Дикий утенок. Постмодернистский черный лебедь

– Ну, и?

– А вот умножь свою деревню Наебулатово или как там её, на миллион. А соседа и холуев на тыщу.

И как теперь ты ответишь на мой последний вопрос про соседа? Ты скажешь, что ради великого государства можно и потерпеть. Так? Не жили богато и нех @р начинать? Так? Спрашивается, кто тогда вас на @ бал? Кибенематики или кто еще?

– Кто, кто? Конь резиновый в пальто.

– Ты сам себя всю жизнь на@ бывал по команде сверху, и всегда искал виноватых среди тех, кто в морду тебе не даст.

– А ты, не хочешь схлопотать от меня по мусалу?

– Нет. Я же говорил, что обидишься? Этим ты только подтвердишь, что я прав.

– А если ты всё про меня знал, какого х@ ра провоцировал? Ты из себя умного корчишь, а простого человека из народа понять не можешь. Грош цена тебе и твоей учености. Извини, канешна.

– Самое противное, это извинения под пьяную лавочку. Они гроша ломаного не стоят. Я тебя не извиняю, но и не обвиняю. Думай сам.

– А вот это – самое противное у интеллигентов гребаных. Они разрешают мне думать, видите ли! При этом думают, что сами-то они умеют думать, а мне, типа, надо еще поучиться. И смотрят на меня как на букашку, с презрением. Но если бы вы сами умели думать, то вы бы ду-ма-ли и придумали бы как мир исправить. А вы только п@@ деть горазды. Да еще поддакивать всяким из «за рупь ежом[32 - Еженедельник «За рубежом», издавался в СССР.]» Так я думаю. Ну пока.

– Пока… Стой, Петрович.

– Чё ещё?

– Погоди, ты мне вроде как голову морочишь?

– Чё это?

– Ты же не всю жизнь сварщиком был?

– Ну, считай, уже всегда.

– А ты ведь где-то учился раньше?

– Сто лет назад, два курса на вечернем отучился, а потом в сварщики ушел. Так теперь и вкалываю тридцатник с гаком. На пенсию бы ушел уже, а тут эта заварушка с пенсиями случилась, вот еще четыре года лямку тянуть.

– То-то я гляжу, ты такие речи ведешь.

– Какие-такие?

– Грамотно рассуждаешь.

– А ты думал, я тупой алкаш?

– Да, как-то особо не думал про тебя. А знаешь, спасибо тебе.

– Не за що, ежели что, обращайтесь. Погоди…, а за что благодаришь-то?

– За общение, есть над чем подумать. Всё же мы люди, а не шваль какая-нибудь, конторская.

– Это да, соглашусь. У нас в деревне тоже контора была, в сельсовете. А еще клуб был на горке, а по субботам танцы-шманцы. Чуть до армии не женился, еле вырвался. Как вспомню, так вздрогну. Если бы еще без вас, умников, обойтись можно было.

Но все-таки, молодость была. И числа были, не как нынче. Помнишь? Колбаска по 2—20, водочка «Московская» по 2—87, еще «Столичная», и коньячок в ресторане водился. Бормотуха разная, если жабры горят, а до аванса далеко. Нет, никто меня не убедит. Хорошо тогда было… И люди хорошие были, кроме некоторых.

– Ну да, помню, еще «Солнцедар», клопомор, чернила всякие. «Хорошо в деревне летом, пристает г@вно к штиблетам».

– Чё ты буровишь? Считай, что я не расслышал?

– Да я просто, по привычке… Шутка такая… не парься. Ну, пока.

– Пока[33 - Позже я узнал: Ст. Ежи Лец, -«Я не согласен с математикой. Считаю, что сумма нулей – страшная величина.»].

    карантинное время 06.06.20.

Канун мартобря

колокольцы

– Мартовские иды? Да иди ты! Шел куда?
– Правда я дожил до марта?
– Да.

– Оглянусь, тоска, кручина, люди – лютый край.
– Друг, прости, вдохни свободней, не серчай.
– Душу потерял и радость. Ляг, да помирай?
– Что еще ты стерпишь? – ну-ка, отвечай.

Что за морок? Лес дремучий…
Душит страх, набрякли тучи,
завела дорога не туда…
Говорю я с отраженьем,
удивляясь наважденью —
я ли это, в зеркале пруда?

– Как в апреле? Что там летом, осенью, зимой?
– Не поет душа, не спится, просится домой.
– Ты не знаешь, друг? И я не знаю, где мой дом.
– Будем подпевать трамваю, каждый о своем.

Помолчим о днях ушедших…
Горе не беда.
О друзьях, туманных мыслях…
Боль не навсегда.

– Опасайся, мартовские иды наступили.
– Съешь салат.
– Цезарь чувствовал. Убили
друг и брат.