Линия жизни. Книга первая

Не знаю, чего в этом было больше: интереса к религии, простого любопытства или желания поразвлечься – ведь ночных клубов тогда не было – но народ всё прибывал, и скоро в нашей импровизированной кутузке стало не продохнуть.

Неожиданно с противоположной входу стороны отворилась дверь, и дюжие молодцы с красными повязками начали хватать страдальцев за веру и заталкивать в воронок, стоящий вплотную к выходу. Минут за пять набили полный. В арестантской стало свободнее, но ненадолго: новые жертвы антирелигиозной политики партии и правительства продолжали поступать непрерывно.

Я понял, что попал: на работу придёт телега о нарушении общественного порядка, да ещё – в подкрепление к ней – извещение из вытрезвителя. А это повлечёт за собой массу неприятных последствий. Пока лихорадочно перебирал в уме все возможные карательные меры, применяемые в подобных случаях, задняя дверь снова распахнулась, и уже второй воронок начал одного за другим принимать следующую партию узников.

Перед дверью освободилось небольшое пространство, и тут меня осенило не иначе как свыше: по-ленински вскинув руку, я растолкал впереди стоящих и со словами: «Сволочи, что ж вам дома-то не сидится?! Нажрётесь водки и лезете, куда вас не приглашают», – прошагал между опричниками к выходу.

Они, воодушевлённые моей пламенной, идеологически выдержанной речью, видимо, приняли меня за своего и беспрепятственно пропустили на улицу. Там я, сохраняя озабоченное выражение лица, прошёл сквозь оцепление и был таков.

Это наитие спасло моё доброе имя и прилагаемую к нему месячную премию. Домой вернулся под утро, пешком, так как трамваи уже не ходили.

Вот так произошла моя первая неудачная попытка приобщиться к вере в Бога.

Надо отметить, бабуля в Бога верила истово, особо почитая Святого Николая Угодника, но мне своих убеждений не навязывала. Позже, когда я многое переосмыслил в жизни, понял: есть НЕЧТО, необъяснимое с точки зрения земной логики.

Но не хочу никого ни в чём убеждать – каждый приходит к пониманию этого своими путями и в своё время.

* * *

Тридцатого июня семьдесят четвёртого года я снова был в гостях у Ольги с Валерой – на дне рождения их дочери Кати. С собой принёс трёхлитровую банку белых грибов, замаринованных мамой. Грибы эти я сам месяц назад собирал в окрестностях Чайковского, куда перевёз Надежду: она должна была родить со дня на день. Мы с женой решили, что будет лучше, если это событие произойдёт в её родном городе под присмотром близких.

Уже под утро вернулся домой, где меня ждала срочная телеграмма: родился сын. Пришлось обмывать по-новой.

Назвали мы первенца Игорем.

Верьте мне, люди. 1974 год

Летом семьдесят четвёртого к нам в депо стали поступать на стажировку работники, большинство из которых имели высшее и среднее техническое образование. У многих был опыт руководящей работы на других предприятиях. Таким образом руководство ТТУ готовилось к пуску вновь выстроенного троллейбусного депо, которое затем получило название «Орджоникидзевское» – по названию района, в котором располагалось.

В нашу бригаду направили двух человек: Хруслова Сергея Ивановича, имевшего высшее образование и опыт работы на железной дороге, и Третьякова Николая Семёновича – образование среднее техническое – работавшего ранее на кирпичном заводе. Володя Сергеев поручил мне до конца года ознакомить стажёров со спецификой ремонта и обслуживания подвижного состава.

Орджоникидзевское троллейбусное депо предполагалось запустить в эксплуатацию к концу года, и прошёл слух, что под это дело для работников нового подразделения будет выделено несколько квартир. Естественно, я не мог не ухватиться за такую возможность и попросил Володю Сергеева рекомендовать меня. Он обещал, хоть и без энтузиазма.

Близился Новый Год, а вместе с ним – сессия. Я получил учебный отпуск и сидел дома – готовился к экзаменам. Вдруг открывается дверь, на пороге – незнакомец, как оказалось позже – директор Орджоникидзевского депо Сычёв Геннадий Александрович. Сказал, что приехал за мной, так как решается вопрос моего перевода в новое депо, но перед этим необходимо прояснить кое-какие моменты на прежнем месте работы.

