Тайна Вселенской Реликвии. Приключенческий научно-фантастический роман в двух книгах. Книга вторая

– И я тоже, Филимон Евлампьевич!..

Входная дверь приоткрылась и в неё просунулись сразу несколько любопытных физиономий. Почувствовалось присутствие сквозняка. Шаровое образование вдруг сорвалось с места, обогнуло Сёмушкина и живо юркнуло под его стул. Прежде, чем тот успел приподняться из=за стола, прозвучал взрыв. Задребезжали стёкла и кое-где посыпалась штукатурка. Вместе со стулом Сёмушкина подбросило вверх и швырнуло в сторону кафедры. Очутился он каким-то непонятным образом в нелепом положении: в позе отдыхающего, лежащим на боку и подпершим рукой голову. Подёргивая ей в нервном тике и ошарашено вытаращив глаза, он пытался стряхнуть с себя пелену нахлынувшего наваждения и всё никак не мог прийти в себя. Очухался он лишь тогда, когда кто-то из окруживших его студентов догадался сунуть ему под нос пузырёк с нашатырным спиртом.

– Да-а, братцы, такие-то вот дела, – донёсся откуда-то уже знакомый, сочувственно-иронический голос. – Факты, скажу я вам, упрямая вещь!..

Таня очень сожалела, что так и не смогла, вернее – не решилась, воспользоваться лежавшим в её сумке спектроскопом: слишком велик был риск непредсказуемых последствий от любого, мало-мальски неосторожного, резкого движения…

Теперь же, с большой скоростью мчась в машине, Таня Ремез не думала ни о чём, кроме овладевшего ей неистового желания долгожданной встречи с неуловимой «пришелицей». Свет фар выхватывал из стригущей темноты набегающие на лобовое стекло ливневые потоки косого дождя. Молнии, уже сверкавшие над самой головой, лишь дополняли общий фон разыгравшегося в небе зловещего ночного представления.

Увлёкшись погоней за молниями, Таня не сразу заметила, что дождь постепенно начал ослабевать, в тучах появились первые разрывы и просветы, в глубине которых стали просматриваться холодные, серебристые проблески лучей вечной спутницы Земли, а, казалось бы, неукротимые порывы ветра сменились устойчивым состоянием равновесия воздушных потоков. Грозовые тучи стремительно отступали куда-то в сторону невидимого горизонта. Уже одна половина небосвода засверкала мерцающими вкраплениями бисера звёздных огней.

Вскоре дождь и вовсе прекратился, и теперь Тане оставалось лишь только предаться чувствам уныния и разочарования по причине так и не состоявшейся встречи. Дальнейшая погоня казалась бессмысленной и, остановив машину на обочине дороги, она молча провожала взглядом удаляющийся прочь неистовый разгул стихии. Но коварные силы природы, видимо, были несколько иного «мнения» о предстоящем расставании, послав в сторону одиноко стоявшей машины, прощальный привет: мощный разряд линейной молнии, надвое расколов небо, ударил в каких-то пятнадцати-двадцати метрах впереди машины, прямо в чернеющую ленту асфальтированного покрытия дороги. От неожиданности, ослеплённая и оглушённая, девушка зажмурилась и невольно втянула голову в плечи. По кузову машины прошёлся упругий, горячий фронт ударной волны, не преминув заглянуть и внутрь кабины через приспущенное боковое стекло.

Таня открыла глаза. От места, куда ударила молния, в приглушённом свете подфарников, исходил клубящийся дымок испарений. Включив фары на полную мощность, девушка открыла дверцу и, выйдя из машины, приблизилась к тому месту. В воздухе стоял терпкий запах озона и паров дымящегося асфальта, струившихся из неглубокой, круглой воронки, оплавленной по краям. Немного постояв над ней, захватив небольшую горсточку россыпи ещё горячего асфальта и разминая в руке, Таня в глубокой задумчивости направилась к машине.

Оглянуться назад её заставил, как ей показалось, далёкий свет фар двух встречных, следовавших одна за другой, машин, высветивший небольшой участок местности по правую сторону от дороги.

