Дикий утенок. Постмодернистский черный лебедь

Погрозил Петрович своим узловатым пальцем в пустоту, приосанился и чуть не сел мимо лавки. Буйну голову на стол уронил и опять засопел.

Всему свое время и место.
Летом хороводы, осенью невеста.
А бывало время…, да…, всякое бывало.
Да не у всех вставало. Стоп!
На том и точечку поставим,
господа офыцеры, золотыя князья.
Я, конешна, не первый, и последним – низзя.

Никому и ничего. Никуда не ззя. Ни в туда, ни в оттуда, б л.
Кто не понял, тот поймет.
Слово верное найдет.
Подсчитает сальдо – было или есть.
«Кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь».

Вот мне Петрович, сварщик и сантехник в третьем отделении, то есть, поколении, ото сна отошел, смотрит на меня и силится понять – «Хто я и где?»

Как живой перед глазами стоит, набычился. Взгляд, будто у Семенабуденнова, когда в атаку прет, опосля как остограмился по-наркомовски. Да три раза?.

Стоп. Теперь, песенка о главном: тут мне Петрович и глаголит прямо, по-рабочему. Глаголом жжот, прямо по Пушкину: «За@@али вы уже, математики х@@вы!»

Из форточки гармонист наяривает, а девчата частушки, как из пушки голосят:

Математик, мой милок,
Ум/уд свой не использует.
Не в постели, а в планшете
Бесполезно ерзает.

Тут уж, бл, из песни слов…, как говорится… э-эх, ну да ладна.

«А чо так, друже?» – говорю ему в ответ с почтением.

«Ничо…», – ответствует он веско и засыпает тут же за столом в 37-й раз. Похрапывает, да покрикивает во сне. Видно всё тачанки снятся. А мерзавчика в кулачке своем аршинном зажал.

И как-то не радостно мне.
Люди ходят на карачках,
я сижу, что мишка в спячке,
будто весь в го@не.
Тихо, мирно…
Отдыхаю,
как что будет,
примечаю…

Только я расслабился в ожидании покоя, он кулачишшем своим по столу, хе рр ась!

Шкалики попадали, да стаканы?,
тараканы россыпью – в стороны?.
Гордостью, посконной наполнены?
те ещё герои дорогой странны?.

Графинчик с чаем я-таки словил на лету, значит форму держу пока, если чё. Говорю ему сквозь зубы шепотом, – «Полегче на поворотах, му д@ла, на портвешок-то не хватит».

Он как услышал родную речь, сразу обмяк весь, болезный, успокоился, дома себя почуял, сукин сын. Наш сукин сын!

Пропустили мы степенно, не торопясь по полмерзавчику. Сидим сырок «Дружба» нюхаем. Есть-то его давно нельзя.

Тут он опять встревает: «Ето понятно любому пи… ссателю.»

– Ну, и? – говорю ему.

И опять он, вежливо так: «Вы, б лямате… матики… себе голову засрали-заморочили и нам хотите? Извини, канешна, мы табли… таблицу лохарифов не изучали, да бывало и не вовремя конча… стоп, щас не об этом.

– Я тебе прямо скажу, со всей прямотой пролетар…

– Погоди, – говорю ему, – взялся, ходи!

А он такой: «Погоди, как это? Ну, не суть. Пусть котятки в тапки ссуть.»

Я ему, трезво и четко: «Теперь меня послушай. Только потом, не обижайся.»

– «О’кей», – отвечает, – «Заметано, шеф».

Я ему: «Заэпомни, я математику не знаю. Прин-ципиально. Но кое-что мне рассказывали умные люди. С профессором в одном купе ехали однажды. Шар от глобуса и квадратный трехчлен от простого отличу, общий член ряда от рядовых членов – „как два пальца об асфальт“, и хватит меня попрекать моим сильно средним… образованием, понил?»

Он мне: «Понил, не вопрос, земеля».

– Вот скажи, Петрович, ты же умный, когда тверёзый…

– Чё за х @рня? Я по жизни умный, хоть и ра@пи@дяй, не спорю.

– Всё, всё, я не прав. На ум твой и надеюсь. Короче, ответь мне на простой с виду вопрос: «Сколько будет ноль плюс ноль?»

– Это всё, шо вы выучили за долгие годы мучебы своей в системе просвещения, сударь? Да с такими фишками и я могу в Японию на симпозиум ехать, как в анекдоте.

– Петрович, не пи_ сди, тебе не идет. Ты думаешь, что в сумме будет нуль?

– А ху ли ты, то ноль, то нуль, ты меня запутать хошь?

– Нет, конечно. Считай, что это одно и то же.

– Ок. Считать то я умею, как никак. Только не шути со мной.

– Я не шучу. Это числа, брат. С ними шутки плохи. Ты, может, думаешь, будет ноль, ну или нуль? В сумме. Но это, еще как посмотре-е-ть…

А Петрович мне:

«Но, да ну.
По утрам баранки гну.