Впоследствии Геннадий Александрович не раз рассказывал о том впечатлении, которое произвело на него наше жилище: посреди комнаты на раскладушке – больная бабушка, сбоку – детская кроватка с младенцем, на диване – я, обложившийся конспектами. И совершенно некуда ступить!

По дороге в Октябрьское депо мы пообщались и познакомились поближе, но о причине столь экстренного вызова Сычёв так ничего и не сказал. По прибытии прямым ходом направились в кабинет к начальству, где нас уже с нетерпением ждали директор Толыпин Владимир Митрофанович и председатель партийной организации, без которого в те времена ни один вопрос не решался, а тем более такой, с каким он обратился ко мне:

– Говорил ли ты, Погадаев, что уволишься, как только получишь квартиру?

– Не помню такого, – ответил я абсолютно честно и добавил: – Даже если я когда-то что-то и говорил, это не имеет никакого значения, поскольку увольняться я не собираюсь.

И тут началось то, для чего невозможно подобрать цензурного выражения…

Сычёв сидел со смущённым выражением лица, было заметно, что ему страшно неудобно за весь этот балаган…

А я вдруг вспомнил…

* * *

Как-то раз в курилке, где обсуждали перспективы в связи с открытием нового депо, мужики начали меня подначивать:

– Вот закончишь ты СИНХ, да ещё самый крутой факультет, на который хрен поступишь! Сколько лет учиться-то?

– Шесть.

– Ше-е-есть?! А специальность какую получишь?

– Инженер-механик торгового оборудования.

– Да с такой специальностью хоть директором ресторана, хоть заведующим магазином. Хоть базой руководить, хоть рынком. На дефиците сидеть, на нас дураков поплёвывать. А ты в ТТУ работать собрался: до пенсии гайки крутить!

Короче, достали они меня, и я, чтоб отбиться от наездов, выдал:

– Вот перейду в новое депо, получу квартиру, а как окончу институт – уволюсь, – брякнул так и забыл, тем более что уходить-то никуда не собирался. Естественно, и разговор, которому не придал никакого значения, давно из головы выбросил, а вот теперь вспомнил…

* * *

Накатило давно забытое ощущение мандража, который охватывал меня перед боем во время соревнований: вибрировал каждый нерв.

Наконец для проведения очной ставки пригласили и возмутителя спокойствия. Им оказался Третьяков Николай Семёнович, которого я так усердно напитывал знаниями об устройстве троллейбуса.

После того, как он, опустив глаза долу, буркнул:

– Говорил, что уволится, как только получит квартиру, – я вскочил и выпалил, что сам поеду к начальнику ТТУ Диденко Василию Александровичу и сам всё объясню.

Несмотря на то, что рабочий день давно уже закончился, в Управлении, которое тогда размещалось на пятом этаже Горисполкома, в связи с предстоящими событиями никто и не думал расходиться. Вот туда я и прибыл в сопровождении Сычёва, который как самое заинтересованное лицо должен был проследить за тем, чтоб я не смог соврать или как-то исказить информацию, полученную от доносителя, в свою пользу.

В приёмной Управления жизнь била ключом: руководители подразделений входили в кабинет начальства и спустя некоторое время покидали его, вдохновлённые на новые трудовые свершения. Неожиданно из дверей кабинета вышел главный инженер ТТУ Васильев Александр Андреевич, которого я до этого видел всего несколько раз.

– А вы что тут делаете? – поднял он на Сычёва удивлённый взгляд. Геннадий Александрович попытался вкратце изложить ситуацию.

Услышав мою фамилию, Васильев пригласил нас для разговора к себе, пояснив, что к Диденко сегодня попасть вряд ли получится: ему просто не до нас.

В ходе последующего разговора стало ясно, что Александр Андреевич уже кое-что обо мне знает, причём, знает хорошее – это была характеристика, которую дал мне Володя Сергеев. Выслушав мою исповедь, он рассмеялся и, обратившись к Сычёву, спросил:

– А ты зачем его привёл?

Тот растерялся и для чего-то начал объяснять, что сам ничего пока решать не может, так как приказа на назначение его начальником депо ещё нет…

Не дослушав, Васильев повернул голову ко мне:

– У тебя ведь началась сессия? – как ни странно, он и об этом знал. – Давай езжай домой, учи уроки и успокойся. Ты ведь не думаешь увольняться, как я понял.

– Я не могу так уйти! Я должен обязательно сказать Диденко тоже: я обещал Толыпину! – голос дрожал от волнения.

Васильев, видимо, понимая моё состояние, хмыкнул: