Дикий утенок. Постмодернистский черный лебедь

И засвистели петли Линча спозаранку.
И дружно топоры стучали в такт.
И сея страх, костры, тиранам угождая, как приманку,
до времени скрывали неизбежность бумеранга,
апостол с дьяволом подписывал контракт.
Тоскуя, смерть играла и влекла, звала, пугала,
флиртовала, ревновала, изнывала, оживала.

И нравственность сама,
сухим, бездушным, злым параграфом бряцала.
Торгуя честью, жгла
и головы рубить сплеча, не уставала.
Под знаменем насилья и обмана,
во имя высших целей, сея смерть.
Смердя и разрушаясь под пятой тирана.

И как же жить теперь, смиряться и терпеть?
И полюбить, как божью кару, плеть?
Когда одна и та же скользкая идея
в пространстве «умственного тупика»[35 - «Гамлет», акт III, сц.1. Пер. Б. Пастернака], потея,
умы затмила, совесть усыпила. Теперь
кому-то служит оправданьем черных дел,
во имя будущего или для сегодняшней корысти,
тем, кто дорваться до короны не успел
и всеми силами стремится путь себе расчистить.

И тут же вдруг она меняет лик вчерашний,
трепещет, бьется знаменем на башне
последнего оплота светлых сил,
упырь от имени которых, правду огласил.

И превращается румянец павшего героя
в провалы черные невыплаканных глаз
иссохших матерей, беззвучно воя,
взывающих о чуде каждый раз,
к испепеляющим лучам,
грозящим с черных туч сойти,
надежда умерла, отравлена душа и нет пути.

И неизбывная тоска невоплощенных чаяний,
и скорбь у Места Лобного, и свечек вереницы,
когда чистейший ангел во плоти,
неотличим от каверзной блудницы.
И древних мудрых книг молчат,
отравленные злом страницы.
Достоинство забыто, рабский дух подмял
священную десницу.

И коридоры бесконечные унылые больницы,
привычны ко всему молчат,
как закопченные бойницы.

Когда подлец с героем в танце смертном,
сцепившись кружатся, как мощные крыла
одной машины смерти желтозубой.

Повсюду кровь и ложь, привычной смерти мгла.
И силятся стихи читать запекшиеся губы,
толпе с налитыми навыкат кровью – души грубы
отрубленная гулко голова,
в надрывной немоте, хрипя последние слова,
катясь в пыли, топорщит удивленные глазницы,
харкая кровью, судорожно тщится
всё прокричать вослед колоколам седмицы.

Но всё топор сказал…
День опочил.
Палач сменил колпак
и фартук снял, теперь он – шут
или отец семейства.
Впору фрак.
И нет, как будто, гения, и нет злодейства[36 - А. Пятигорский: «А если нет никакой честности, порядочности и благородства, то не может быть и никакой нечестности, непорядочности и неблагородства»].
Он делает работу за тебя, чувак.

Поди попробуй вякнуть, водку, пиво пей, залейся.
Ты умный? Но тебя умней – дурак,
тоской иссохни, сдохни, над собой посмейся.
И свет слепит глаза, удобней скользкий мрак,
ты даже не честней, и отсидеться не надейся.

Когда луна и солнце вышли из орбит
не в силах удержаться от измены,
не позволяя миру выжить, он убит,
плодя «червей фальшивых клятв»[37 - См. У. Шекспир «Гамлет», акт II, сц. 2.], сбивая цену.

И отменяя разум, победивший душу,
живем мы тускло не добры, не злы,
как дети малые, среди пеленок и игрушек.
По дешевке, продав ее лжецам из-под полы.

    2018—2020

Между воем сирен

Вот оно!
То, о чем ты молчишь,
это и есть – самое главное…
Опадающих листьев, снежинок
и снов беспокойных парение плавное.