключение я озвучил стоимость уборки одного ряда – высчитать её, зная общее количество рядов и фонд заработной платы, с вычетом накладных расходов, было несложно. Теперь каждая тройка могла наглядно представить, сколько она заработала за день и сколько получит, если будет и дальше продолжать в том же темпе. Вот тут наши подопечные и поняли, что им предоставляется возможность не просто отбыть трудовую повинность, а реально заработать