Тайна Вселенской Реликвии. Приключенческий научно-фантастический роман в двух книгах. Книга вторая

И те люди, которых Бен заставил сегодня заснуть вечным сном, тоже были когда-то честными, верившими в светлое будущее гражданами своей страны. Все они росли и воспитывались в законопослушных, благочестивых семьях, но по тем или иным причинам испытавших на себе горькие последствия превратности судьбы: голод, холод, нужду, позор унижения. Со временем смысл их жизни был подвергнут полной переоценке, результатом которой явилась выработка своеобразной трактовки понимания непреложной истины: деньги – это ВСЁ!..

Разумеется, Бенджамину Линку не было до того никакого дела: ему дано задание, и его необходимо во что бы то ни стало выполнить. И поэтому он не слишком-то обременял и отягощал себя размышлениями над судьбами этих людей, напяливая на ноги ботинки с высоким подъёмом. В обычной обстановке будничных дней он никогда не позволил бы себе воспользоваться подобной обувью: она слишком сковывает движения. Но были дни, когда он без всяких раздумий надевал её, уходя на задания по проведению акций на уничтожение, аналогичных сегодняшней.

А весь секрет заключался совсем в малом: ботинки были снабжены высокими, съёмными каблуками, тонкая, полая оболочка каждого из которых вмещала в себя пластиковый заряд мощной взрывной силы с встроенным микрорадиоуправляемым детонатором. Незаметные, отработанные движения ног, и каблуки остаются на полу в непосредственной близости от будущей жертвы: под столом, под диваном, под креслом, или ещё в каком укромном, скрытом от глаз, месте. Оставалось только лишь покинуть помещение, отойти на безопасное расстояние и нажать на кнопку миниатюрного, карманного устройства дистанционного управления. Это так же было одно из хитроумных «изобретений» Эдди, которое он держал в строжайшей тайне ото всех…

Сделав своё дело, Линк в спешном порядке покинул территорию бывшей резиденции Бальдомеро Наваррэса, оставив за собой груды дымящихся развалин и горы трупов. Правда, пришлось изрядно повозиться с раздвижными воротами, двери которых упорно не хотели раздвигаться в разные стороны. Но и эта задача оказалась вполне разрешимой. Миновав виадук заградительного рва, «опель-кадет» в одно мгновение скрылся за частоколом стволов тропических деревьев…

– Хэлло, Бен! – приветствовал на ходу улыбающийся Рунгштольф, с распростёртыми объятиями направляясь ему навстречу. – Браво! Я уже в курсе дела и рад, что не ошибся в вас. Только что по радио сообщили о большом несчастье, постигшем наших общих друзей. Какая жалость! Да упокоит Господь их души! – Он сделал серьёзное лицо и, возведя взор свой в потолок, перекрестился…

Уже ближе к вечеру, отпраздновав «знаменательное» событие, Рунгштольф вновь воротился к разговору о набивших ему оскомину проблемах.

– Есть ещё одно неприятное обстоятельство, – посетовал он, сокрушённо покачав головой. – С некоторых пор этот Квинт стал совать свой нос не туда, куда следует. Он, видимо, что-то пронюхал о некоторых щекотливых, обратных сторонах моей деятельности и пытается вторгнуться в сферу не дозволенного. Представляете?, он даже как-то однажды посетил мою галерею с частной коллекцией картин. Долго ходил, что-то присматривался, всё чего-то вынюхивал, а потом возьми, да и спроси о тех, вами презентованных мне когда-то, четырёх художественных полотнах из Крутогорска. Я даже опешил: откуда ему знать о них? Он их сроду и в глаза-то не видел, уж я-то это точно знаю. Правда, он попытался объяснить это тем обстоятельством, что их видела его дочь Лорид в одно из своих посещений галереи. Но сердцем чую, что здесь что-то не так. Да и вообще, насколько всё это серьёзно и как далеко попытается он зайти в своих намерениях, покажет время. И всё же, Бен, советую вам, по первому же моему зову, быть готовым к физическому устранению Джеймса Квинта: пора кончать с ним…

Бен всё-таки решился посвятить Рунгштольфа в тайну существования каких-то Записок СОМов и необычного прибора с поразительными свойствами: только так он мог добраться до них – сам, или же посредством Сары Фулсброк, неважно. В любом случае добыча окажется в его, Эдди, руках…

– Что же вы раньше молчали, друг мой?! – в нервном возбуждении прохаживаясь по комнате и потирая руки, радостно воскликнул Рунгштольф. – На вас это не похоже.

