Максим и Фёдор

– А вы тоже здесь проживаете?

– Здеся, – спокойно ответил Федор, – пантеишно.

– Ну, здравствуйте и вы. Сосед я вам новый буду, Пужатый Алексей Степанович.

От внезапности этой сцены и проклятого бушующего сердца с Кобота лил пот, ноги дрожали. Он дугой пошел к двери, не замечая удивленного взгляда милиционера.

– Чего это он, больной, что ль? – спросил Пужатый.

– Жопа, – не сразу ответил ему Максим и выпил полстакана вермута.

* * *

Новый жилец быстро почувствовал себя в квартире по-свойски, точнее, в первый же день. Наутро, когда Кобот ставил чайник, в коридоре послышался задорный свист и на кухню в одной майке вышел Пужатый.

– Здорово! – громко сказал он.

– Доброе утро, – ответил Илья Давидович.

Эту фразу он заранее приготовил, чтобы сказать милиционеру, – знал, что очень растеряется после вчерашнего, не сразу сообразит, что сказать.

– Ты чего вчера отвалил-то? Испугался, что ли?

Кобот покраснел, не зная, как ответить.

– Чего ты все мнешься?

Илья молча мыкался с газом, но зажечь никак не получалось. Пужатый зажег газ на своей конфорке, поставил чайник и, сев на табурет, стал следить за Коботом.

– Ты где работаешь?

– В Механобре работаю… – подумав, ответил Илья.

– Как-как? Что такое?

– Так называется.

Последовала тягостная пауза. Кобот, с такой натугой включивший газ, выключил его и пошел к себе в комнату. Войдя, он, как и вчера, долго и быстро ходил туда и сюда, ни о чем не думая.

* * *

Вечером, возвращаясь с работы и уже подойдя к дому, Илья Давидович увидел в дверях Пужатого, безотчетно, неосознанно повернулся и, съежившись, прошел мимо дома.

– Эй, Кобот! – окликнул его Пужатый.

Кобот, пометавшись на месте, подошел.

– Ты чего это от меня шарахаешься?

– Да нет, я… мне надо было…

– Темнишь все. Я же видел, ты к дверям шел.

Было уже темно, и это придавало сцене зловещий оттенок.

– Ну шел, да вот в магазин решил сходить! – с надрывом сказал Кобот.

Пужатый молчал, лицо его было в тени, на пуговицах обмундирования светились колючие звезды. Илья немного помолчал за компанию и отошел за дом, где и промыкался с полчаса для отвода глаз.

* * *

Вечером перед сном Илья Давидович, чуть заглянув на кухню, отшатнулся и замер за дверью. Красный, распаренный Пужатый со стаканом в руке шептал Федору:

– Этот Кобот, я смотрю, тот еще корефан. Еще утром заметил: что за ядрен батон – морду воротит, боится чего-то. Сейчас вот в магазин за вермутом иду, гляжу – мать честная – Кобот! Увидел меня и шмыг в сторону, воротником прикрывается. Ну, думаю, видать, за тобой водится… Да еще спрашиваю: «Где работаешь-то?» А он мне говорит: «В хренобре!» Ну, думаю, гусь ты хорош!

– В Механобре! В Механобре я работаю! – забывшись, пролепетал Илья из-за дверей.

Это был сильный и неожиданный эффект. Даже Федор с испугом глянул на дверь, а Пужатый вскочил и, выбежав из кухни, наткнулся на вытаращившего глаза Илью Давидовича. Они некоторое время стояли молча, почти вплотную, блестя глазами и взволнованно дыша.

– Ага… – сказал Пужатый, поправляя майку.

Илья, шатаясь, побежал к себе в комнату.

– Идиоты, что за идиотизм, – бормотал он. – Фу! Как все… Фу! Идиотизм абсолютно.

Он подошел к зеркалу и напряженно глянул в него. Зеркало мудро, матово светилось вокруг искаженного отчаянием лица. Илья, не в силах чем-нибудь заняться, долго стоял у зеркала, то так, то сяк выворачивая голову и скаля зубы. Это бессмысленное занятие давало какой-то выход напряженности, невесть за что свалившейся.

Сухо и зловеще тикал будильник.

Дверь без стука отворилась, и в комнату вошел Пужатый, уже в форме, в сапогах. Не спрашивая разрешения, он сел за стол, вынул папиросу и, разминая ее, стал разглядывать скромную, но благообразную комнату.

Илья Давидович, как пойманный за руку вор, понурившись, стоял у зеркала.

– Кобот, что вы, собственно, скрываете? – медленно сказал Пужатый.

– Я, Степ… Александр Степанович, совершенно не могу понять, что… за что вы меня… вот так спрашиваете.

– Ах так, значит, я виноват, да? Я вас преследую? Это я, выходит, виноват? Ведь так у вас получается?

– Нет, но вы Федору там говорили… Ну там…

– Ну-ну. Я слушаю.

Илья Давидович молчал.

– Ну, я слушаю вас.

– Вы говорили, что я воротником прикрываюсь…