Тайна Вселенской Реликвии. Приключенческий, научно-фантастический роман в двух книгах. Книга первая

– .. слышите?.. Отдайте очки!.. – дрожащим, полным смятения голосом, произнесла она. – … прошу вас!.. Ах! – Она испуганно вскрикнула и прижала руки к груди. – Что вы наделали?.. Хулиганы!..

Екатерина Николаевна наклонилась всем корпусом вперёд, обуреваемая негодованием, но ноги её как будто приросли к полу, не давая возможности сдвинуться с места.

– … Кузя!.. Тебе не больно?.. – сочувственным, материнским голосом вымолвила она. – … я прошу тебя, … вставай…

Словно в полузабытьи она сопровождала свою, порой – невнятную речь непонятной жестикуляцией рук и сострадальческой, негодующей мимикой лица.

– … Митя?! – вдруг удивлённо воскликнула она, и было видно, как дрогнули её веки. – … помоги.., хулиган.., пристаёт.., очки…

Дальнейшее её поведение заставляло предполагать, что она мучительно переживает какое-то событие, произошедшее с её сыном. Она стояла, чего-то выжидая.

– … Митя, … осторожней!.. – воскликнула она. – …он… что-то замыслил… худое… О-о-ох! – набрав в лёгкие воздуха, тяжело выдохнула Екатерина Николаевна, пребывая в оцепенении и уставившись в одну точку.

Какое-то время она находилась в неподвижном состоянии. В комнате воцарилась напряжённая, выжидающая тишина, нарушаемая монотонным ходом маятниковых часов. Саня стоял, затаив дыхание, и ему казалось, что события, переживаемые Екатериной Николаевной, заполнили собой всё пространство квартиры и, не находя выхода, сжимали его со всех сторон, вызывая приливы тугой боли в области висков.

– … спасибо, дружок.., – нарушив молчание, промолвила она. – Беги… Кузя… беги.., а то ни за что… Митя!.. Где ты?..

Сделав несколько лёгких, конвульсивных движений, она с трудом приподняла веки и, наконец-то, полностью открыв глаза, опустила руки.

– Что это со мной было, Саня? – спросила она тихо, зажмурив глаза и медленно потирая виски пальцами обеих рук.

– Это, тёть Кать, наверное у вас от переутомления, – поспешил сделать своё заключение Саня, дабы успокоить хозяйку.

– Что же это я хотела? – спросила она самою себя, с трудом припоминая что-то забытое, но очень, как ей казалось, важное. – Ах, да, чаю… Ну конечно же – чаю! Вот чего ещё хотела тебе принести. Извини, Саня, иду, я сейчас.

И уже как ни в чём ни бывало она забрала со стола порожнюю посуду и направилась на кухню за очередной порцией угощения.

Саня посмотрел на часы: они показывали восемь минут десятого. Значит эксперимент длился где-то минут семь-семь с половиной.

Пока Екатерина Николаевна возилась на кухне, он, сидя в одиночестве за столом, размышлял.

– Само собой разумеется, – рассуждал он про себя, ещё не успев полностью оправиться от волнения, – эксперимент дал положительные результаты на все сто процентов. Екатерина Николаевна вместе с Кузей переживали случившееся с ним недавно происшествие. Это – факт. Она даже произнесла несколько раз имя Сапожкова, которого никогда и знать-то не знала, да и в глаза не видывала. Но почему она после выхода из гипноза сразу же забыла обо всём пережитом ей в ходе эксперимента, вот вопрос? Вот это как раз-то и не укладывается в голове.

– А про печенье-то я и вовсе позабыла, – услышал он как будто издалека голос Кузиной мамы, входящей в гостиную с новой порцией чая и варенья. – Извини, что всё так получилось!

Она вернулась на кухню и принесла на небольшом стеклянном подносе круглое, сахарное печенье. В это время раздались звуки квартирного звонка.

– Ну-у, наконец-то! – Она пошла открывать дверь. – Прибыли! Что так поздно?

– Здрасьте! – донёсся негромкий, смущённый голос Сапожкова.