– Извините, Вилли, но необходимость принятия срочных мер по известным вам обстоятельствам, на какое-то время заслонила собой все прочие проблемы, в том числе и эту. Пришло время, и я всё вам выложил без утайки…

– Ну-у, полно вам, Бен, не обижайтесь: нервы, знаете ли, что-то стали сдавать за последнее время. Верю в вас, как в самого себя!.. Так, та-ак! – На лице его промелькнул холодный блеск глаз хищника, учуявшего крупную добычу. – Следовательно, дело принимает несколько иной оборот, по причине чего с Квинтом, вероятно, придётся повременить… Необходимо, во чтобы-то ни стало, любыми средствами и путями, добыть эти ваши пресловутые Записки и прибор. Думайте, как это сделать, и что для того нужно. Это вам мой приказ, Бен! Последним делом для вас будет дело Джеймса Квинта. Потом мы с вами окончательно переберёмся на остров Проклятий и оттуда громогласно заявим о себе на весь мир…

Резиденцию Рунгштольфа Бенджамин Линк покинул далеко за полночь…

Глава вторая. На подступах к истине

1. Факты – упрямая вещь!

Поздний, осенний вечер навис над Крутогорском, посылая с небес в его сторону нескончаемые потоки нудного, моросящего, холодного дождя. А где-то там, за городом, в кромешной, сырой тьме ночи, в невидимых нагромождениях чёрных, грозовых туч сверкают зловещие огненные ленты разрядов линейных молний. Сверкают они непрерывно, то тут, то там, на какие-то мгновения озаряя вспышками своими далёкие, разрозненные участки крутогорских степей, словно играя в солнечные зайчики и гоняясь друг за дружкой. Непрерывные отзвуки грозовой канонады и всепроникающая сырость наэлектризованного воздуха заставляют городских жителей попрочнее захлопнуть окна своих квартир и поплотнее задёрнуть шторы: так, кажется, вроде бы надёжнее и уютнее.

Только одному человеку не сиделось дома в такую непогоду. В полдвенадцатого ночи, вырулив из ворот особняка, по мокрому, асфальтированному шоссе, неслась легковая, старенькая «Победа». За рулём, в плаще с откинутым капюшоном, сидела Таня Ремез: она спешила за город, навстречу грозе. Эх, и перепало бы ей от отца по пятое число, прознай он о подобных проделках дочери. Но Степан Павлович вот уже как неделю отсутствовал дома: он пребывал в отъезде, в месячной командировке на курсах повышения квалификации директорского корпуса средних учебных заведений.

Вот уже как пять дней, похожих один на другой, как близнецы, на дворе стояла несвойственная для этих мест, дождливая, грозовая погода. По городу поползли слухи, что многие жители Крутогорска стали очевидцами и свидетелями появления шаровых молний. Появлялись они в самых неподходящих, казалось бы, для этого местах: то вырастали до внушительных размеров из электрических патронов и розеток; то выскальзывали из всевозможных щелей и отверстий; то, скользя по стеклу, степенно переваливали через оконные форточки и, словно у себя дома, разгуливали по квартирам… Но больше всего их видели в степи. Вот как раз туда и направляла свою машину Таня Ремез.

– Прямо до слёз обидно, – мысленно сетовала она на себя в последние дни. – Если уж по справедливости, то первой увидеть их должна была я: ведь именно мне это сейчас больше всех нужно.

Два дня кряду – сегодня – третий, – гонялась она в степи за грозовыми разрядами, и всё безрезультатно. Со своим, оригинальной конструкции, малогабаритным спектроскопом, разработанным и изготовленным совместно с Малышевым, и мастерски насаженным на объектив фотоаппарата, заправленного цветной плёнкой, последние дни она не расставалась с ним ни на минуту: она, даже когда отходила ко сну, клала его себе под подушку. Но сейчас она уже мчалась навстречу непогоде с чувством уверенности в справедливости утверждений о реальности существования подобного природного феномена. Причиной тому послужил курьёзный случай, произошедший сегодня в стенах родного института…

Шла вторая пара занятий. Студенты физфака отрабатывали очередные практические занятия. В стенах лаборатории царила сосредоточенная, деловая обстановка, сопровождаемая звуками щелчков тумблеров и переключателей приборов, мельканием отблесков фигур Лиссажу, синусоид, прямоугольных импульсов на зеленоватых экранах осциллографов, шуршанием листов тетрадей, негромкими, консультирующимися друг у друга голосами студентов.

Лабораторные занятия вёл молоденький аспирант Сёмушкин Филимон Евлампиевич, сам ещё недавно студент, а теперь – без пяти минут кандидат физико-математических наук: через три недели должна была состояться защита его кандидатской диссертации. Всё внимание руководителя занятий было поглощено сортировкой экземпляров будущей диссертации. Прямо перед ним на столе красовались четыре одинаковые, но ещё недоукомплектованные стопки листов, пополняемые из пятой, общей.

Как всегда – ухоженный, в представительном одеянии, выдержанном в строгих тонах, при галстуке, он выглядел весьма серьезным и озабоченным. Взгляд его нет-нет, да и обращался иной раз в сторону некоторых из студентов, чересчур уж увлёкшихся разговорами. Вот и сейчас он исподлобья глянул на двух студенток, сидевших за ближайшим к нему столом и о чём-то негромко переговаривавшихся.

– … ведь, как правило, появление шаровых молний наблюдается преимущественно в весенне-летний период, но чтобы в такую холодную, осеннюю пору?.. – удивлённо пожимала плечами одна из них.