– Надо, пожалуй, подождать, чтобы предупредить водителей о подстерегающей их опасности угодить колёсами в образовавшуюся «ловушку», – подумала девушка, и остановилась в ожидании приближающихся машин.

Однако, вскоре она обратила внимание на больно уж странное поведение движущихся транспортных средств. Фары их, периодически и плавно изменяя яркость свечения, словно плыли в воздухе по неопределённым траекториям, а затем и вовсе разошлись в разные стороны. И только тут её сознание обожгла догадка: шаровые молнии! Она опрометью бросилась к машине, и спектроскоп в одно мгновение очутился в её руках. Ложная иллюзия дальнего видения плазменно-шаровых образований сменилась вполне реальным ощущением их близости…

Таня всё щёлкала и щёлкала затвором фотоаппарата, каждый раз уточняя и выверяя экспозицию и поворачиваясь в сторону то одного, то другого плазменного сгустка. Она и не заметила, как окончилась плёнка. Правда, два «шарика» куда-то подевались, третий парил где-то в стороне, метрах в десяти над поверхностью земли, а вот четвёртый – взяла бы его нечистая, – медленно подкрадывался к Таниным ногам. Что оставалось делать? Она стояла, затаив дыхание и не смея пошелохнуться, одними лишь движениями глаз прослеживая путь шаровой молнии, сначала замедлившей свой ход возле её ног, а затем, едва касаясь земли, поплывшей в сторону машины. Достигнув боковой кромки днища, она вдруг задрожала, злобно зашипела и… взорвалась. Взрыв был такой силы, что девушку отбросило на противоположную обочину дороги, а «Победа», вздыбившись и перевернувшись через правый бок на крышу, соскользнула в кювет…

А ребята в этот вечер собрались у Малышевых. Завтра воскресенье, Екатерина Николаевна ушла к Лопухиным с ночёвкой; Саня с Митей тоже предупредили своих родителей, что останутся у Кузьмы и вернутся только к утру, объяснив это крайней необходимостью обсуждения и решения некоторых, как они выразились, жизненно важных для них научно-технических проблем. Взрослые возражать не стали, давно утвердившись в мнении, что троица эта с великими «переборами»: раз так надо, так пусть себе тешатся.

Но ребятам было не до потех. Сегодня должно было состояться первое испытание Кузиного «Дешифратора». Как они все ждали этого часа! Сборка отлаженных и выверенных блоков и узлов прибора была коллективной. Оставались сущие пустяки: состыковать, соединить их с помощью электрических разъёмов, вставить и укрепить во внутренней полости «Дипломата». На всё это ушло не более часа, и, теперь, на столе перед взорами ребят покоилось нечто то, что должно было предопределить не только судьбу далёких, грядущих поколений, но и всего живого и разумного, что обитает в пределах Млечного Пути.

– Ну что, братва? – произнёс Митя, наконец-то откладывая в сторону отвёртку и издали любуясь Кузиным произведением. – Каков красаве-ец, а?

– Не то слово! – возразил Саня. – Восьмое чудо света, после египетских пирамид, разумеется!

«Дипломат», внутрь корпуса которого были втиснуты все передовые мысли, идеи и надежды друзей, и с которыми они связывали все свои лучшие побуждения и стремления, поблескивал матовым экраном монитора, никелированными пластинками с надписями и разноцветными точками контрольных лампочек на иссиня чёрной, муаровой поверхности рабочей панели. Пятнадцать ручек переключения времени, расположенные в один ряд, ручка замедления и ускорения его хода, электронно-цифровой счётчик времени, ручки контрастности, яркости и цветности изображения, тумблер включения прибора – вот всё то, что на данный момент составляло предмет всеобщего сосредоточения друзей. Плоский экран, установленный во внутренней полости крышки, и объектив с гравитационно-оптической линзой, разместившийся с наружной её стороны, строго по центру, казалось, венчали собой всю эту странную, сложную систему.

