– Послушай, Митя, – без всяких промедлений начал Саня, приступая к реализации своего плана. – Дело одно есть. Нам позарез для одного эксперимента как раз одной души не хватает.
Сапожков был не чересчур уж из любопытных по любому поводу. Соблюдая такт, он стоял, молчал и слушал.
– Что за эксперимент, мы тебе потом объясним, – продолжал тем временем Саня. – Согласен? Если – нет, так и скажи, настаивать не будем.
Согласие последовало незамедлительно. По всему облику Сапожкова было заметно, что он польщён оказанным ему доверием, вот так вот, сходу.
– Тогда завтра вечером собираемся у Кузи и всё обговорим, как следует.
– Где я живу, ты уже знаешь, – добавил Малышев, – квартира восемь, второй этаж.
Вечером того же дня он позвонил в филармонию и выяснил, что Кандаков Борис Николаевич прибудет на этой неделе, в пятницу. Гастроли продлятся три дня.
В течение последующих дней друзья посвятили Сапожкова во все подробности эксперимента, детально отработали ход его проведения и напомнили Ремезу об его обещании познакомить их со своим приятелем.
9. … не приставайте к нему!
Всё сложилось, как нельзя лучше. В пятницу приехал Кандаков, в субботу друзья смотрели его умопомрачительное представление, а вечером, в воскресенье, явились к нему в городскую гостиницу, как было заранее условлено по телефонному звонку Степана Павловича.
Кандаков встретил их шумно и приветливо.
– А-а-а, «vanitas vanitatum et omnia vanitas»: суета сует и всяческая суета. Рад познакомиться. Кандаков Борис Николаевич! – представился он просто, без всяких обиняков.
До недавнего времени друзья представляли его себе смуглым, черноволосым, с чёрными, проницательными глазами и очень серьёзным. А это оказался подвижный, сухопарый блондин с голубыми глазами и весёлым, приветливым нравом.
– Малышев! – назвался в свою очередь Кузя.
– Сапожков! – последовал его примеру напарник.
– Ну зачем же так официально? Ты – просто Кузя, а он – Митя. Но я что-то не вижу третьего – Саню Остапенко!
Друзья удивлённо переглянулись.
– Да вы не удивляйтесь: передача мыслей на расстоянии, – смеясь, пошутил он. – На беспорядок, чур, не обращать внимания: издержки неустроенной, дорожной жизни. Это, как в песенке поётся: «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там», – пропел он приятным баритоном строчки из известной песенки.
– Итак, – продолжал он, усадив гостей на большой, гостиничный диван, сам располагаясь на стуле, напротив, – какие неотложные, срочные дела и обстоятельства привели столь уважаемых молодых людей в скромную обитель странствующего отшельника рода людского? Слушаю вас!
Малышев рассказал о цели визита. Борис Николаевич, по-видимому, был человеком большого такта и поэтому не стал задавать лишних вопросов и расспрашивать, зачем всё это надо. Он и так, вероятно, о чём-то догадывался.
– Время! – кратко и быстро осведомился он.
– Какое время? – не понял Кузя, с недоумением посмотрев на Кандакова.
– На какое время назначено проведение эксперимента?
– А-а, на девять часов вечера.
– Следовательно – на двадцать один нуль-нуль! Прекрасно! В нашем распоряжении, – он мельком глянул на ручные часы, – целых сорок минут.
За это время он успел проинструктировать друзей о некоторых тонкостях и особенностях погружения в состояние гипноза. Договорились, что в ходе эксперимента Кузя будет стоять.
Оставалось три минуты. Митьку Борис Николаевич усадил за стол, Кузя расположился в двух шагах от него. Ещё минута.., полминуты… Кандаков зажёг настольную лампу, выключил люстру и, быстро подойдя вплотную к Кузе, неожиданно смачно шлёпнул его по лбу.
– Спать! – приказал он.
Стоя на ногах, тот закачался, как маятник, взад-вперёд…
За полчаса до назначенного срока Саня уже звонил в дверь квартиры Малышевых. Дверь отворила Екатерина Николаевна.
– Здрасьте, тёть Кать!
– Саня?.. Здравствуй! Ты к Кузе? – удивлённо спросила она. – А он в библиотеку пошёл, а потом, сказал, что к тебе заглянет.
– Ну, значит, разминулись мы с ним, – соврал Саня, слегка покраснев. – Тёть Кать, а можно я его у вас немного подожду? А то мы с ним опять разойдёмся.
– О чём может быть речь? Чего спрашиваешь, Саня? Ради Бога, конечно же, проходи. – Она пропустила его в прихожую. – Да ты никак весь промок! А ну-ка скоренько раздевайся.
Небольшая двухкомнатная квартира дореволюционного образца, с высокими потолками и ажурными барельефами на них, была незамысловато, но с большим вкусом, обставлена умелой и опытной рукой её хозяйки, отчего казалась очень уютной, невероятно приветливой и какой-то таинственной. В квартирах таких домов, как говорят старые люди, обязательно должны водиться свои, добрые домовые.
Раздевшись, Саня вошёл в гостиную. Первым делом он посмотрел на стрелки старинных, напольных маятниковых часов.
– Давай-ка я тебя чаем напою, а то как бы не заболел. Посмотри на себя: весь продрог! – Не спрашивая на то согласия, Екатерина Николаевна уже звенела на кухне чашками.
Поставив перед гостем на блюдечке красивую фарфоровую чашку с дымящимся ароматным чаем и небольшую, миниатюрную, хрустальную розетку с вишнёвым вареньем, она, как обычно, умостилась на диване.
– Ешь, и не обращай на меня внимания.
– Спасибо, тёть Кать! – поблагодарил Саня, а сам подумал: «Ну, прям, как по сценарию».
– Пей, пей, спасибо потом говорить будешь.
Захватывая серебряной, десертной ложечкой с витой ручкой душистое, невероятно вкусное варенье, обжигая губы горячим чаем, Саня нет-нет да и поглядывал на часы. Стрелки неумолимо приближались к назначенному времени.
– Надо что-то придумать и предпринять, – лихорадочно размышлял Саня, – чтобы Екатерина Николаевна встала, как было заранее оговорено друзьями.
Уже пятнадцать секунд отделяли их от начала проведения опыта.
– Тётя Катя, – обратился Саня к хозяйке, поспешно допивая чай и уминая варенье. – А ещё можно?
– Что, понравилось? Конечно же, иду, я мигом.
В этот самый момент часы стали отбивать точное время. Екатерина Николаевна поднялась с дивана и направилась к столу, намереваясь повторить угощение. Сделав шаг в Санину сторону, она вдруг, остановившись, замерла на месте, безвольно опустив руки. Веки её глаз начали медленно смыкаться. Саня быстро поднялся со стула и подошёл к Екатерине Николаевне, опасаясь, как бы она не упала, встав рядом с ней возле дивана. Он отчётливо услышал стук собственного сердца, готового, казалось, выскочить наружу.
В подобном состоянии Екатерина Николаевна пребывала не более одной минуты, не проявляя при этом никаких признаков жизнедеятельности. Потом губы её пришли в еле уловимое движение. Она силилась что-то сказать, но не хватало на это сил.
– … не приставайте к нему! – вдруг негромко, но отчётливо вымолвила она, протянув вперёд руку, словно отстраняя кого-то от себя своей ладонью. – Слышите?.. Не приставайте к нему., он не курит!..
Мимика её побледневшего, напряжённого лица в этот момент свидетельствовала о каком-то сильном, глубоком, внутреннем переживании, вдруг охватившим всё её существо.