– Студентки Потапова и Ремез! – прервал Сёмушкин. – Вам что – делать нечего, кроме, как вести разговоры на псевдонаучные темы?

– А мы уже первую и вторую лабораторные отработали, – стала пояснять Потапова.

– Беритесь за следующую.

– Но все же столы заняты, Филимон Евлампиевич!

– Тогда займитесь чем-нибудь другим и не отвлекайте своих коллег беспочвенными рассуждениями о каких-то шаровых молниях.

– Ну почему же – беспочвенными? – заступилась Ремез. – Они же существуют на самом деле…

– Бабушкины сказки! – отрезал Сёмушкин. – Стыдитесь, студентка Ремез. Не пристало вам, будущему физику, верить в то, чего в природе не существует. И во-вторых, ни одно явление не может считаться достоверным, если оно не подтверждено экспериментом и не подкреплено точными математическими расчетами.

– Да ведь сколько литературы написано по этому поводу, – не сдавалась Потапова, – сколько очевидцев и свидетелей…

– Врут, … всё врут, хотят выдать желаемое за действительное. Даже ни одной приличной фотографии… А впрочем, Потапова, вы сами-то видели эти так называемые шаровые молнии? – прищурившийся Сёмушкин уставился на студентку и, заметив на её лице следы растерянности и нерешительности, добавил: – Вижу, что – нет, не видели! Лично я их тоже не видел. Приходится, любезная, констатировать факты, а факты – упрямая вещь!..

– Вот придурок! – тихим голосом сыронизировал кто-то из студентов: аспиранта, в общем-то, не особо жаловали в студенческой среде за его чрезмерную самоуверенность.

– Тише ты! – осёк чей-то другой голос. – Чего доброго – услышит.

– Ну и пусть себе слышит.

– Не забывай кто мы, а кто он!

– Понимаю-понимаю! Ну конечно, мы – несчастные жертвы бурной, сексуальной деятельности наших родителей, а он, разумеется, от Бога!.. Так что ли?

– Брось дурачиться.

– А я серьёзно…

Дверь лаборатории слегка скрипнула и приоткрылась, по-видимому, от сквозняка. Никто не видел как, откуда, каким образом появилось ярко-голубое шаровидное образование, размерами с футбольный мяч, а когда увидели, было уже поздно: у всех на глазах шаровая молния тихо и спокойно приземлилась прямо на стол Сёмушкина и прошлась по разложенным стопкам его кандидатской диссертации. Они тут же задымились и вспыхнули синим пламенем; запахло горелой бумагой. Побледневший и оцепеневший, словно загипнотизированный, аспирант не в силах был сдвинуться с места, да ещё кто-то крикнул: «Не шевелитесь, взорвётся!» Лишь одним поворотом головы он провожал соскользнувшую со стола «гостью» и медленно поплывшую в воздухе. Немного придя в себя, он принялся сбивать языки пламени со своих трудов.

Со стороны коридора кто-то заглянул в дверь лаборатории, но, узрев необычное зрелище, тут же в испуге захлопнул её. Видимо, этот фактор и сыграл решающую роль: светящийся шар вновь направился в сторону Сёмушкина и, остановив своё парение, завис прямо напротив, на уровне глаз, в каком-нибудь полуметре от него. В помещении лаборатории воцарилась гробовая тишина. Все затаили дыхание: ни малейшего движения, ни единого слова. Теперь шаровое образование уже переливалось всеми мыслимыми и немыслимыми цветами радуги, слегка шипя и потрескивая. Зрелище было в высшей степени потрясающим и сказочно красивым.

Повисев в воздухе ещё немного, шаровая молния крадучись поплыла на Филимона Евлапиевича. Не в состоянии шелохнуться, он быстрее механически, чем осознанно, стал тихо дуть на неё, в попытке отвратить её поступательное движение. «Хитрость» удалась: застыв на месте, образование поплыло в противоположном направлении, в сторону, где сидела студентка Потапова, метрах в двух от Сёмушкина. До смерти перепуганная, но не растерявшаяся, та сразу же взяла на вооружение его опыт и тоже стала тихо дуть на подозрительно шипящую, чем-то недовольную плазменную сферу, которая тут же направилась по старому адресу.

– Студентка Потапова!.. Что вы делаете?.. – ни живой ни мёртвый, шёпотом выдавил из себя возмутившийся аспирант, уже слегка раздувая свои щёки и вновь отправляя гостью в сторону Потаповой.

– Ну Филимон Евлампьевич!.. – прозвучал чуть ли не плачущий, тихий голос студентки, отсылавшей её назад.

Этот феномен природы, переливающийся, словно мыльный пузырь, красками всевозможных цветов, так и отфутболивали они друг другу – настойчиво, целеустремлённо, – не забывая уточнять фамилии, имена и по батюшке.

– Студентка Потапова!..

– Ну Филимон Евлампьевич!..

– Студентка Потапова, перестаньте дуть!..

– И вы тоже, Филимон Евлампьевич!..

– Студентка Потапова! Я жаловаться буду!..