Тайна Вселенской Реликвии. Приключенческий, научно-фантастический роман в двух книгах. Книга первая

– У-у-у-..! – Натуженный, протяжный Пашкин вопль и басовитый гул фонарного столба сплелись в едином, дружном дуэте. – Нога-а-а-.., у-у-у-.., падла!..

Он крутился и корчился, лёжа на асфальте, подогнув под себя, по всей видимости, вывихнутую или сломанную ногу, обхватив её обеими руками.

– Эй, биограф! – с иронией в голосе спокойно произнёс Митька, обращаясь к Жоре-Интеллигенту. – Помог бы что ли своему авторитету, а не то вишь, как разбрэйковался!

Однако, тот стоял в растерянности и нерешительности, не в силах сдвинуться с места.

– Давай, давай! – подбодрил его Сапожков. – Ну, кому говорят? – ещё раз, но уже приказным, требовательным голосом, повторил он.

Жорка бросился помогать своему шефу.

Увлекая за собой Мишку, всё ещё удерживаемого за плечо, подальше от несмолкающих стенаний и проклятий, Митька стал что-то говорить ему. Со стороны создавалось впечатление, будто это – два приятеля, ведущие мирную, дружескую беседу. Разговор был недолгим. О чём-то посовещавшись с Митькой и несколько раз в знак согласия кивнув ему головой, Мишка наконец-то был освобождён из цепких объятий пальцев его руки. Поискав что-то и подняв с земли Кузину очковую оправу, поспешно сунув её в свой карман, а затем, оглядываясь и потирая затерпшее плечо, он на полусогнутых, ещё не успевших толком распрямиться ногах, направился в сторону своих корешей.

– Пошли, батя. Не серчай, что задержал маленько.

– А если бы они тебя того – ножом? – с пьяной укоризной покачал головой отец. – Ох, смотри, сынок, довоюешься!

– Да ничего б они мне не сделали. Идём. – Митька подошёл к отцу и тут же обратился к Малышеву. – А тебе далеко?..

Он ещё издали, ведя под руку подвыпившего отца, вызволенного из компании собутыльников, заприметил впереди себя одиноко шагавшую, маленькую фигуру, немного погодя став невольным свидетелем и очевидцем начала происшествия, остановившись, и с любопытством наблюдая, что же будет дальше. Кузю он узнал сразу, но не торопился прийти ему на помощь. Для этого нужны были веские основания, которые тут же и не преминули сказаться. Вот тогда уже в ход и была пущена «тяжёлая артиллерия».

Кузя раздумывал: то ли благодарить своего случайного избавителя, выказав тем самым своё бессилие и беспомощность, то ли горделиво промолчать. Он выбрал второе.

– Да нет! Вон мой дом! – ответил он, указывая в сторону старинного, длинного двухэтажного здания.

– Тогда нам немного по пути.

Митя снова бережно взял под руку отца, подпиравшего стенку здания и что-то бормотавшего себе под нос. Все трое не спеша тронулись в путь. В это время где-то сзади раздался протяжный вой сирены милицейской машины, мчавшейся к месту происшествия, по-видимому, по настоятельному телефонному требованию кого-то из недовольных жильцов, приятные сновидения которого были нарушены внезапным шумом и воплями.

– Шухер, братва! – испуганно прогундосил голос Мишки-Клаксона, обращённый к поверженным и униженным.

Подхватив пострадавшего предводителя под мышки, стонущего и крепко матерящегося, поддерживая его на весу под одно сакраментальное место, молодчики из команды «гоп-стоп» поспешно скрылись в тёмном пролёте домов на противоположной стороне улицы.

Кузе показалось, что ещё какие-то две фигуры – одна мужская, другая – женская, – быстро вынырнули из-под арки ломбарда, и, почти бегом преодолев несколько десятков метров вдоль улицы, юркнули в ближайший проулок.

– Рви свои когти домой, а не то сцапают ни за что, – посоветовал Сапожков-младший, обращаясь к потерпевшему.

И только тогда, когда за Кузей захлопнулись двери парадного подъезда, а две одинокие ипостаси растворились в глубине ночи, из-за угла далёкого перекрёстка вынырнула милицейская машина. Улица была пустынна и безмятежна.

7. Малышевы.

Встревоженная Екатерина Николаевна встретила Кузю молчанием. А ему очень не хотелось бы огорчать свою мать.

– Прости, мам, что так поздно! Знаешь – дела! – виновато вымолвил он и, стараясь как-то успокоить свою мать, добавил: – Но это в последний раз!

– Не зарекайся, Кузечка! Сколько ещё таких дел будет у тебя впереди, – то ли в шутку, то ли всерьёз, отходя от переживаний, промолвила она, грустно улыбаясь.

Если бы только знала она, как близка была к истине, произнося эти пророческие слова.

– Иди умывайся, – сказала она, проходя на кухню. – Есть хочешь?

– Да что-то не особо. Я у Саньки немного перекусил, – споласкивая лицо и отфыркиваясь, ответил Кузя. – Разве что чайку!

– А где твои очки? – спохватилась вдруг Екатерина Николаевна, удивлённо посмотрев на сына, когда тот прошёл на кухню.

– Разбились они, … случайно!..

Мать не стала его ни о чём расспрашивать. Она просто посмотрела на него внимательно своими добрыми, усталыми глазами.

– Новые, значит, надо заказывать, – сказала она вздохнув, уже сидя напротив Кузи, пившего чай, опершись подбородком на ладони рук и глядя на сына.