– Это, мам, наш новенький в классе, – пояснил Кузя, – Митя Сапожков. Он уже два раза заходил к нам, да тебя тогда дома не было.

– Рада познакомиться, Митя! Я, по-моему, где-то видела тебя, да и фамилия что-то очень знакомая. – Она пыталась что-то припомнить, но вскоре спохватилась. – А меня Екатериной Николаевной величать, можешь называть просто тётей Катей. Да вы не топчитесь на пороге, живенько раздевайтесь, да проходите… А у нас гость! – сообщила она «новость», обращаясь, по-видимому, к Кузе.

– Знаю, знаю! Санька, небось? – Ещё не полностью раздевшись, он заглянул в комнату, хитро подмигнув ему. – Привет! А мы к тебе домой заходили. Дядя Богдан сказал, что ты ко мне пошёл.

Пока Кузя, как можно громче, врал, хотя в том и не было никакой надобности, Екатерина Николаевна с любопытством разглядывала нового знакомого, не то поражаясь его незаурядной внешности, не то ломая себе голову над тем, где бы это она могла его видеть.

Из прихожей доносилось шуршание развешиваемой одежды и снимаемой обуви.

– Да вы оба промокли до нитки! – всплеснула руками Екатерина Николаевна. – А ну-ка, быстренько проходите, горячий чай хлебать будем. Мы с Саней уже давненько занимаемся этой процедурой… Кузя! – с тревогой в голосе обратилась она вдруг к сыну. – А ты что такой бледный? Да на тебе лица нет! Уж не заболел ли? – Она обеспокоено поднесла ладонь к Кузиному лбу.

– Да что ты, мам! – попытался успокоить сын свою мать. – Просто продрог немного, всего-то.

В то время, как Екатерина Николаевна собирала лёгкий ужин для друзей, Кузя с Митей, ввалившись в гостиную – отчего та почему-то сразу стала гораздо меньше от заполнившей её Митькиной комплекции, – в вопрошающем нетерпении устремили свои взоры на Саню.

– Ну что, получилось? – тихим, заговорщическим голосом осведомился у него Кузя, бледнея пуще прежнего.

Саня, сложив руки на столе и сжав в кулак пальцы правой руки, поднял вверх большой, что должно было означать: всё в порядке. В гостиную с чашками на подносе уже входила Екатерина Николаевна.

– Завтра! – только и успел вымолвить Остапенко.

10. Пусть это останется между нами.

– В общем так! – рассказывал на следующий день Кузя. – Ровно в девять часов вечера Борис Николаевич врезал мне по лбу и приказал спать. Потом я ничего не помню. Митя, рассказывай дальше.

– Ну, прошёлся он, значит, Кузе по лобным долям и приказывает: «Спать!», а тот так и закачался, так и закачался, как маятник. Ну, думаю, сейчас упадёт! – продолжал Сапожков, придавая своему телу колебательные движения. – А потом и говорит: «Ты видишь лицо своей мамы, до мельчайших подробностей; ты хочешь, чтобы она заснула, ты очень этого хочешь! Ты видишь, как она засыпает. Она заснула. Она заснула? Отвечай! Она заснула?» Кузя стоя-ял, стоя-ял, что-то ду-умал, ду-умал, а потом и говорит: «Она заснула!» Кандаков снова стал его переспрашивать, а тот всё на своём стоит: заснула, да заснула.

– Глядя на всё это, я сам чуть было не заснул, – пояснил Сапожков, сопровождая свои слова смыканием век. – В общем – финал всему! Потом Борис Николаевич сказал: «Вы начинаете во всех подробностях переживать происшествие, недавно с вами произошедшее. Переживайте! Сильнее! Ещё сильнее!» И он стал по порядку перечислять всё, как было на самом деле. Всех помянул. Настаивал, чтобы Кузя как можно сильнее переживал и всё время напоминал ему, что тот видит очень отчётливо лицо заснувшей Екатерины Николаевны, и что зовёт её на помощь. В общем, всё, от начала до конца, пока мы тогда, на улице, не разошлись, было проиграно, как по часам.