– Присядем что ли, «на дорожку»? – предложил Кузьма, еле сдерживая порывы чувств нетерпения и ожидания.

– Ну и мастак же ты тянуть резину, – отозвался Саня, но всё же друзья уселись кто где стоял; Митьке пришлось сесть прямо на пол…

– Всё, минута прошла, – заключил он, вскакивая с насиженного места. – Давай, Кузя, цепляй хомут на шею, и – вперёд!

Слегка дрожащими руками Малышев подхватил со стола «Дешифратор», перекинул через шею широкий, кожаный ремень и зафиксировал аппарат, уперев его торцом в область живота. Запустив руку за обратную сторону откинутой крышки прибора, он стянул с объектива защитный пластмассовый чехол, обнажив выпуклую и светонепроницаемую, ярко-серебристого цвета гравитационно-оптическую линзу диаметром около десяти сантиметров.

– С чего начнём? – спросил он, откладывая чехол в сторону.

– А с сегодняшнего дня и начнём, – нашёлся Саня. – Ты в какое время встаёшь по утрам?

– Ровно в семь.

– Ну вот и устанавливай шкалы времени: год – 1991, месяц – 10, число – 26, часы – 7, минуты и секунды – по нулям; ход времени – нормальный. Действуй!

– Сейчас, сейчас! – с волнением в голосе зачастил Малышев, защёлкав переключателями и закрутив ручками настройки. – Всё!

– Всё ли? А-ну я проверю. – Дотошный Саня ещё раз внимательно проконтролировал выставленные Кузей позиции элементов настройки. – Яркость, чёткость, цвет?..

– В ажуре.

– Тогда – поехали! – кивнул головой Остапенко. – С Богом!

Не отрывая взгляда от экрана, расположенного напротив глаз, Малышев щёлкнул тумблером подачи напряжения. Тот сразу же высветил фигуру спящего Кузи с откинутым одеялом и скрючившегося калачиком от утренней прохлады. Изображение было до такой степени натуральным, контрастным и насыщенным цветами, что, невольно оторвав взгляды от экрана, все посмотрели в сторону пустующей Кузиной кровати.

– Ура? – вопрошающе воскликнул восхищённый Сапожков.

– Ура-а-а-..! – тихо, протяжно вторили ему друзья.

Отсутствие звукового сопровождения не помешало ребятам определить начало побудки: будильник, установленный на тумбочке, стоявшей возле кровати, стал медленно кружить по её поверхности, отплясывая утреннюю сегидилью.

– Во даёт! – раздался возмущённый голос Сани. – Дрыхнет без задних ног… Даже будильник покраснел от натуги.

Израсходовав всю энергию пружинного завода, будильник остановился у самой кромки покрытия тумбочки. Половину экрана затмила спина подходившей к койке Екатерины Николаевны. Она нагнулась, поцеловала сына и потеребила за плечо. Тот приоткрыл один глаз и… вновь погрузился в небытие. Тогда мать снова наклонилась над сыном и что-то сказала ему на ухо. Кузя тут же принял вертикальное положение, продирая глаза кулаками.

– Что она тебе сказала? – поинтересовался Остапенко.

– То, что каждое утро говорил один слуга своему хозяину – одному из великих, просвещенных умов старой, доброй Англии: «Вставайте, милорд! Вас ждут великие дела!»

Екатерина Николаевна вышла. Кузьма вскочил с кровати, посмотрел в окно, не забыв почесать при этом одно неприличное место, несколько раз присел с одновременным выкидыванием рук вперёд и, видимо, подался на кухню. Ребята тут же со смехом заставили Кузю немедленно проследовать за самим собой. Дальнейшие наблюдения выявили, что, рысцой забежав на кухню и на ходу поцеловав хлопотавшую у плиты мать, сын развернулся и шмыгнул в туалет.

Кузьма в смущении замешкался.

– Давай-давай, чего застеснялся, – поторопил Сапожков. – А ну, высвечивай всю свою подноготную…

– А ты, оказывается, нахал, Сапожков! – неподдельно возмутился Малышев, а потом, улыбнувшись, добавил: – Втроём мы всё равно там не уместимся.