А Кузя, уминая бутерброд и запивая его чаем, в свою очередь смотрел на неё и думал о том, что какая у него умная и красивая мама, и как он любит её…

И впрямь, Екатерина Николаевна принадлежала к той категории представительниц прекрасного пола, о которых обычно говорят: «Да вы только посмотрите! Ведь она чертовски женственна!» Небольшого роста, миниатюрная, с короткой, прямой стрижкой иссиня чёрных, густых волос, она была привлекательна не только своей обаятельной внешностью, но и всем своим существом – поведением, речью, манерами. Она нравилась многим мужчинам и знала об этом. Но ей нравился лишь один – её Иван.

Екатерине Николаевне и вправду было от чего вздыхать: за последнее время беды, как конфетти, одна за другой, стали обильно осыпать семью Малышевых.

Муж её – Иван Иванович Малышев, два года тому назад был назначен главным редактором областной газеты. Казалось бы, всё сулило семье достаток, благополучие, интересную работу, открывало широкие возможности и перспективы на будущее. В областном центре им предложили квартиру, служебную машину с личным шофёром, а Екатерине Николаевне – работу на должности заведующего детским отделением центральной, областной поликлиники. Чего ещё лучшего и большего было желать? Но она наотрез отказалась покинуть свой родной Крутогорск. Иван спорить не стал. Он регулярно, по воскресеньям, изредка прихватывая и субботы, наезжал домой, чтобы повидаться с семьёй.

Временным, «холостяцким» пристанищем ему служила комната, выделенная по его просьбе в редакционном общежитии. Он часто, допоздна задерживался на работе, иногда ночуя прямо в редакции на своём рабочем месте. Работу свою он любил и благоволил. Она увлекала и поглощала его целиком и полностью, с головы до пят.

Спустя полгода с его ведома и разрешения в газете была опубликована разоблачительная статья молодого, подающего надежды корреспондента Никиты Рубцова. В ней говорилось о неблаговидных, непристойных действиях и поступках руководящих лиц областного ранга, и затрагивались интересы номенклатурной элиты в высших эшелонах государственной власти.

Этого Малышеву простить не могли. Он тут же был снят с занимаемой должности, на следующий день – исключён из партии, лишён всех почестей, званий и привилегий, затем – уволен с работы, а ещё через день вернулся в Крутогорск разбитым, морально подавленным и безработным.

В течение полугода, почти что каждый день, его таскали по различным правоохранительным органам и судебным инстанциям, требуя отказаться от опубликованной статьи и, вообще, от своих взглядов.

Наконец состоялся суд, который в виде меры наказания постановил выслать Малышева Ивана Ивановича за пределы Крутогорска на поселение в один из дальних, провинциальных городов Сибири, подальше от крупных промышленно-индустриальных, культурных центров России. Он не согласился с подобным решением и подал апелляцию, отстаивая свои честь, взгляды, убеждения и добиваясь правды и справедливости.

Затем состоялся второй, за ним – третий суд, который принял окончательное решение: признать виновным, с поражением в правах и свободах, и выдворить за пределы страны…

Вот уже почти как год прошёл с той поры. Долгое время Екатерина Николаевна не знала, где её муж, что с ним. Только лишь полгода спустя она, через хороших людей и надёжных друзей, сумела узнать, что её Иван жив-здоров, работает ведущим корреспондентом в русском отделе редакции одного из французских журналов, в Париже. Только тогда она облегчённо вздохнула.

На первых порах со стороны властей предпринимались попытки запугивания и шантажа: грозились выселением из квартиры, конфискацией имущества, увольнением с работы… Но до этого дело не дошло, так как могло получить нежелательную, политическую окраску. С должности заместителя заведующего детским отделением районной поликлиники её перевели на должность участкового врача. Многие из коллег начали сторониться её. Их квартира, когда-то шумная, полная друзей и знакомых, вдруг в одночасье опустела. Лишь небольшая горстка преданных друзей вселяла в неё надежду и прибавляла сил.

Кузю перевели из образцово-показательной школы в школу для трудных подростков, хотя такое её название ни в каких официальных протоколах и документах не фигурировало. Одно лишь утешало Екатерину Николаевну, что директором этой школы был давний друг, однокашник её мужа и, просто – хороший человек, Ремез Степан Павлович.

Да ещё и от Надюши вот уже как месяц не было никаких вестей. Она училась на втором курсе Дальневосточного института на факультете океанологии, куда поступила незадолго до начала описываемых событий. Екатерина Николаевна помнит, как переживала она тогда предстоящий отъезд дочери, как отговаривала её и советовала хорошенько подумать. Но теперь она не сожалеет об этом, даже – наоборот…

Весь воскресный день Кузя провёл дома. Сначала он смотрел по телевизору какие-то скучные, однообразные передачи. Когда ему это надоело, он попробовал переключиться на перелистывание своих, много раз читанных, любимых книг. Когда и это стало ему надоедать, он принялся раздумывать, чем бы заняться ещё, и вспомнил об уговоре – примериться к маме. И он занялся примеркой, чуть ли не наступая ей на пятки.

– Послушай, сынок, – произнесла Екатерина Николаевна с шутливой иронией в голосе, когда ей уже стали надоедать его странные действия. – Что это ты за мной всё ходишь, да ходишь, будто привязанный? Делать тебе что ли нечего? Иди лучше подыши свежим воздухом, или займись каким-нибудь полезным делом.

Примеркой Кузя остался доволен: их рост почти что совпадал.

Долго не раздумывая, он извлёк из тумбочки, на которой стоял телевизор, стопку пронумерованных школьных альбомов для рисования, поудобнее умостился на мягком диване и задумался, дав волю нахлынувшим на него воспоминаниям…

Примерно через месяц после высылки отца, когда Кузе было лет одиннадцать, он, как-то раз, явившись домой из школы, быстро перекусив и отдохнув, принялся за уроки. Он быстро расправился с ними. Оставалось только решить последнюю задачку по математике. Но она почему-то не решалась.