Митя говорил и улыбался, довольный и удовлетворённый тем, что его новые друзья, приоткрыв рты, внимательно, не перебивая, с нескрываемым интересом слушают его показания, отчёт наблюдателя.

– Напоследок, – оканчивая повествование, добавил Митя, – он приказал Кузе мысленно сформулировать образ просыпающейся мамы и, наконец, совсем проснувшейся. А потом, ка-а-ак стукнет кулаком по столу, да как крикнет испытуемому: «Проснись!» Тут Кузя наш и очухался: открыл глаза, отряхнулся, как воробышек, да и бу-ултых на диван. Вот и всё!

Когда очередь дошла до Сани, он поведал друзьям всё, как было, начиная со своего прихода к Малышевым и кончая возвращением друзей домой…

Так они и сидели на одной из скамеек, притулившейся в дальнем углу старинного городского парка, разговаривая между собой и жестикулируя руками, размышляя и споря, доказывая что-то друг другу. Осень только-только начинала бережно, но неумолимо, снимать с деревьев их жёлтое убранство, расстилая его на аллеях и ещё зелёных газонах нежным, тонким покрывалом и наводя на нём порывами холодного ветра сменяющиеся, причудливые узоры. Солнце, впечатанное в безоблачное, отутюженное небо, проникая своими лучами сквозь паутину веток деревьев, тщетно пыталось оживить картину увядающей природы.

Парк находился на левобережном, сравнительно крутом склоне возвышенности. Река, хорошо просматривавшаяся с того места, где расположились друзья, прямой лентой пересекала подкову лесного массива у её внутренней вершины, а затем, слегка петляя и забирая круто вправо, терялась в нём. Два моста, один – транспортный, другой – пешеходный, двумя близко расположенными, параллельными линиями, пересекавшими речку, дополняли собой будничную многоликость и разнообразие окружающего ландшафта, соединяя воедино панораму городского и загородного пейзажей. На правом берегу, постепенно сливаясь в одну, две дороги уводили вглубь лесного массива в сторону моторостроительного завода, расположенного в восьми километрах от черты города.

Глядя с высоты на раскинувшуюся внизу часть города и лесное покрывало, друзья невольно залюбовались красочной палитрой осени, уже успевшей наложить свой отпечаток на их облик.

Дятел, вдруг настойчиво задолбивший где-то кору паркового дерева, вывел друзей из состояния задумчивости и созерцания.

– Что же дальше-то будем делать? – нарушил молчание Кузя. – Может напишем в какой-нибудь научный журнал или газету?

– Нет! – возразил Саня, выдержав небольшую паузу. – Нет! Пока что никуда писать не надо: засмеют. Ну, во-первых, и до нас давным-давно учёные ломали и сушили над этим свои головы, и – ничего путного. А тут – на тебе, объявились какие-то доморощенные дилетанты-шпендрики и… всё решили. Во-вторых…

– Но ты же сам говорил, – запротестовал Кузя, – что нужен всего лишь один, но такой эксперимент, который бы на все сто процентов подтверждал сам факт существования телепатического явления. Чего же тебе ещё нужно?

– Чего, чего, – передразнил его Саня. – Один единственный удачный эксперимент учёных всё равно не убедит. А почему, спросят, Екатерина Николаевна тут же позабыла обо всём, что ей мысленно внушалось?

Митя не участвовал в диспуте. Он, казалось, думал о чём-то своём, сидя на скамейке и любуясь осенью. Однако, живой ум его улавливал самое главное в разговоре друзей.

– А ещё могут спросить, – словно беседуя с самим собой, вдруг задумчиво вымолвил он, – каким образом передаются мысли от одного человека к другому…

– Правильно, какой вид энергии переносит мысленную информацию, – тут же поспешил подхватить Саня, – и каким образом это осуществляется? Вот видишь сколько сразу вопросов? А ты – в газету, в журнал. Нет, Кузя, так не пойдёт, рано ещё!