Он перевёл прибор в режим ускорения хода времени. Быстро замелькали кадры: Екатерина Николаевна смешно забегала от плиты к столу, и обратно; Кузя выскочил из туалета, влетел в ванную, нервно умылся, поскакал в свою комнату, в две секунды застелил постель, оделся, прибежал на кухню, сел, быстро-быстро поработал челюстями, как заяц, вскочил, поцеловал мать, снова умылся, накинул на себя плащ, схватил конспекты и выскочил из квартиры.

Все эти действия экран выдал в течение полутора-двух минут. Друзья помирали со смеху, хотя в глубине души своей были преисполнены чувством гордости за очередную победу и сознанием ответственности за настоящее и будущее земной цивилизации.

В это время до слуха ребят донеслись звуки телефонного звонка: звонила Настя Лопухина. Она сообщила, что телефон Тани Ремез вот уже как минут двадцать не отвечает, высказав предположение о причине молчания подруги. Ребята согласились с Настиными доводами, будучи в курсе Таниных дел: за последние дни она просто помешалась на своих шаровых молниях, и гоняется за ними по всем окрестностям Крутогорска. Чем же иным можно объяснить её отсутствие дома? А время позднее, на дворе непогода, за городом – страшно и подумать – бушует неистовство ночной, небесной стихии…

Через пять минут друзья уже бежали в направлении особняка Ремезов. В длиннополых, непромокаемых плащах, торопливо накинутых на плечи, в плотной завесе моросящего дождя, застилающей свет огней ночного освещения, со стороны они спокойно могли сойти за одиноких призраков-приведений, отправившихся на свершение каких-то недобрых, неблаговидных дел, коих на Руси-матушке к этому времени стало свершаться всё больше и больше по причине угрожающего возрастания нестабильности в стране. Этим обстоятельством можно было объяснить и тщетность попыток друзей поймать хоть какой-нибудь вид транспорта, чтобы, если это потребуется, прийти на помощь своему ближнему. Но ни один водитель редкого в эту позднюю пору транспорта не желал – да это и понятно – останавливаться, опасаясь уже не за свой кошелёк, нет, за свою жизнь.

До этого ребята уже успели побывать в доме Ремезов. Калитка, как и полагается,, была закрыта, а вот ворота – только прикрыты, и распахнулись сами собой от первого же прикосновения. Окна особняка чернели провалами своих глазниц, свидетельствуя о том, что хозяйка или спит, или же её нет дома: на звуки квартирного звонка никто не отзывался. Двери в дом и в подвальное помещение, где размещалась недавно оборудованная совместными усилиями домашняя лаборатория, были накрепко закрыты, а вот гараж с полураспахнутыми створками дверей оказался пустым. В воздухе ещё носился лёгкий запах выхлопных газов.

– Видать, где-то полчаса назад, как выехала, – высказал Сапожков своё предположение.

– А это мы попытаемся сейчас выяснить, – пробурчал себе под нос Малышев, извлекая из-под плаща «Дешифратор» и прилаживая его на своей груди. – Так, ставим на двадцать три часа и ускоренным ходом времени просматриваем цепочку событий до того времени, пока в гараже не появится Таня. – Он щёлкнул тумблером подачи питания.

С минуту экран высвечивал внутренность гаража с одиноко стоявшей в нём «Победой». Но вот, как будто из-за экрана, появилась чья-то спина; потом полностью обрисовалась стать девичьей фигуры в плаще с откинутым капюшоном.

Ребята прошли под навес над крыльцом и уже оттуда, как бы со стороны и издали, наблюдали за действиями Тани Ремез. Малышев не торопился замедлять ход времени прибора, и поэтому все её движения носили быстрый, комичный характер, как в немом кинематографе начала двадцатого столетия. Цифры электронного счётчика-индикатора времени, отсчитывающие, особенно – минуты и секунды, почти сливались в своём быстром мелькании.